ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 2975
Скачиваний: 1
И все же Меншиков решил вопрос о Штеттине не в пользу Дании, которая была союзником, а в пользу Пруссии и Голштинии. Слишком велико было его возмущение систематическим невыполнением союзнических обязательств датским королем, чтобы учитывать его интересы. Решение Меншикова вызвало скандал. Фредерик IV направил Петру резкий протест, и царь обещал королю изменить некоторые статьи заключенного соглашения о Штеттине. Царь был очень недоволен действиями фельдмаршала, и ему удалось оправдаться с немалым трудом. Однако, забегая вперед, нельзя не отметить, что дальнейший ход событий оправдал Меншикова еще больше, чем его собственные объяснения. Дания осталась союзником столь же ненадежным, что и раньше. Но в значительной мере благодаря передаче Штеттина Пруссии стало возможным установить и с ней союзнические отношения. История короткой дипломатической деятельности Меншнкова показала, насколько в дипломатии порой все является условным, относительным, зыбким, где никакие знания и опыт не заменят интуиции и удачи.
Что же касается Пруссии, то русская дипломатия давно уже тщетно добивалась, чтобы эта страна, превращавшаяся в самое крупное и важное из германских государств, сменила свою крайне двусмысленную политику в отношении России и Швеции на союз с Россией. Н 1713 году умер король Пруссии Фридрих I. с которым Петр еще во время Великого посольства заключил дружественный договор. На престол вступил его сын Фридрих-Вильгельм. Новый монарх достойно продолжит хищнические и милитаристские традиции Гогенцоллернов. Правда, он словно в пику своему расточительному отцу войдет в историю как страшный скряга: в отличие от отца, рабски копировавшего Версаль, он возненавидит все французское. Фридрих-Вильгельм презирал культуру и науку, даже запретил въезд в Пруссию иностранным ученым. Он считал философа Лейбница «никуда не годным человеком, который неспособен даже стоять на часах». Зато он патологически обожал армию, и при нем сама Пруссия сделалась придатком армии, численность которой он резко увеличил. Крайняя грубость, жестокость, невежество дополняли его портрет.
В начале 1713 года Петр направился в Берлин для встречи с новым королем. Царь пытался выяснить, каковы шансы на привлечение Пруссии к борьбе против Швеции в составе Северного союза. «Нового короля,— писал Петр Меншикову,— я нашел зело приятна к себе, но ни в какое действо склонить не мог». Узнав, что новый король распродает картинную галерею и увольняет архитекторов, художников и других мастеров, Петр немедленно приказал направить в Берлин Брюса для приглашения их в Россию. Посол России в Берлине Александр Головкин (сын канцлера Г. И. Головкина) провел более обстоятельные и длительные переговоры и выяснил лишь, что сделать нового короля союзником будет стоить недешево.
Русская дипломатия продолжает действовать. Петр направляет в Копенгаген генерал-адъютанта Ягужинского (своего бывшего денщика), чтобы уладить неприятности из-за Штеттина и склонить Данию к участию в десантной операции на территории Швеции. Сначала Ягужинского встретили холодно, но затем в январе 1714 года король Дании вдруг предложил привлечь в Северный союз Пруссию, если она порвет дружбу с враждебной ему Голштинией. За это Дания соглашалась дать свой флот для высадки на шведской территории. Затем отпадает препятствие, которое сдерживало Пруссию,— ее нежелание воевать против Швеции: сами шведы напали на прусские войска в Померании.
