ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 3122
Скачиваний: 1
Дальнейшие события развертываются уже на русской земле, события страшные, в которых Алексей вызывает смешанное чувство жалости и презрения, а Петр в своем горе отца и трагедии государственного деятеля возбуждает сочувствие и понимание, хотя для обывательского сознания он ужасен и непонятен. Немало писателей пыталось силой художественного воображения раскрыть смысл драмы. Ничего путного у них не получилось. Пока не нашлось художника, способного почувствовать сложность и масштабы необычайной личности Петра в этой злосчастной истории. Да и возможно ли это? Во всей непревзойденной галерее шекспировских образов и ситуаций трудно найти что-либо подобное по своему трагизму тому, что пришлось пережить Петру Великому... Вернемся, однако, к дипломатии. Вообще говоря, иностранное вмешательство во внутренние дела других стран, организация заговоров с целью перемены в них верховной власти — явление обычное для тех времен. Вся огромная война за испанское наследство началась с соперничества двух династий — французских Бурбонов и австрийских Габсбургов — в борьбе за захват испанского трона. В то время когда Алексей мечтал поскорее и любым способом заменить отца на троне, Карл ХП стремился свергнуть ганноверскую династию в Англии и передать власть королю из дома Стюартов. Испания добивалась свержения регента Франции герцога Орлеанского. Поэтому в поведении австрийского двора не было чего-то слишком необычного. Правда, Вена действовала не столько в своих интересах, сколько из желания угодить Англии, в поддержке которой она остро нуждалась из-за войны с Испанией. Естественно также, что имперский резидент в Петербурге Плейер действовал в духе своего времени. Как раз в 1710 году в Париже вышла знаменитая книга Кальера о дипломатии (хотя слова «дипломат» и «дипломатия» я современном смысле стали употребляться значительно позднее), в которой говорилось: «Посла называют почетным шпионом; и в самом деле, одна из его главных задач — открывать секреты двора, при котором оп находится». Но все дело в том, что Плейер грубо дезинформировал собственное правительство. В своих донесениях он рисовал фантастическую картину положения в России. «Здесь все готово к возмущению»,— начинал он одно из своих писем. В таком же духе он информировал императора о том, что вся Россия вот-вот восстанет против Петра. Кстати, письма Плейера показывали Алексею, находившемуся в Неаполе, и они были для него радостным откровением. Ими руководствовались до поры до времени и в Вене, пока не поняли всю нелепость своих надежд. В апреле 4718 года русский резидент в Вене А. Веселовский заявил протест по поводу действий Плейера и передал требование царя отозвать его из Петербурга. Он также просил выдать письма царевича Алексея к русскому сенату и духовенству, в которых претендент давал понять, чтобы «ни ожидали его действий, что он рассчитывает на их поддержку. Веселовскому ответили, что письма писал сам Алексей и что они их задержали. Позднее на следствии царевич признал, что письма он писал «по принуждению». Тем самым открылась игра имперского правительства: сначала письма требовались для задуманной авантюры, а когда по зрелому размышлению от нее решили воздержаться, то и положили в архив. Но Плейера отзывать не собирались. Только после новых категорических требований он был отозван осенью 1718 года. Казалось, инцидент был исчерпан. Однако 4 февраля 1719 года вице-канцлер Шенборн объявил Веселовскому, что раз Плейеру в последние месяцы его пребывания в Петербурге запретили появляться при дворе, то и ему это запрещается и приказывается через восемь дней выехать из Вены. Это был разрыв дипломатических отношений. Но почему такая акция предпринималась не в момент отъезда Плейера, а спустя несколько месяцев? Почему вообще в Вене вели себя столь нервозно? Ведь одновременно с Плейером аналогичным санкциям в Петербурге подвергся голландский представитель Де Ви, который, правда, никак не был связан с заговорщиками, а просто писал свои донесения в духе детективной беллетристики. Правительство Голландии отозвало его по требованию русских, заменило другим и не заявило даже протеста. Раздраженная реакция венского двора объяснялась не только его нечистой совестью в деле Алексея, но и важными изменениями во внешней политике империи.
