Файл: Лунеев В.В. Преступность XX века_ мировые, региональные и российские тенденции (2-е издание, 2005).doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 13.10.2020
Просмотров: 11307
Скачиваний: 219
В объективно регистрируемой ситуации резонно было бы прогнозировать в связи с этим рост воинских преступлений в 1984 г. примерно на то же число деяний, на которое сократились общеуголовные деяния. Но они увеличились лишь на 330 единиц. Таким образом, в 1984 г. в связи с переводом «дедовщины» из общеуголовных деяний в воинские командование одним махом «сократило» и «искоренило» ее, как и предписывало руководство Вооруженных Сил, и «снизило» общий уровень преступности. Реально «дедовщину» загнали в подполье воинских отношений. Правда об этом стала известна обществу лишь в 1990—1991 гг., после массового возмущения родителей потерпевших от «дедовщины» военнослужащих.
Разорвать порочный круг всеобщего очковтирательства в войсках можно было лишь на основе объективации учета и расследования преступлений в воинских частях, непредвзятого изучения реальных тенденций преступности военнослужащих в тесной связи с преступностью в стране. Однако осуществить это было практически невозможно из-за полной закрытости любых негативных явлений в армии (сведения о них имели гриф «совершенно секретно») и волюнтаристской стратегии борьбы с ними.
После второго рождения советской криминологии и образования Всесоюзного института по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности Прокуратуры СССР в 1963 г. были попытки создать в нем военно-криминологический сектор. Однако эта идея в те годы не получила поддержки в военном ведомстве по причине возможной утечки совершенно секретной информации о преступности военнослужащих. Правда, в Главной военной прокуратуре в 1964 г. была образована группа по изучению причин и разработке мер предупреждения преступлений в Вооруженных Силах, которая переросла в отдел. На волне криминологической моды изучением этой проблематики занялась и Военная коллегия Верховного Суда СССР, а с образованием Управления военных трибуналов в 1970 г. эта функция отошла к нему . Этими же вопросами стали заниматься некоторые преподаватели военно-юридического факультета Военно-политической академии (затем Военного института, в подчинение которого был передан этот факультет) — В.П. Маслов, Ф.С. Бражник, В. Г. Белявский и другие, где ввели преподавание криминологии и где автором были подготовлены первые учебники по военной криминологии620.
Проводимые исследования никем не координировались и не обеспечивались необходимой информацией. В одном случае они были подчинены учрежденческим задачам, в другом — учебному процессу. Системные и всеобъемлющие исследования не проводились, а результаты проводимых изучений до практики, как правило, не доходили. В годы застоя так было всюду: наука и практика развивались по своим автономным законам. В 80-е гг. интерес к ним стал угасать и в стране, и в армии, так как их проведение не давало немедленных результатов: преступность росла. Для изучения и предупреждения преступности в войсках не хватало средств. Расходы на оборону достигали 18% от национального дохода, чего не было ни в одном государстве мира621. Милитаризация СССР и его экономики развивалась в одном направлении: как можно больше вооружений, на уничтожение которых Россия в настоящее время тратит огромные средства.
С началом перестройки в СССР появилась надежда отхода от порочных идеологических постулатов и перехода к более глубоким криминологическим исследованиям в Вооруженных Силах. Будучи полковником юстиции и профессором военно-юридического факультета, в декабре 1985 г. автор этих строк обратился с докладной запиской к заместителю начальника Генерального штаба Вооруженных Сил СССР генерал-полковнику М.А. Гарееву, доктору военных наук, курирующему военно-научное управление и подчиненные ему научно-исследовательские учреждения, в которой изложил свое понимание проблемы преступности военнослужащих, уровня научного обеспечения борьбы с ней и предложил пути объективного изучения преступности в войсках. Понимая актуальность проблемы, особенно в свете совершенно секретного постановления ЦК КПСС «О мерах по укреплению воинской дисциплины в Советской Армии и Военно-Морском Флоте» от 10 ноября 1985 г., в котором были выражены озабоченность растущей преступностью в войсках и требование «полного искоренения преступлений и происшествий», он предложил создать из военных криминологов и социологов различных учреждений временную (?) научную группу, чтобы добиться скорых положительных сдвигов в динамике преступности военнослужащих.
Сознавая невозможность таких результатов и связанность этого вопроса с общегосударственными проблемами и деятельностью руководства Вооруженных Сил, автор спросил генерала, а что будет, если результаты исследований не понравятся руководству. Он, не колеблясь ответил: «Мы вас разгоним». Получилось еще короче. Работа ограничилась единственным анализом. Этот факт приводится с одной целью: подход к проблеме даже у высоких руководителей с серьезной научной подготовкой был сугубо военным, волюнтаристским и упрощенным.