В июне 1714 года Россия и Пруссия заключили договор о союзе и гарантии. Россия гарантировала Пруссии владение Штеттином, а Пруссия обязалась поддерживать все балтийские завоевания Петра. Таким образом, решилась проблема, над которой русская дипломатия трудилась с самого начала Северной войны. В зарубежной литературе можно встретить утверждения, что этого удалось достичь благодаря необычному подарку, сделанному Петром Фридриху-Вильгельму: еще в апреле он прислал на службу в прусскую армию 80 русских солдат огромного роста. Дело в том, что прусский король имел страстное увлечение — коллекционировать солдат-великанов. Он собрал из них два батальона по 600 человек. В дальнейшем Петр, если хотел воздействовать на пруссака, иногда отзывал своих двухметровых молодцов и заменял их солдатами поменьше ростом, что повергало короля в отчаяние. Однажды после такой акции Фридрих-Вильгельм даже отказался беседовать с русским послом, заявив при этом: «Рана, нанесенная моему сердцу, еще слишком свежа...»
Разумеется, истинная причина заключения союза была посерьезнее. Великаном, сказавшим решающее слово, оказалась русская армия. Осенью 1712 года, когда Петр лично убедился, что в войне против Швеции на союзников положиться нельзя, что вся померанская кампания явно будет не столько военным, сколько дипломатическим мероприятием, он принимает решение овладеть Финляндией. В письме к адмиралу Апраксину, который должен возглавить операцию, Петр так определил ее задачи: «Идти не для разорения, но чтобы овладеть, хотя оная (Финляндия) нам не нужна вовсе, удерживать, но двух ради причин главнейших: первое, было бы что при мире уступить, о котором шведы уже явно говорить начинают; другое, что сия провинция есть матка Швеции, как сам ведаешь: не только что мясо и прочее, но и дрова оттоль, и ежели бог допустит летом до Абова, то шведская шея мягче гнуться станет».
Блестящая операция по овладению Финляндией была удивительно однообразна но своему содержанию: русские войска ведут сражения, занимают один город за другим и ни одного боевого столкновения с сомнительным исходом; все они кончаются полной победой русских. Великолепным завершением победоносной кампании явилось знаменитое морское сражение около мыса Гангут. Впервые молодой русский флот в серьезных масштабах имел дело с одним из сильнейших флотов мира. Умело используя географические особенности театра, штиль на море и взаимодействие линейной и шхерной эскадр, русский флот выиграл первое в истории крупное морское сражение под руководством контр-адмирала Петра Михайлова, то есть самого Петра. За эту победу царь получил чин вице-адмирала. Вскоре, в августе, русские занимают Аландские острова, расположенные вблизи шведского побережья. В сентябре осуществляется первый рейд непосредственно на территорию Швеции. Завоевание Финляндии, победа при Гангуте имели в принципе ту же цель, что и кампания в Померании; они были призваны поддержать усилия русской дипломатии по достижению мирного урегулирования с Швецией.
Военные успехи русских оказывали самое непосредственное влияние на ход дипломатической борьбы. Решение Пруссии вступить, наконец, в союз с Россией предопределялось в конечном счете тем, что судьба Швеции уже была предрешена. Удается достичь и некоторых других внешнеполитических успехов. Многое изменяется в отношениях между Россией, Англией и Ганновером, который в начале XVIII века становится вторым по влиянию после Пруссии германским государством. Курфюрст Ганновера Георг стал одновременно английским королем после смерти в августе 1714 года королевы Анны. Запутанные обычаи феодального престолонаследия в европейских монархиях часто приводили к странным перемещениям на тронах. Так, ганноверский немец, которому было уже за 50, ни слова не понимавший по-английски, хотя с 1701 года ясно определилось, что ему предстоит стать королем Англии, с трудом объяснялся со своими министрами на латинском языке.
Англия занимала по отношению к России неизменно враждебную позицию, сдерживаемую лишь ее ограниченными военными возможностями. Заключение Утрехтского мира в апреле 1713 года позволяло Англии активнее мешать возрастанию влияния России и Европе. Она была крайне недовольна появлением русских поиск в Померании. В начале 1713 года английская эскадра из 15 кораблей уже приготовилась отплыть к померанским берегам, но отказ Голландии присоединиться к этой авантюре и решительное предупреждение России, что она окажет вооруженный отпор и прекратит торговлю, сорвали эту операцию.
