ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 2934
Скачиваний: 1
«Была та смутная пора,
Когда Россия молодая,
В бореньях силы напрягая,
Мужала с гением Петра.»
Некоторые авторы пишут, что Петр особенно не доверял Куракину. Возможно, не доверял как человеку, но как дипломату он доверял ему сложнейшие дела. Вообще, личные отношения Петра с Куракиным не отличались близостью или теплотой, хотя они были свояками: Куракин был женат на сестре первой жены Петра Евдокии Лопухиной. Конечно, такая родственная связь не могла сближать его с Петром, особенно после дела царевича Алексея. Но Петр умел проявлять к своим дипломатам поразительную для его характера внимательность в сочетании с жесткой требовательностью.
Любопытно, как он использовал подчас довольно сложные взаимоотношения между ними. Царь, например, прекрасно знал о длительном конфликте между канцлером Головкиным и его заместителем Шафировым, который был гораздо более способным человеком, чем его непосредственный начальник. К сожалению, кроме этого, он обладал и другими качествами. Вот как писал о Шафирове французский резидент в Петербурге Лави: «Человек, преисполненный тщеславия, честолюбивый, высокомерный и даже грубый, весьма корыстолюбивый и даже мстительный». Как раз весной 1719 года Посольская канцелярия превратилась в очаг ожесточенной склоки между ними. Подчиненные, конечно, пользовались распрями среди начальства и вообще перестали выполнять приказы
Шафирова: взбешенный вице-канцлер однажды избил палкой некоего канцеляриста Рубина. После одной из ссор с Головкиным он побежал жаловаться царице Екатерине Алексеевне, а потом подал жалобу в Сенат. Своему другу Остсрману он признавался: «Больше я не могу выдержать». Тогда Петр, не ввязываясь в эту свару, в мае 1719 года неожиданно пожаловал Шафирову орден Андрея Первозванного, чем сразу его успокоил и побудил усердно трудиться и дальше на тяжкой и неблагодарной дипломатической службе. Уже говорилось и о сложных отношениях между Брюсом и Остерманом, которые все еще сидели на Аландских островах. После того как план Герца был похоронен вместе с его автором, Остерман постепенно для вида смягчает свою вражду с Брюсом, тем более что Аландский конгресс явно не сулил дипломатической победы. Неудачу же выгоднее было разделить со старшим коллегой, и теперь они чаще действуют вдвоем.
Правда, действовать особенно и не приходилось. Смена власти в Швеции не привела к прекращению Аландского конгресса. Возможно, она даже продлила его работу, если можно было назвать работой затянувшееся на полгода безделье дипломатов, которые на своем уединенном островке порой не знали, как убить время. Сначала неясно было, кто займет шведский трон. Только 23 января 1719 года официально решился вопрос о переходе власти к Ульрике-Элеоноре. Затем ждали указания королевы о продолжении конгресса. Когда оно последовало, стали ожидать назначения на место казненного Герца другого представителя, которым стал престарелый Лилиенштедт. Правда, оставшийся на Аландах Гилленборг продолжал общение с Брюсом и Остерманом, но это скорее был обмен личными мнениями, чем официальные и конкретные переговоры.
Тем не менее очень скоро выяснилось коренное изменение шведской позиции в вопросе о мире. При Карле XII проводился курс на заключение мирного договора с наиболее сильным и опасным его противником — Россией. Затем король намеревался отвоевать свои потерянные владения в Северной Германии, а также захватить датскую Норвегию.
Теперь Швеция соглашалась на присоединение к России только Ингрии с Петербургом. Лифляндия, Эстляндия, Рига, Ревель и Выборг, не говоря уже о Финляндии, должны быть возвращены Швеции. Все это выглядело так, будто Швеция, потеряв своего воинственного короля, выиграла крупное сражение вроде Полтавы! Дело объяснялось тем, что быстро происходила переориентация шведской политики на основе английского плана так называемого «северного умиротворения». Швеция соглашалась уступить свои северогерманские владения, но хотела вернуть земли, завоеванные Петром в Восточной Прибалтике. Такое изменение позиции при поверхностном взгляде казалось оправданным, ибо Швеция рассчитывала на поддержку Англии, в руках которой находилось руководство Четверным союзом, а также новым союзом трех стран, созданным Венским договором. Объединение всех сил Европы должно было вынудить московского царя уступить и принять «разумные» условия мира.
