Файл: Бехтерев В.М. - Внушение и его роль в общественной жизни.pdf

отгадыванием задуманных предметов или, точнее, их местонахождения или с выполнением
того  или  другого  задуманного  действия, например, взять  какой-либо  тон  на  музыкальном
инструменте, сделать  то  или  другие  движение  и  т. п. При  этом  выяснилось, что  такое
отгадывание, если  и  может  быть  осуществлено, то  эта  способность  обнаруживается
обыкновенно в особом состоянии человека, которое принято называть гипнотическим, ибо и
так  называемый  транс  спиритов  должен  быть  понимаем  как  состояние  гипнотическое, или
гипноидное.

В чем же тут дело?
Есть  основание  полагать, что  в  обыкновенном, то  есть  в  бодр-ственном, состоянии

человек  беспрерывно  проявляет  процесс  активного  сосредоточения, которое  возбуждается
под  влиянием  тех  или  других  внешних  впечатлений, благодаря  чему  соотносительная
деятельность  человека  находится  в  постоянном  напряжении, а  это  в  значительной  степени
мешает непосредственному воздействию одного человека на другого.

При  всем  том  такое  непосредственное  воздействие, по-видимому, не  исключено  и  у

человека, находящегося в бодр-ственном состоянии, но проявляется лишь в исключительных
случаях, как  показывают  примеры  воздействия  первого  впечатления  или  случаи  так
называемого ясновидения у некоторых лиц нервного темперамента, но все это требует еще
специальных  исследований. Особенно  ценно  произвести  всестороннее  и  систематическое
исследование  в  этом  направлении  над  теми  из  нервных  лиц, которые  сами  над  собой
замечают способность ясновидения.

Такие исследования уже и производились, например, Ch. Richet, P. Janet и др., у нас —

доктором  Xовриным,  Жуком  и  др.,  но  эти  исследования  пока  не  привели  к  вполне
убедительным  результатам. Позднее  же  производственные  опыты  доктора  Котика  с
отгадыванием  мыслей  над  Софьей  Штакер, как  я  показал  в  особой  работе  под  заглавием
«Как  производятся  опыты  так  называемого  ясновидения  на  театральных  подмостках?», не
заслуживают нашего внимания, ибо есть полное основание полагать, что автор в этом случае
сделался жертвой мистификации.

Факты, которыми  в  настоящее  время  обладает  наука, показывают, что  отгадывание

мыслей, или  ясновидение, основано  на  чрезвычайно  повышенной  восприимчивости
отдельных  лиц, которые, так  или  иначе, распознают  задуманное  другими. В  этом  смысле
повышенная  восприимчивость, доказываемая  для  гипнотического  состояния, поясняет  нам,
почему отгадывание мыслей происходит обычно в состоянии гипноза, хотя бы и неполного,
а если  дело идет о профессиональных отгадчиках мысли, то  замечено, что они себя вводят
самопроизвольно  в  состояние, которое  можно  назвать  полугипнотическом, или  даже  в
состояние автогипноза, каковое мы имеем в виде транса у медиумов.

Если  люди, в  бодрственном  состоянии  особенно  восприимчивые  и  могущие  легко

освободиться  от  состояния  активного  сосредоточения  по  отношению  к  внешним
впечатлениям, как  это  мы  наблюдаем, например, у  лиц, легко  внушаемых  в  бодрственном
состоянии, способны  иногда  к  отгадыванию  мыслей, то  в  этом  случае  способ  этого
отгадывания  сводится  будто  бы  к  восприниманию  неуловимых  другими  двигательных
импульсов, производимых  невольно  индуктором  при  напряжении  сосредоточения  на
определенном  предмете, как  допускают  многие  авторы. Этими  незамеченными
двигательными  импульсами, между  прочим, объясняются  и  известные  опыты  со  столо- и
блюдоверчением.

Имевшиеся ранее в круге моих наблюдений случаи, о чем я упоминаю в моей книжке

«Гипноз, внушение и психотерапия», говорят в пользу такого же объяснения.