Распад СССР в 1991 г. и его Вооруженных Сил, суверенизация России, формирование Вооруженных Сил РФ, принятие Конституции РФ обусловили принятие в 1996—1998 гг. определенной совокупности законов в военной сфере («Об обороне», «О воинской обязанности и военной службе»; «О статусе военнослужащих), которые затем в целях адаптации к новым реалиям изменялись и дополнялись вплоть до 2004 г. В эти годы были приняты также общевоинские уставы Вооруженных Сил РФ, Положение о порядке прохождения военной службы и другие нормативные акты. Новая и в какой-то мере более совершенная правовая система жизни и деятельности войск, к сожалению, не способствовала укреплению воинской дисциплины и правопорядка, поскольку все изменения происходили главным образом на бумаге.
Определяющими факторами были перманентные политические, экономические, демографические, финансовые и организационные кризисные состояния в стране и армии, отсутствие необходимого финансирования, недостаток призывного контингента, война в Чечне, безответственное руководство войсками в стране, начиная от Верховного главнокомандующего и кончая младшими офицерами, а также иные трудности и проблемы криминогенного характера, которые подробно рассматривалось в первых главах книги. Новый УК РФ существенно изменил содержание и структуру Особенной части. Воинские преступлений в нем помещены в гл. 33, которая стала называться «Преступления против военной службы». Ее содержание подробно рассматривалось и автором622, и другими специалистами в уголовно-правовой литературе623.
Глава 33 УК РФ сохранила основные составы воинских преступлений такими, как и в прежнем законодательстве. Вместе с тем введены новые составы, декриминализированы деяния, не отвечающие требованиям времени, уточнены многие нормы и признаки. Рассматриваемая глава не содержит составов преступлений, совершаемых в военное время и в боевой обстановке.
Уголовная ответственность за них должна была определяться законодательством РФ военного времени. С тех пор прошло восемь лет, законодательство военного времени не принято. Высказываются предложения, готовятся проекты законов о восстановлении в соответствующих статьях частей, предусматривающих повышенную уголовную ответственность за совершение воинских преступлений, связанных с боевыми действиями в Чечне и антитеррористической деятельностью. В связи с этим возникает необходимость определить еще одно условие повышенной ответственности военнослужащих за совершение воинских преступлений — внутренний вооруженный конфликт, который не может быть отнесен ни к боевой обстановке, ни к военному времени. Но это пока остается на уровне теоретических рассуждений, хотя реальные потребности в этом есть.
Подготовленный в 2004 г. в Комитете Государственной Думы по обороне проект закона, вносящий соответствующие нормы действия военно-уголовного законодательства в условиях боевой обстановки или военного времени, поддержки не получил. Мотивы его непринятия, скорее всего, носят политический (международно-политический), чем сущностный, характер. Если бы подобные нормы были включены в УК РФ в 1996 г., они не вызвали бы настороженности (но в то время тоже довлела политика), а принятие подобных изменений и дополнений в военно-уголовное законодательство спустя почти 10 лет может вызвать недоумение в других странах. Нетрудно сделать журналистскую сенсацию: Россия готовится к войне.
Исследуя тенденции и закономерности преступности в войсках, необходимо помнить, что криминологические показатели о ней в связи с распадом Вооруженных Сил СССР и созданием Вооруженных Сил РФ несопоставимы с данными 1991 г., а также с данными 1997 г., когда вступил в силу новый УК РФ. Тем не менее основные тенденции преступности сохранились, и по некоторым сопоставимым показателям (например, по коэффициенту преступности в расчете на 100 тыс. военнослужащих, удельному весу преступлений и др.) можно отслеживать единые тренды.
Следует также отметить, что в последние годы большая открытость в стране и Вооруженных Силах, отход от идеологизированных представлений борьбы с преступностью в обществе в целом вели к реальной оценке возможностей командования в контроле над преступностью военнослужащих. Было ясно, что за совершение преступлений они должны нести личную ответственность. Ее нельзя перекладывать на командиров и провоцировать тем самым их укрывательство. Командир может и должен нести ответственность за упущения по службе, которые способствовали совершенному преступлению, но при условии, если будет доказана, а не презюмирована (командир за все в ответе) его личная вина. И эта ответственность должна быть соразмерна его объективным и субъективным возможностям. В противном случае всеразру-шающее очковтирательство никогда не будет изжито, а солдаты и сержанты никогда не приобретут, с одной стороны, чувства правовой защищенности, а с другой — сознания неотвратимой личной ответственности за свое собственное поведение.
§ 2. ТЕНДЕНЦИИ ПРЕСТУПНОСТИ В ВООРУЖЕННЫХ СИЛАХ СССР
Первую попытку серьезного научного анализа состояния и динамики преступлений военнослужащих за длительный период времени (1949—1969 гг.) предпринял в закрытой работе В.П. Маслов624, проведя фундаментальное исследование. Можно подвергнуть сомнению лишь выводы: они были оптимистичными. Основываясь на статистических данных, он писал, «что за период с 1949 г. по 1969 г. она (преступность. — В. Л.) сократилась более чем в два раза, причем воинские преступления сократились еще более значительно — в два с половиной раза. За это же время в Сухопутных войсках преступность сократилась почти в четыре раза, а в Военно-Морском Флоте — более чем в пять раз... Преступность в войсках сокращается более интенсивно, чем в стране в целом, что с 1924 г. по 1964 г. с учетом численности войск она сократилась в десять раз»625. Данные умозаключения действительно вытекали из количественных показателей, которыми располагал в то время В.П. Маслов. Автор этих строк какое-то время был согласен с этими выводами. Но они, к сожалению, не подтверждаются более глубоким, качественным, анализом.