Но прежде чем об этом пойдет речь, несколько слов об Абраме Веселовском. Дело в том, что после высылки из Вены он в Россию не вернулся. Захватив с собой казенные деньги, он скрылся. Многое в поведении этого дипломата представляется странным в связи с историей царевича Алексея. В самом деле, четыре месяца Алексей был в Вене или поблизости от нее, а русский резидент ничего не знал, хотя потом, получив категорический приказ, обнаружил его через несколько дней. Во время следствия по делу царевича Алексея один из его сообщников А. Кикин на допросе показал, что он специально ездил в Вену, чтобы выяснить, как встретят русского наследника престола. Кикин спросил посла Веселовского: «Какой (царевич) приедет, примут ли его?» Посол ответил: «Я поговорю с вице-канцлером Шенборном, он ко мне добр». Спустя некоторое время Веселовский сообщил Кикину: Шенборн передал ему слова императора, что «он примет его как своего сына, и, чаю, даст тысячи по три гульденов на месяц». Генерал П. Ягужинский, будучи в Вене в 1720 году, пытался выяснить местопребывание Веселовского, но, как он писал, этому воспротивился граф Шенборн, «ведая за собой интриги, которые он с ним, Веселовским, во время царевичева дела имел». Ясно, что эти интриги осуществлялись не в пользу Петра, иначе бывший резидент не побоялся бы вернуться на родину.
Дело Плейера явилось не причиной, а следствием обострения русско-австрийских отношений, вызнанного враждебностью Австрии к России, международное положение которой ухудшается. После того как провал планов высадки объединенного десанта в Сконе осенью 1716 года обнаружил фактический распад Северного союза, русская дипломатия пытается укрепить спои позиции союзом с Пруссией, затем улучшением отношений с Францией и заключением Амстердамского договора, а также началом прямых русско-шведских переговоров о мире. России удается созывом Аландского конгресса парировать усилия англо-ганноверской дипломатии сговориться с Швецией за ее счет. Россия стремится показать, что она готова идти не только на мир, но и на союз с Швецией, не давая в то же время втянуть себя в авантюристические планы Герца.
Англия противопоставляет этому Четверной союз, который позволяет ей использовать в борьбе с Петром главным образом Австрию и в меньшей степени — Францию, ибо она не одобряет полностью английские замыслы на Балтике, а Голландия склоняется к нейтралитету ради интересов своей торговли. Англо-ганноверская дипломатия раздувает антирусские тенденции с помощью использования «мекленбургского дела», фантастических планов Герца и его лихого короля, переговоров о союзе, которые настойчиво предлагал России руководитель испанской политики кардинал Альберони. Последнее обстоятельство особенно действует на Австрию, поскольку она вступает в войну с Испанией. В Вене все охотнее склоняются к антирусской политике. Тем более что в июле 1718 года Австрия заключает выгодный мир с Турцией.
Вместе с Австрией против России стремится активно действовать Август П. После того как в 1717 году Речь Посполитая добилась вывода саксонских войск из Польши при поддержке Петра, Август окончательно превращается из сомнительного союзника в его яростного противника, хотя и продолжает лживую игру в старую «дружбу». Его представитель Флемминг начинает в Вене переговоры о союзе с целью вытеснения русских войск из Польши. Сближение Саксонии с Австрией закрепляется женитьбой сына Августа II на дочери императора. В Польше представители Англии и Австрии с помощью польского короля Августа II ведут среди польской шляхты агитацию против России, используя пребывание в Польше русского корпуса генерала Репнина, для подкупа магнатов щедро используются огромные деньги. Русский посол Г. Ф. Долгорукий доносит Петру, что давно в Польше не было так трудно. После заключения мира с Турцией император размещает крупные силы своей армии вблизи Польши, в Силезии и Богемии. Известие о гибели Карла XII вызывает восторг в Вене; опасность русско-шведского союза становится нереальной. К декабре 1718 года Петр по просьбе посла Речи Посполитой при называет вывести из Польши корпус генерала Репнина. Однако все это не прекращает враждебных действий Австрии, изображавшихся как «оборонительные».
5 января 1719 года в Вене император Карл VI, Георг I как курфюрст Ганновера и Август II как курфюрст Саксонии подписали договор о взаимной помощи и союзе против возможных попыток России занять Польшу или проводить свои войска в Германию через польскую территорию. Они обязались вступить в Польшу в случае появления здесь русских войск. Хотя Георг I не решился подписать договор от имени Англии, он обещал обеспечить поддержку английского флота на Балтике против России. Участники договора составили также свой план Северного мира между Россией и Швецией, но которому Россия могла получить только Петербург, Нарву и остров Котлин. Если Петр не примет этих условий, то они будут навязаны ему, чтобы вытеснить его из Лифляндии и Эстляндии. Кроме того, Россию принудят вернуть Польше Киев и Смоленск.