Бехтерев В. М.

«Гипноз. Внушение. Психотерапия.» М.: «Мысль», 1911 г. Но  все  же  этот  вопрос  нельзя
считать  окончательно  выясненным, и  не  исключена  возможность  в  таких  случаях
непосредственной передачи нервной, или мозговой, энергии от одного человека другому.

Но если опыты так называемого мысленного внушения у людей до сих пор не привели

к  положительному  решению  вопроса, по  крайней  мере  в  такой  степени, чтобы  в  пользу
последнего  способа  передачи  были  приведены  для  непредубежденных  людей  вполне

убедительные доказательства, и к тому же имеющаяся литература по этому вопросу, полная
разнообразных сведений, несмотря  на  их кажущуюся  значительность, не  дает  возможности
осуществить  соответствующую  проверку, то  спрашивается, не  разрешима  ли  эта  задача  с
помощью эксперимента на животных?

Возможность  использования  в  этом  отношении  животных  мне  представляется  тем

более  осуществимой, что, как  известно, они  легко  поддаются  гипнозу, и  мне  самому
неоднократно приходилось гипнотизировать  с  легкостью  ящериц, свинок  и  кур  на  лекциях
перед студентами. Как известно, даже дикие звери простым упорным взглядом могут быть в
такой мере укрощаемы, что они, опуская взор, с опущенным хвостом отходят от человека.

К  тому  же  животные,  например,  собаки,  могут  быть  легко  приучаемы  путем

дрессировки  к  беспрекословному  повиновению, а  это  условие  весьма  благоприятно  для
постановки та-когб рода опытов.

Надо  заметить, что  некоторые  изумительные  или, точнее, загадочные  явления,

описываемые  за  последнее  время  над  животными, например  краллевскими  лошадьми, и
служившие  предметом  исследования  научных  комиссий, хотя  и  не  привели  к  согласным
мнениям, уже  были  истолковываемы  с  точки  зрения  мысленного  внушения. Эту  гипотезу,
между  прочим, высказал  доктор  Котик  в  предисловии  к  книге «Мыслящие  животные».
Однако в своих воззрениях на этот предмет автор опирается на свои прежние работы, где он
выдвигает,  между  прочим,  гипотезу  об  N-лучах,  с  одной  стороны,  и  опыты  над  передачей
мыслей — с другой. Но N-лучи не доказаны, и, как известно, фактическая сторона, подавшая
повод к признанию N-лучей их защитниками, подвергалась неоднократно сомнению. Между
прочим, в моей лаборатории были произведены на этот счет опыты проф. М. П. Никитиным
также с отрицательным результатом.

Что  же  касается  опытов  д-ра  Котика,  то,  как  упомянуто  в  той  части  их,  которая

относится  к  Софье  Штаркер, автор  сделался  жертвой  мистификации. Этого  достаточно,
чтобы исключить их из научного обихода.

Наконец, дело  идет  в  этом  случае  о  гипотезе, прилагаемой  к  объяснению  фактов,

устанавливаемых в опытах над краллевскими лошадьми, сам же д-р Котик таких опытов не
производил  и  в  проверке  их  не  участвовал, а  между  тем  это  обстоятельство  имеет
существенное значение в отношении оценки самих опытов.

Вот почему по отношению к обоснованию гипотезы д-ра Котика, которую он подробно

развивает  в  предисловии  к  книге «Мыслящие  животные», возникает  вполне  естественный
скептицизм. Тем  не  менее, к  этой  гипотезе  приходится  отнестись  совершенно
безотносительно  к  каким-либо  другим  фактам  и  рассматривать  ее  с  точки  зрения  большей
или  меньшей  обоснованности  в  отношении  объяснения  загадочных  явлений,
обнаруживаемых  при  опытах  с  краллевскими  лошадьми.  А  между  тем,  как  известно,  по
отношению  к  краллевским  лошадям,  точнее  говоря,  к объяснению  делаемых  ими  сложных
математических  вычислений, включая  извлечение  кубических  и  квадратных  корней  из
больших  цифр  и  самостоятельные  высказывания, доказывающие  логическое  мышление
животных,  создавались  разного  рода  гипотезы.  Из  них  главными,  если  откинуть
скептические  взгляды  по  отношению  к  самим  фактам, устанавливаемым  исследованиями,
являются следующие:

1) наличность действительных способностей, как то и допускает сам Кралль, с которым

не без оговорок соглашается Claparede;

2) гипотеза непроизвольных знаков, которых придерживается Пфунгст;
3) телепатическая гипотеза о мысленном внушении, которую развивает д-р Котик.
Однако Claparede, наблюдавший сам опыты с краллевскими лошадьми, имел в виду эту

последнюю  гипотезу  и  тем  не  менее  высказывается  против  нее,  как  и  против  теории
непроизвольных  знаков, прежде  всего  вследствие  того, что  нам  неизвестно, существует  ли
вообще телепатия. А затем, по заявлению Claparede'a, допустив даже передачу мысли, нужно
было бы еще выяснить, что именно передается — цифры или слова. Последнее предполагает
ведь  наличность  у  лошади  того  именно  разума, для  устранения  которого  прибегают  к

гипотезе  телепатии. Или  мы  допустим, что  передается  лишь  приказание  прекратить
отстукивание ногой. Но каким образом лошадь понимает это приказание? Против передачи
мыслей в этом случае высказался также и проф. v. Buttel Reepen.

Д-р Котик принял это возражение к сведению, но оспаривает, главным образом, довод

относительно неизвестности  телепатии, тогда как  имеющиеся  наблюдения, по  его  мнению,
говорят, самое большее, о спорности или недосказанности передачи мыслей на расстоянии,
и, в  свою  очередь, упрекает Claparede'а  за «огромный  скачок  в  неизвестное, отдавая
предпочтение  той  гипотезе, которая  противоречит  теории  эволюции  видов  и  наделяет
лошадей  способностью  совершать  сложные  умственные  операции  и  объясняться  путем
знаков на человеческом языке».

Кралль.

 Мыслящие животные.

Надо, однако, заметить, что  оба  автора  не  признают  заявленную  каждым  из  них

гипотезу за окончательную и, очевидно, высказывают ее в виде только возможности, ничуть
не более. Так, в заключение предлагаемой телепатической гипотезы д-р Котик говорит: «Не
знаю, удовлетворятся ли нашим толкованием читатели, но когда нам предстоит выбор между
двумя  гипотезами, одна  из  которых  старается  объяснить  все  факты  передачей
психомоторной  энергии, существование  которой  и  передача  на  расстоянии  доказаны  во
многих  случаях, а  другая  гипотеза  наделяет  лошадей  почти  человеческим  разумом  и
способностью  логически  мыслить, то  уже  одна  необычайность  второй  гипотезы,
опрокидывающей  все  наши  представления  и  противоречащей  всему  нашему  опыту  и  всем
нашим  научным  наблюдениям  над  животными, должна  заставить  нас  отдать  предпочтение
первой  гипотезе, на  стороне  которой  и  большая  простота, и, мне  кажется, большая
обоснованность. Но во всяком случае, я далек от того, чтобы считать вопрос в этом смысле
разъясненным; наоборот, я вновь повторяю все высказанные мною вначале соображения, не
позволяющие принципиально отрицать возможность разума и  самостоятельного  мышления
животных, и я готов всецело примкнуть к точке зрения автора, если факты заставят меня это
сделать».

Другой автор не менее определенно, закончив изложение своей гипотезы, заявляет: «Но

к чему продолжать эти рассуждения, и без того уже затянувшиеся; ясно, что все то, что нам
известно о психологии животных, не позволяет допускать наличность настоящей умственной
деятельности  у  лошадей  Кралля, но  в  то  же  время  ничего  решительно  не  говорит  против
подобной  возможности».  И  далее:  «Я  охотно  признаю,  что  в  данном  случае  сила
доказательств  не  соответствует  необычайности  фактов. Эти  доказательства  до  сих  пор, к
сожалению, опираются лишь на субъективную оценку наблюдателя».