Для чего же тогда требовалось продолжение, а тем более намеренное затягивание конгресса? Во-первых, пытались оказать давление на Россию, чтобы склонить ее к уступкам. Во-вторых, сговор Швеции с Англией и другими западными участниками Северного союза еще только проектировался, и предстоял длительный и сложный дипломатический торг. В-третьих, с помощью конгресса надеялись удержать Петра от возобновления военных действий против Швеции, которые Россия фактически не вела больше двух лет.
Дипломатия Петра оказалась перед сложной, во многом неожиданной ситуацией. В сочетании с другими событиями международной жизни Европы обстановка на Аландском конгрессе отражала новое положение России. Действительно, это был период относительного, временного отступления русской дипломатии. Считается аксиомой, что отступление — самое сложное в военном искусстве. Для дипломатии это верно в еще большей степени. Поскольку Петр в это время пошел на уступку в мекленбургском вопросе, то не рассчитывали ли его соперники, что и на Аландах он уступит? Они ошибались, ибо он уступил в Германии по вопросу, не представлявшему особо важного значения для России. Более того, сама эта уступка должна была укрепить ее позиции в деле жизненно необходимом — в борьбе за мирное урегулирование, которое создавало бы географические, стратегические и экономические условия нормального развития русского национального государства. Но Петр совершенно не собирался уступать что-либо из завоеванного ценой столь тяжких жертв и усилий русского народа. В его новых инструкциях от 15 марта 1719 года Врюсу и Остерману содержались прежние территориальные требования. Но при этом проявляется определенная гибкость. Поскольку теперь уже речь не шла об «эквиваленте» такого рода, какой хотели получить Карл XII и Герц при помощи России, Петр считал возможным выплатить Швеции денежную компенсацию за Лифляндию в сумме одного миллиона рублей. Аландский конгресс, таким образом, должен был продолжаться, хотя Петр теперь уже не питал никаких иллюзий относительно возможности его использования для достижения прежних дипломатических целей, то есть для оказания давления на Данию, Ганновер и Пруссию, чтобы побудить их к возобновлению сотрудничества с Россией в деле завершения Северной войны приемлемым для всех миром. Гибель Карла XII ослабила их страх за свои вновь обретенные владения, тем более что Англия уверенно обещала добиться от Швеции признания их законности в сепаратных мирных договорах. К тому же новая позиция Швеции была столь далека от русской программы мира, что теперь думать об успехе конгресса в смысле его прямой цели и назначения, о заключении мирного договора, совершенно не приходилось. Окончательно созрела решимость подкрепить дипломатические действия силой оружия. Петр пришел к выводу, что Швецию нельзя склонить к миру дипломатической перепиской, «ежели оружие при пере употреблено и присовокуплено не будет». Таким образом, для дипломатии вновь наступило время отойти на второй план, уступив главную роль пушкам. Но не было ли это авантюрой в условиях, когда против России выступила столь мощная группировка европейских держав, объединенных Четверным союзом и Венским договором?
Противники России как раз и рассчитывали на то, что Петр отступит перед коалицией небывалых в истории масштабов. Ему даже пытались внушить мысль о необходимости серьезных уступок в его программе мирного урегулирования. Кроме шведского представителя на Аландах Гилленборга этим занялся последний из «союзников» Петра король Пруссии Фридрих-Вильгельм. В письме от 18 апреля 1719 года он советовал Петру идти на уступки и не рисковать всем. Король ссылался на опыт Испании, которая именно в этот момент вела неравную борьбу против Четверного союза, то есть одновременно с Англией, Австрией и Францией. Король считал, что затем эти державы объединятся с Швецией и набросятся на Россию с тем, чтобы лишить ее всех завоеваний и уничтожить молодой Балтийский флот.