К этому договору пытались привлечь и Речь Посполитую. Однако в Польше знали об абсолютистских замыслах Августа, его планах ликвидации шляхетской демократии, раздела Польши, которые время от времени выдвигались Саксонией, Австрией и Пруссией. Поэтому в Польше все же возобладало русское влияние, и тройственный Венский договор ничего реального не дал его участникам и главному инициатору — Георгу I. К тому же все знали, в том числе и участники агрессивного Венского договора, что вблизи границ Польши стоит 100-тысячная армия Петра, имевшая опыт отражения шведского нашествия и Полтавы.
Наиболее конкретное мероприятие на основе Венского договора касалось злополучного Мекленбурга. Еще в октябре 1717 года император по настоянию Георга I принял решение о взятии под секвестр управление Мекленбургом. Но выполнить это не осмеливались, пока там еще оставались кое-какие русские войска. Теперь в Вене стали смелее, и в феврале 1719 года войска Ганновера и княжества Вольфенбюттельского по поручению императора вступили в Мекленбург под предлогом разрешения конфликта между Карлом-Леопольдом и его дворянством. По договору 1716 года Петр обещал защиту этому своему родственнику. Однако, учитывая его нелояльность (а он не считался с советами Петра), царь проявил сдержанность и осторожность. И без того пресловутое «мекленбургское дело» давно уже превратилось в серьезную обузу для русской дипломатии. Пора было от него освободиться, тем более что дипломатическая ситуация продолжала осложняться. Герцогиня Мекленбургская, то есть племянница Петра Екатерина Ивановна, приехала в Петербург и с рыданиями просила царя помочь ей по-родственному. Но превыше любых родственных связей для него всегда были интересы России, а они требовали сейчас особо тонкой, взвешенной, расчетливой и осторожной дипломатии. Царь не поддался на провокацию трехстороннего Венского союза и стоявшей за ним Англии и мудро предоставил герцога Карла-Леопольда его собственной судьбе.
В это время перед петровской дипломатией возникают чрезвычайно сложные проблемы. Интересно сравнить ее деятельность с допетровской дипломатией Московского государства, когда она сводилась в основном к двусторонним, да и то нерегулярным, эпизодическим связям. Теперь перед нами совсем другая картина. Дело не только в необычайном расширении масштабов дипломатической работы, в резком увеличении числа государств, с которыми приходилось иметь дело. Вся сложность заключалась в необходимости учета тесного переплетения их интересов и связей. Если гегемоном в антирусском общеевропейском альянсе являлась Англия, то на практике ее влияние воплощалось в действиях различных государств по-разному, с наслоением их собственных интересов. Прямые пути к цели, резкое деление на врагов и друзей, вообще простота и схематизм полностью исключались. Развертывалась многосторонняя игра одновременно со многими партнерами, где приходилось учитывать нюансы и оттенки. Обстановка требовала подходить к решению проблем с крайней гибкостью и менять тактику буквально на ходу, постоянно приспосабливаясь к неожиданным ситуациям и пуская в ход то кнут, то пряник, твердо защищать главные интересы России, жертвуя преходящим и второстепенным.
Приходилось учитывать специфику не только каждой страны, но и расстановку сил внутри этих стран, следовало использовать внутреннюю борьбу лиц, партий, кланов и т. и. Это давно уже делалось в Польше, которая на международной арене выступала в двух лицах: польского короля и Речи Посполитой, в свою очередь расколотой на множество фракций. Во Франции приходилось считаться с проанглийской ориентацией регента и аббата Дюбуа, а также традиционной внешнеполитической тенденцией в духе Людовика XIV. В Англии следовало учитывать политическую разницу между королем Георгом I и английским парламентом, где боролись партии вигов и тори. А внутри этих партий тоже имелись разные фракции. Среди вигов, например, в это время против Стэнгопа действовали Тоунсенд и Уолпол. Кроме того, имели влияние и сторонники династии Стюартов. В Швеции после смерти Карла XII вспыхнула борьба между сторонниками сестры короля Ульрики-Элеоноры и его племянника герцога Голштинского, то есть между проанглийской и прорусской тенденциями. И так обстояло дело практически в каждой стране.