Во-первых, принятие за базу данных 1949 г., первого года, когда Вооруженные Силы после Великой Отечественной войны переходили на штаты мирного времени, при изучении динамики преступности не совсем корректно. По данным, полученным автором в 90-е гг. из Генштаба Вооруженных Сил, в 1949 г. численность личного состава только в Советской Армии и Военно-Морском Флоте составляла около 4,5 млн человек. В последующие годы дважды объявлялось о сокращении Вооруженных Сил: на 2 млн 149 тыс. в 1955—1958 гг. и на 1 млн 200 тыс. в 1961 г.626 Есть основания полагать, что реальное сокращение было меньшим, но оно оставалось существенным. И это искажало динамику абсолютных показателей преступности, на основе которых делался вывод о ее сокращении.
Во-вторых, в трудное время войны и послевоенного периода в стране и войсках регистрировался наиболее высокий уровень преступности, который с переходом к более или менее нормальной мирной жизни снижался. Значительный вклад в это снижение внесли смягчение уголовной ответственности и декриминализация деяний, в том числе воинских, при реформировании уголовного законодательства в 1957—1962 гг.
В-третьих, в связи с отсутствием сколько-нибудь точных сведений о численности войск и преступности в них в 1924 г. и 1964 г. (было лишь открытое высказывание Н.С. Хрущева), видимо, не имелось достаточных оснований утверждать, что преступность в войсках в расчете на 100 тыс. военнослужащих сократилась за эти 40 лет в 10 раз и что она в армейских условиях сокращается быстрее, чем в гражданском обществе. Во всяком случае, этот тезис не подтверждается тенденциями преступности в стране и армии в эти годы.
При оценке тенденций преступности в 1924—1964 гг. надо было также учитывать изменения уголовного и иного законодательства. 1924 г. был годом начала военной реформы и утверждения первого общесоюзного Положения о воинских преступлениях, которое существенно расширило число составов по сравнению с действующей до этого гл. 7 УК РСФСР 1922 г. До 1964 г. военно-уголовное законодательство существенно и неоднократно менялось (в 1927,1940,1957,1958—1962 гг.). Последние изменения были связаны с ограничением ответственности и ее смягчением. В 1961 г. вступил в действие принципиально новый учет преступности.
Не углубляясь в суть многих изменений, остановимся лишь на понятии самовольной отлучки и дезертирства. До 1957 г. они различались лишь по времени отсутствия военнослужащего в части: более двух часов — самовольная отлучка, более суток — дезертирство. После 1957 г. под самовольной отлучкой стало пониматься отсутствие в части свыше суток либо хотя и менее суток, но совершенное повторно в течение трех месяцев; под дезертирством — оставление части с целью уклонения от военной службы вовсе. В 60-е гг. за совершение «самовольной отлучки, которая в 20—50-е гг. была фактическим дезертирством, привлекали к уголовной ответственности одного из 100—200 самовольщиков». Даже еще в 1958 г. удельный вес самовольных отлучек в структуре воинских преступлений составлял более 30% (около 5 тыс. деяний), в 60-е гг. он сократился на треть, а в 70—80-е гг. этот состав практически исчез из уголовного учета. В 1991 г. при повальных самовольных отлучках к уголовной ответственности было привлечено около 100 человек, или 0,5% от общего числа совершивших только воинские преступления. Фактически же намного больше самовольных отлучек совершалось в каком-нибудь одном полку или военно-строительном отряде, чем было учтено во всех Вооруженных Силах СССР.
В 1964—1965 гг., как известно, зарегистрирован самый низкий уровень преступных проявлений не только в стране, но и в войсках. Снижение было искусственным, зато отвечало программным требованиям КПСС, полагавшей, что «в обществе, строящем коммунизм, не должно быть места правонарушениям и преступности» и что необходимо заменить уголовное наказание «мерами общественного воздействия»627. В те годы автор этой книги находился на следственно-прокурорской работе в Приволжском военном округе. Приходилось наблюдать и даже соучаствовать в «строительстве» беспреступного коммунистического общества. Идеологическая эйфория от скорого коммунизма, декриминализация одиозных деяний, гуманистические тенденции, общее ослабление уголовной ответственности, неоправданная надежда на помощь общественности в борьбе с преступностью, практическое усиление роли командования в решении вопросов привлечения к уголовной ответственности подчиненных, открытое укрывательство преступлений — все перемешалось в те годы и предопределило самый низкий уровень учтенной преступности. Таким образом, данные и 1964 г. не были показательными при выявлении реальных тенденций преступности в войсках.
Серьезные расхождения результатов количественного и качественного анализа динамики преступности в 1924—1964 и 1949—1969 гг. не означают, что количественные тенденции этих лет следует игнорировать. Речь идет только о их более объективной и качественной оценке. И если продолжить анализ этих данных до 1991 г., то реальные тенденции преступности и на количественном уровне в той или иной мере проявятся.