С моей точки зрения, ни та, ни другая гипотеза не применима к краллевским лошадям,

ибо  они  не  могут  объяснить  всех  факторов  да  и  по  другим  соображениям  не  могут  быть
признаны  достаточно  обоснованными. Не  нужно  ни  человеческого  разума  у  лошадей, ни
мысленного внушения, производимого нижним, а не верхним сознанием или подсознанием.
Достаточно  исходить  из  самих  фактов  и  рассматривать  их  так,  как  они  даны.  Само
упражнение  ведется  по  методу, который  мы  применяем  для  других  целей  в  нашей
лаборатории, в форме воспитания двигательных сочетательных рефлексов у собак.

Бехтерев

В.

 Значение  двигательной  сферы  и  пр. //Русский врач. 1912. Не  следует  упускать  из виду,

что  опыты, аналогичные  тем, которые  известны  относительно  краллевских  лошадей,
имеются и относительно собак (см. Jerks. The behavior of groger // Century, magaz. Febr. 1908).
Разница лишь в том, что в наших опытах поднятие ноги у собаки вызывается электрическим
раздражением, возбуждающим обыкновенный оборонительный рефлекс.

У краллевских лошадей дело идет о поднятии ноги, но самое движение по характеру то

же  самое. Это-то  движение  в  наших  опытах  с  собакой  связывается  с  тем  или  другим
внешним  раздражением,  а  в  опытах  над  краллевскими  лошадьми-с  азбукой,  с  цифрами  и
определенными  формами  цифровых  соотношений. При  достаточном  упражнении  и
вырабатывается, точнее — воспитывается  сочетательный  рефлекс  на  буквы, цифры  и
цифровые соотношения, будь эти последние выражены в форме арифметического сложения
в  форме  корней  или  возвышения  в  степень. Дело  не  в  действии, а  в  той  или  иной  форме

знака, с которым связывается определенное действие после достаточного упражнения.

С  точки  зрения  рефлексологической, дело  идет  о  развитии  сочетательного

двигательного  рефлекса  на  данные  знаки, и  только. С  точки  зрения  субъективистов, здесь
может быть речь только о хорошем развитии двигательной памяти у лошадей, у которых она
действительно  является  прекрасной  и  по  другим  повседневным  наблюдениям. Между
прочим, в  статье Claparede'a приводится  указание de Maday, состоящее в  том, что  лошади,
совершавшие  в одной  угольной шахте  30  туров,  после  30-го  тура  (но  ни-когда  не  раньше)
сами  оставляли  работу  и  направлялись  в  конюшню. По  Мadау, здесь  не  было  счета  в
буквальном  смысле, а  происходил  бессознательный  счет, или, скажем, словами
рефлексологии, у лошадей воспитался определенный сочетательный двигательный рефлекс,
произошла, если  угодно, определенная  двигательная  установка. Если  мы  примем  во
внимание, что ноги в жизни лошади, можно сказать, все, ибо они обеспечивают ей в диком
состоянии  спасение  путем  бегства  от  врагов  и  в  то  же  время  являются  главным  органом
нападения  при  посредстве  удара  копытом, то  можно  не  удивляться  тому, что  воспитание
сочетательных  рефлексов, или  двигательная  установка, у  лошади  должно  быть  развито  в
совершенстве и, вероятно, даже лучше, чем у человека.