Предпочтение отдается дипломатическим средствам борьбы с Россией, и ей снова предлагают «посредничество» для мирных переговоров с Швецией, пытаясь всемерно ограничить русское проникновение на Балтику. Она должна ограничиться одним Петербургом, а остальное вернуть разгромленной Швеции. Посредники, и прежде всего Англия, хотели получить право навязать свои условия мирного договора под угрозой применения силы. Россия дает достойный отпор наглым домогательствам, но, отвергая насилие под видом посредничества, соглашается на «добрые услуги», то есть лишь на использование третьих стран в урегулировании с Швецией в роли простой передаточной инстанции. К тому же Англии мешают в ее антирусских маневрах противоречия с Голландией, непримиримость Карла XII, вернувшегося в конце 1714 года в Швецию, а главное — твердая воля русской дипломатии и военная мощь России. Многочисленные попытки шантажа и вымогательства терпят провал.
Более того, объективные обстоятельства заставляют Лондон убеждаться, что открытая враждебность противоречит интересам самой Англии. Она была жизненно заинтересована в торговле с Россией, получая от нее важные кораблестроительные материалы: лес, пеньку, парусную ткань и т. н. Но шведы начинают открытую торговую войну, захватывая в Балтийском море все суда, идущие в Россию. Только в 1714 году они конфисковали 24 английских корабля. Англия вступает в конфликт с Швецией, требует компенсации огромных убытков. Но Карл XII хочет ликвидировать всю балтийскую торговлю и издает «Каперский устав», то есть открыто узаконивает пиратство — морской разбой на Балтике. Весной
1715 года шведы захватили свыше 30 английских судов. Англичане вынуждены посылать военные корабли для защиты торговли. На почве этих событий происходит естественное сближение русских и английских интересов.
Что касается Ганновера, то его все более соблазняет пример соседних государств, которые спешат растащить на куски отвоеванные города и земли шведской Померании. Курфюрст Ганновера мечтал округлить свои владения и получить выход к морю путем приобретения Бремена и Вердена, расположенных на реке Везер, впадающей в Северное море. Россия давно проявляла интерес к тому, чтобы привлечь и Ганновер к Северному союзу. Правда, в 1710 году удалось добиться лишь заключения договора с Ганновером о его фактическом нейтралитете. Это уже был сдвиг от Швеции в сторону России, хотя союза тогда и не заключили. Но реальность и близость вожделенной добычи побуждает и это государство активизироваться. В апреле 1714 года ганноверский министр Вернсдорф объявил В. И. Куракину о желании курфюрста принять участие в дележе шведского наследства. За Бремен и Верден Ганновер изъявил готовность установить союзнические отношения с Россией, где это предложение, естественно, приветствовали. План Ганновера приобрел особую ценность, когда его курфюрст стал английским королем Георгом I. Правда, возникли препятствия со стороны Данин, также претендовавшей на Времен и Верден, которая только в феврале 1715 года сняла свои возражения в результате настойчивых хлопот русского посла П. Л. Долгорукого. Для переговоров с новым английским королем в Лондон в ноябре 1714 года отправился чрезвычайным и полномочным послом князь Б. И. Куракин. Прежде всего он потребовал от канцлера Г. И. Головкина отстранения от переговоров русского резидента в Лондоне барона Шака и посланника в Ганновере Шлейница. Куракин писал из Лондона, что «каждый из них присылает доношения в самом обнадеживающем тоне, пишут то, чего я ни от кого не слышу; если их доношения окажутся верными, то прошу, чтоб они те дела и оканчивали: а если мне делать, то чтоб другие не вмешивались».