В ответном письме Петра содержалась блестящая мотивировка смелого, но хорошо рассчитанного решения царя возобновить военные действия против Швеции. ^)ти действия совершенно необходимы, поскольку все способы дипломатического убеждения уже испробованы и теперь, писал Петр, «никакого другого пути, кроме твердости, не вижу, через который бы мы резонабельный мир с Швецией получить могли». Что касается возможного расширения войны и участия на стороне Швеции других стран, то такая вероятность не могла создать положения, аналогичного тогдашнему положению Испании, прежде всего потому, что Россия стала гораздо более могущественной и неуязвимой, чем Испания. Петр справедливо полагал, что Франция не будет воевать за Швецию, ибо никакие ее жизненные интересы русскими завоеваниями не затронуты. В таком же положении находилась и Австрия. Единственный потенциальный новый враг — Англия, вернее, Георг I, ибо английский парламент не поддержит войну за присоединение к Ганноверу Кремона и Вердена. К тому же Англии в тот момент надо было думать о собственной безопасности. Как раз в марте 1719 года в Шотландии вновь высадились войска якобитов во главе с герцогом Ормундским. Петр сравнивал, далее, боевые возможности английского и русского флотов и считал, что уже настало время, когда Россия может не опасаться британского морского могущества. Характерно, что сама мысль прусского короля о необходимости руководствоваться страхом перед угрозами вызывала категорическое возражение Петра: «Ежели б я инако поступал и при многих зело опасных случаях одними угрозами дал себя устрашить, то я б того не достиг, что ныне чрез божию помощь явно».
Письмо Петра написано с учетом того, что хищный, но трусливый прусский король уже вел тайный зондаж относительно заключения сепаратного мира с Швецией. Поэтому соображения царя наверняка могли быть переданы его возможным противникам.
Между тем русский флот усиленно готовился к летней кампании. Затем наступила первая проба сил. 24 мая произошел морской бой с шведской эскадрой, который кончился тем, что русские моряки привели в Ревель три шведских корабля с их экипажами, сдавшимися в плен. 24 мая Петр выезжает на остров Котлин. 9 июня оттуда вышла в море русская эскадра галер. Л 22 июня из Ревеля отправились главные силы флота. 20 могучих линейных кораблей, сотни галер и мелких судов собрались у Аландских островов. На борту русских кораблей находилось 26 тысяч десантных войск.
Однако речь шла не о том, чтобы начать широкое завоевание шведской территории, хотя для этого Петр имел псе возможности. Предпринималась своеобразная военно-дипломатическая операция с исключительной целью принуждения Швеции к подписанию мирного договора. 10 июля Петр вызвал на флагманский корабль Остермана, которому вручили документы для передачи их лично королеве Швеции. Фактически это был ультиматум. Швеции следовало заявить, что в ходе почти двухлетних переговоров Россия сделала все возможное для заключения мира. Однако ход Аландского конгресса, особенно за последнее время, показал, что его работу используют только для прикрытия ведущихся одновременно реальных, а не фиктивных мирных переговоров с Англией и западными странами — участницами Северного союза. Царь принял решение действовать «по-неприятельски», чтобы показать, каковы будут последствия дальнейшей задержки переговоров с Россией. Остерман должен был вновь напомнить о прежних условиях мира и о готовности пойти на уступки: вернуть всю Финляндию, Лифляндию присоединить к России не навечно, а лишь временно, на 40 или даже 20 лет, выплатить Швеции денежную компенсацию. Инструкция предписывала заявить, что никаких новых уступок с русской стороны сделано не будет. Ультиматум предъявлялся также и от имени Пруссии, хотя она уже вела сепаратные переговоры с Швецией, но продолжала формально оставаться союзником России.
В Стокгольме Остерману ответили, что лучше им всем погибнуть, чем заключить такой невыгодный мир. С соблюдением всех протокольных церемоний Остерман без всякого успеха выполнил данное ему поручение. 6 августа он вернулся и доложил Петру о том, что ультиматум отвергнут. Вся эта процедура предпринималась исключительно для того, чтобы показать искреннее стремление России к миру. А в то самое время, когда Остерман объяснялся с королевой, отряды русских высадились с кораблей на шведский берег в двух местах, севернее и южнее Стокгольма. Шведские войска кое-где пытались оказать сопротивление, но были легко обращены в бегство. В результате рейда разрушению подверглись восемь шведских городов, в том числе самый крупный город после Стокгольма Норчёпинг. Русские войска уничтожили 21 завод, 1363 деревни, различные поместья, склады, много оружия, продовольствия и т. п. Петр приказал сохранять в неприкосновенности церкви и не трогать мирных жителей. Операция носила сугубо демонстративный характер и предназначалась для наглядного