Дело  в  том, что  человек  превосходит  лошадь  свои  интеллектом, а  не  точностью

двигательных  рефлексов, ибо  интеллект  предполагает  способность  самостоятельного
оперирования  числами  для  получения  определенных  математических  выводов, а  не  самим
даже  счетом, который  достигается  в  конце  концов  или  по  крайней  мере  может  быть
достигнут  механической  выучкой.  Став  на  эту  точку  зрения,  мы  не  будем  становиться  в
тупик перед наблюдениями над краллевскими лошадьми, но не будем переоценивать самые
факты. Скажем  просто: в  опытах  Кралля  над  лошадьми, так  поражавших  сторонних
наблюдателей,  нет  ни  разума,  ни  телепатии,  и  в  этом вся  суть.  Не  следует  забывать,  что  и
само  счисление, то  есть  усвоение  и  совершенное пользование  методом  счисления, само  по
себе  еще  не  говорит  о  способностях  или  разуме, ибо  известны  замечательные  счетчики,
например  Иноди,  Флери  и  др.,  которые,  однако,  ничем  себя  не  проявили  в  качестве
математиков, тогда как Пуанкаре, знаменитый математик, как он сам заявляет, не способен
провести простое сложение без ошибки.

Но  мы  далеко  уклонились  от  главной  темы  нашего  доклада. Если  мы  заговорили  о

краллевских  лошадях, то  с  исключительной  целью  осветить  этот  вопрос  с  точки  зрения
отношения  его  к  мысленному  внушению, а  так  как  весь  ход  рассуждений  нас  приводит  к
выводу, что в этом случае мы не имеем ничего, относящегося к мысленному внушению, то
этим самым мы исчерпали нашу экскурсию с краллевские конюшни.

Как  бы  то  ни  было, вопрос  о  непосредственном, бессловесном, или  так  называемом

мысленном, воздействии  на  животных  заслуживает  особого  внимания, и  я  долгое  время
искал  случая  подвергнуть  этот  вопрос  выяснению  с  помощью  соответствующих
экспериментов. Случай  к  этому  мне  представился  несколько  лет  тому  назад, незадолго  до
великой войны, и вот по какому поводу.

Совершенно  случайно  после  долгих  лет  совершенного  индифферентизма  к  цирковым

представлениям я посетил цирк «Модерн» на Петроградской стороне. Оказалось, что наряду
с  другими  представлениями  в  этот  вечер  показывал  публике  силы  своих  нервов,
сосредоточиваюсь до полного забвения окружающего меня внешнего мира на одной мысли.
А  мысль  эта  состоит  в  том,  что  я  должен  запечатлеть  в  своей  голове  очертание
интересующего меня предмета (в данном случае стола и книги) до такой степени, что, когда
я оторвусь взглядом от данного предмета, он все-таки должен стоять передо мной как живой.
Я  это  и  делаю. В  течение  приблизительно  полминуты  я  буквально «пожираю» предмет
глазами, запоминаю малейшие его подробности, складки на скатерти, трещины в переплете
книги, узор скатерти и т. п. Довольно, запомнил!

Я властно поворачиваю к себе Лорда и смотрю ему в глаза, вернее, дальше глаз, куда-

то внутрь, вглубь. Я фиксирую в мозгу Лорда то, что сейчас зафиксировано в моем мозгу. Я
мысленно  спокойно  рисую  ему  часть  пола, следующую  к  столу, затем  ножку  стола, затем

скатерть  и, наконец, книгу. Собака  уже  начинает  нервничать, беспокоиться, старается
высвободиться. Тогда  я  ей  мысленно  даю  приказание, мысленный  толчок: "Иди!" Лорд
вырывается, как автомат, подходит к столу и берет зубами книгу. Задание исполнено. Лорд
чувствует себя облегченным, как будто с него свалилась давившая его огромная тяжесть, и
постепенно успокаивается».