Вскоре Куракин узнал о том, что предприимчивый барон Шак начал проводить личную дипломатию, вступив в переписку с министрами Дании, Ганновера, то есть устанавливал связи с государствами, где он вообще не был аккредитован. Куракин уведомил иностранных представителей, что «барон Шак вступает в дело как частное лицо, а не как министр царского величества, и в том его воля». Словом, произошла история, весьма типичная для находившихся на русской службе иностранных дипломатов, которые постоянно путали, кого же они представляют в своей дипломатической деятельности. Куракин потребовал отстранения барона от представительства России в Лондоне: «Я по своей должности доношу, что здесь лучше быть министру из русских, и потому что теперь к интересам царского величества присоединились дела имперские, причем иностранцы имеют собственные свои интересы; и потому что здесь англичанам министр из русских приятнее, чем из немцев».
Куракин, один из самых опытных и умных дипломатов Петра, не зря проявлял такую требовательность к людям, которым предстояло вести переговоры в Лондоне. Заключение договора с Ганновером само по себе было крайне ответственным и сложным делом. Однако в принципе оно уже решилось: подписание задерживала только позиция Дании. Переговоры в Лондоне одновременно открывали такую возможность, о которой боялись и мечтать. Существовал реальный шанс заключить союзный договор с самой Англией. Такой договор мог хотя бы на время кардинально улучшить дипломатическую конъюнктуру для России. И он был возможен в связи с явным сближением англо русских интересов. Об этом Куракин обстоятельно писал Петру по поводу вступления на престол в Англии нового короля. Но использовать заинтересованность Георга 1 в приобретении Бремена и Вердена до конца сразу не удалось, поскольку его специфическое положение английского короля с урезанными правами предоставляло ему довольно ограниченные возможности воздействовать на собственно английскую политику. Договор заключили именно с Ганновером и с Георгом как его курфюрстом. Подписали договор не в Лондоне, а в Германии, в Грейфсвальде 17 октября 1715 года.
Но этому договору Петр взял на себя обязательство содействовать Ганноверу в присоединении Бремена и Вердена. Георг в свою очередь объявил войну Швеции и послал в Померанию шесть тысяч своих солдат. Он обещал также содействовать закреплению за Россией отвоеванных у Швеции прибалтийских территорий. Таким образом, теперь в Северный союз входит уже пять стран. Но присоединение Ганновера к союзу имело минимальное значение для борьбы против Швеции, ибо оно произошло незадолго до фактического распада союза. Зато Грейфсвальдский договор приобрел иной смысл в связи с надеждами, которые он вызвал у русских, с перспективой заключения союза с Англией. Основания для таких надежд казались тем более солидными, что их подавали действия самого Георга I, заинтересованного в закреплении Времена и Вердена за Ганновером путем заключения мирного договора с Швецией, к чему больше всего стремилась и Россия.
В марте 1710 года В. И. Куракин снова прибыл в Лондон по приглашению ганноверского министра Георга I Бернсдорфа. Он заявил Куракину, что вступит с ним в переговоры не как представитель Ганновера, а как доверенное лицо короли Англии. С английской стороны России предложили заключить договор о совместных военных действиях против Швеции. Англия предоставит для этого свой флот, а Россия — сухопутные силы. Предлагался также обмен гарантиями: Англия гарантирует России закрепление за ней отвоеванных в Восточной Прибалтике земель, а Россия гарантирует Георгу I и его протестантским наследникам сохранение английской короны. Одновременно должен быть заключен русско-английский торговый договор. Затем по предложению Бернсдорфа к союзу следовало привлечь королей Дании и Пруссии. В Европе возник бы, таким образом, на основе взаимных гарантий союз России. Англии. Голландии, Дании, Пруссии и Ганновера. Нетрудно заметить, что такая перспектива совершенно изменила бы международное положение в Европе, где проектируемый союз стал бы господствующей силон. Он привел бы также к упрочению международных позиций России и послужил бы, как писал Куракин, к ее «великому авантажу и интересам». В ответ на просьбу Куракина представить ему английские предложения в письменном виде Бернсдорф заверил, что это в ближайшие дни сделает английский министр Тоунсенд.