доказательства беззащитности Швеции, что и было достигнуто. Непосредственно руководивший десантом генерал-адмирал Апраксин считал, что русские могли вступить и в Стокгольм. В манифесте от имени царя объявлялось, что совершенное русскими нападение служит воздаянием за разорение русских земель войсками Карла XII. Русский посол сообщал из Копенгагена, что, по мнению шведов, они нанесенного ущерба «ни оплатить, ни оценить не могут и говорят, что и в пятьдесят лет поправить невозможно». Как же действовал английский флот, на помощь которого уповали в Стокгольме? А он под командованием адмирала Норриса находился в Балтийском море и даже пришел к шведской столице, но только тогда, когда русские корабли уже вернулись на свои стоянки. Затем последовала характерная для методов английской дипломатии инсценировка. 9 сентября, через несколько дней после того, как Аландский конгресс по требованию шведской стороны официально прекратился, но русские представители еще не успели уехать, к ним явился курьер от английского посла в Стокгольме Картерета. Он вручил Брюсу два письма на имя царя: одно — от посла, другое — от адмирала Норриса. Брюс ознакомился с содержанием писем и вернул их, сочтя, что они написаны «в непристойных выражениях». Вообще, посылка этих писем нарушала все существующие дипломатические нормы и правила. К царю мог непосредственно писать только король Англии или посол, аккредитованный при русском дворе. В письме английского посла в Стокгольме Картерета (в тех же выражениях и то же самое содержалось в письме адмирала) Петру заявляли: «Король великобританский, государь мой, повелел мне донести вашему царскому величеству, что королева шведская приняла его посредничество для заключения мира... Король, государь мой, повелел адмиралу Норрису прийти с флотом к здешним берегам как для защиты его подданных, так и для поддержания его медиации и что ого величество... принял меры, чтобы его медиация получила ожидаемый успех».
Но о каком же успехе могла идти речь, если медиация, или посредничество. поручалась английскому военному флоту? Естественно, что этот наглый ультиматум был с презрением отвергнут Брюсом и никаких реальных последствий не имел. Но вся затея и предназначалась лить для того, чтобы служить демонстрацией мнимой защиты Англией интересов Швеции. Дело в том, что к этому времени они уже находились в новых союзнических отношениях.
Смерть Карла ХП устранила препятствия, с которыми сталкивалась Англия и Швеции. Если Карл проводил решительно враждебную ей линию и мечтал вторгнуться на Британские острова, чтобы свергнуть Георга I и передать власть Стюартам, то теперь в Стокгольме взяли верх сторонники сближения с Англией. Враждебная России политика Стэнгопа на Балтике неожиданно приобрела нужную ей опору. Вообще, неясные обстоятельства смерти Карла XII, по некоторым данным, убитого его секретарем-французом, который сразу таинственно исчез, заставляют задуматься о том, была ли «случайной» эта смерть... Во всяком случае колебания и сомнения английской дипломатии сменяются крайне решительными действиями. Письмо Петра Георгу I от 15 марта — последняя попытка царя найти общий язык с Англией — не имело успеха; ответ Георга 1 отличался высокомерно-пренебрежительным тоном. В начале 1719 года восстанавливаются дипломатические отношения между Лондоном и Стокгольмом, разорванные в 1717 году из-за ареста Гилленборга и конфликта, вызванного намерением Карла вторгнуться в Англию для поддержки якобитов. 11 июля в шведскую столицу прибывает лорд Картерет, молодой энергичный политик из партии вигов, которому в будущем предстоит большая политическая карьера. Но пока он только начинает ее, ярко представляя «ганноверское» направление в английской внешней политике, определяемое в значительной мере интересами Георга I как курфюрста Ганновера. Картерет — сторонник самых смелых действий против России вплоть до войны. Ему активно помогает посол Ганновера (то есть того же Георга I) в Стокгольме. А затем прибывает французский посол Кампредон, который везет с собой увесистые аргументы — слитки золота на 300 тысяч крон. Одновременно английские дипломаты действуют против России в Берлине, Копенгагене, Париже, Вене, Константинополе, Варшаве и даже в Петербурге. Ведь формально остается в силе дружественный русско-английский договор 1715 года и сохраняется видимость нормальных отношений, прикрывающих ожесточенное наступление против России по всему дипломатическому фронту...
Британская дипломатия пытается вредить России везде, где только можно. Но главное направление — это «северное умиротворение», целью которого является вытеснение России с Балтики, лишение ее всех территориальных приобретений Петра, а также отделение Киева и Смоленска. За этим скрывается основная вожделенная цель — отбросить Россию в прежнее, допетровское состояние, ликвидировать, свести на нет достигнутые успехи преобразования...