Ряд  такого  именно  рода  опытов  был  произведен  в  моей  квартире  над  небольшой

собачкой Пикки мужского пола из породы фокстерьеров, очень бойкой и шустрой по натуре.
Опыты  были  произведены в  послеобеденное  время  в  присутствии  нескольких  членов  моей
семьи, в  том числе  двух врачей — О. Бехтеревой-Никоновой  и  Е. Воробьевой. Всего было
произведено шесть опытов, из которых четыре первых опыта были осуществлены Дуровым и
два  опыта  произведены  лично  мною.  Задание  первого опыта  состояло  в  том,  чтобы  Пикки
подбежала к обеденному столу, который еще не был убран, и схватила зубами лежащую близ
его края одну определенную салфетку, ничем в остальном не выделявшуюся из ряда других
лежащих на том же столе салфеток. После установления этого задания собака приглашается
вскочить  на  стул, стоящий  около  стены. Пикки  немедленно  выполняет  приказание  и
усаживается на сиденье обыкновенного венского стула. Тогда

Дуров, стоя спиной к обеденному столу, придерживает голову собаки обеими руками и

сосредоточенно  смотрит  ей  в  глаза, думая  о  том, что  она  должна  сделать. Так  дело
продолжается  с 1/2 минуты, не  более, после  чего  морда  собаки, уже  начинающей
беспокоиться, освобождается  от  рук, и  маленькая  шустрая  собака  стремглав  бросается  к
обеденному  столу, схватывает  условленную  салфетку  зубами  и  торжествующе  несет  к
экспериментатору.

Второй  опыт, по  общему  соглашению, должен  был  состоять  в  следующем: собака

должна  была  снять  зубами  книгу  с  этажерки, стоявшей  у  стены  комнаты. Снова  Пикки  на
стуле. Опять  Дуров  придерживает  своими  руками  ее  мор-дочку, сосредоточивается  на
задуманном  предмете  не  более 1/2 минуты. После  этого  Пикки  срывается  с  места, бежит
прямо к этажерке, зубами берет задуманную книгу и тащит по назначению.

Третий  опыт  по  моему  предложению  должен  был  быть  выполненным  следующим

образом. Собака должна вскочить на предрояльный стул и ударить лапой в правую сторону
клавиатуры  рояля. Снова  прежняя  процедура. Пикки  на  стуле. Дуров  сосредоточенно
смотрит  в  ее  глаза, некоторое  время  обхвативши  ее  мордочку  ладонями  с  обеих  сторон.
Проходил  несколько  секунд, в  течение  которых  Пикки  остается  неподвижным, но, будучи
освобожден, стремглав бросается к роялю, вскакивает на круглый стул, и от удара лапы по
правой стороне клавиатуры раздается громкий трезвон нескольких дискантовых нот.

Четвертый  опыт  по  моему  предложению  должен  был  состоять  в  следующем.  Собака

должна была после известной процедуры внушения вскочить на один из стульев, стоявших у
стены комнаты позади собаки, и затем, поднявшись на стоящий рядом с ним круглый столик,
должна  была, вытянувшись  вверх, поцарапать  своей  лапой  большой  портрет, висевший  на
стене  над  столиком. Казалось  бы, это  еще  более  сложное  действие  по  сравнению  с
предыдущим  нелегко  выполнимо  для  собаки. А  между  тем  после  обычной  процедуры
сосредоточения  и  смотрения  в  глаза  в  течение  нескольких  секунд  Пикки  спрыгивает  со
своего  стула, быстро  подбегает  к  стулу, стоявшему  у  стены, затем  с  такой  же  быстротой
вскакивает  на  круглый  столик  и, поднявшись  на  задние  лапы, достает  правой  передней
конечностью портрет, поцарапав его немножко своими когтями. Если принять во внимание,
что  оба  последних  опыта  осуществлены  по  заданию, известному  только  мне  и  Дурову  и
никому  больше,  что  я  был  все  время  рядом  с  Дуровым  и  неотступно  следил  как  за  самим
Дуровым, так и за собакой и не мог при этом заметить ничего, объясняющего выполнение
собакой задуманного задания, так нельзя было более сомневаться, что собака способна при
вышеуказанных условиях опыта проделывать какие угодно сложные действия, доступные ее
выполнению.

Чтобы иметь полную уверенность в этом, я решил сам проделать аналогичный опыт, не

говоря никому о том, что я задумаю. Задание же мое состояло в том, чтобы собака вскочила