Особенно глубоко и всесторонне понимал всю сложность внешних связей России с иностранными государствами, требующих искусной дипломатии, не канцлер Г. И. Головкин, не даже более хитрый и умный вице-канцлер II. II. Шафиров, а посол в Гааге князь Б. И. Куракин. Он мыслил не только в масштабах отдельных стран, а умел охватывать глубоким и тонким синтезом нею европейскую систему международных отношений с ее сложной структурой разнообразных связей. Донесения и письма Куракина этих трудных лет петровской дипломатии поразительны по глуби не мысли, меткости оценок, обоснованности предлагаемых решений. Отличительная особенность Куракина — его принципиальность и смелость, независимость суждений.
Повинуясь своему долгу и положению, Куракин выполнял любое, даже неправильное, по его мнению, дело, но при этом старался тактично переубедить Петра. Он, например, не скрывал своего отрицательного отношения к таким мероприятиям, как известный договор с Мекленбургом, он резко отвергал авантюристический план Герца, он считал ошибочным и вредным курс на союз с Испанией, хотя добросовестно вел переговоры с ее представителями. Словом, не зря Петр внимательно прислушивался к его советам. Куракин являлся, если так можно выразиться, самым интеллигентным среди петровских дипломатов. Гарольд Никольсон писал: «Худший сорт дипломатов — это миссионеры, фанатики и адвокаты, лучший — это рассудительные и гуманные скептики». Вот таким скептиком и был князь Борис Иванович Куракин.
Несмотря на колоссальные внешнеполитические успехи и рост общего влияния России в системе международных отношений, петровская дипломатия все еще находится в состоянии поиска; на новом, высшем, послеполтавском уровне она по-прежнему пере/кивает процесс становления. И в ней ясно прослеживаются две главные тенденции, два метода действий.
Первый в значительной мере несет на себе печать и влияние военного искусства. Он выражается в стремлении Петра получить немедленные, сенсационные успехи и достижения. Отсюда внезапные импровизации, инициативы, в которых смелость и предприимчивость, дающие столь эффективные результаты на войне, приводят к неудачам. Это своего рода метод проб и ошибок, неизбежный для любой вновь возникшей, молодой системы, такой, какой была петровская дипломатия. Конкретно это выражалось в таких внешнеполитических мероприятиях, как «мекленбургское дело», иллюзорные надежды на союз с Испанией, сомнительные с самого начала связи с якобитами, особенно расчеты на дипломатическое использование авантюристического плана Герца и т. п. Этот метод лихих кавалерийских атак в дипломатии быстро обнаруживает, несмотря на видимость кратковременных успехов, свою неэффективность, чреватую провалами и осложнениями.
Второй метод, или тенденция,— подход Б. И. Куракина, рассчитанный на постепенную, терпеливую работу без иллюзий и надежд на какие-то сенсационные достижения. Это метод постепенного внедрения, укоренения в систему европейских отношений, поиска стабильных, прочных связей. Он проявился, например, в отношениях с Голландией, где, кстати, непосредственно действовал Куракин, в переговорах с Францией в 1717 году, которые, хотя и не дали немедленного успеха, но способствовали более глубокому внедрению России в европейскую систему. Здесь нельзя было добиться внезапных явных побед, как на войне. Однако таким путем постепенно повышалось влияние, возрастал авторитет. Это и был метод Куракина. Какому же типу дипломатии отдавал предпочтение Петр? В том-то и дело, что Петр, натура творческая, ищущая, вся воплощенная в гениальной интуиции, в фантастической кипучей энергии, не отвергал никаких методов, а применял их одновременно, но с явной тенденцией к более зрелому, терпеливому куракинскому подходу. Необыкновенная личность Петра непрерывно находится в развитии, в созревании, в приобретении опыта, зрелости. Это отражается, несомненно, и в том, что все чаще он прислушивается к мотивам, идеям, мыслям второго типа, исходившим не только конкретно от Куракина, но и от других людей, а главное — от самой быстро менявшейся действительности. Ведь, как писал Пушкин,