ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 2932
Скачиваний: 1
Разумеется, речь вовсе не идет о том, что князь Куракин становится каким-то закулисным руководителем внешней политики. Ее по-прежнему направляет сам Петр при содействии канцлера Головкина, вице-канцлера Шафирова и др. Просто дело в том, что посол в Гааге наиболее четко и прозорливо осмысливал ситуацию, выдвигал идеи, формировал мнение, обобщал то, что рождалось в сознании многих русских деятелей. Поэтому его четко выраженные выводы и прогнозы падали на хорошо подготовленную почву и воплощались в жизнь. Словом, он как бы задавал тон общему состоянию русской дипломатической мысли в то критическое время. Часто Петр прямо и неукоснительно приказывал действовать, исходя из советов Куракина. Так, например, случилось с торговлей на Балтийском море. Еще Карл XII ввел здесь практику морского разбоя, захват и грабеж торговых судов, идущих под русским или даже нейтральным флагом. Россия в этом отношении проводила другую политику, выступая за свободу торговли. Но и ее флот стал применять ответные меры такого же характера, особенно после провала Аландского конгресса. Куракин, находясь в Голландии, ясно видел вред подобных действий в новой, усложнившейся на Балтике ситуации. «Время пришло деликатное,— писал он Петру,— и должность каждого из верных подданных свое мнение с чистою совестию объявлять. Интерес вашего величества ныне весьма требует, чтоб торговля в Балтийском море с русской стороны оставлена была совершенно свободною и спокойною».
Петр согласился с мнением Куракина, принял его совет и приказал своему флоту соблюдать принцип свободы торговли. Это оказало самое благоприятное воздействие не только на Голландию, но даже на влиятельные торговые круги в самой Англии. Петр предписал русским дипломатам максимальную гибкость. Как писал С. М. Соловьев, «программа Куракина выполнялась». Осуществлялись и его прогнозы. Великолепный план объединенного нападения на Россию, утвержденный королевой Швеции, по своим масштабам и смелости был таким, что сам Карл XII позавидовал бы воинственности своих преемников. Однако когда шведские эмиссары стали объезжать столицы европейских стран, чтобы договориться о конкретных действиях в 1720 году, они встретили любезный, но крайне холодный прием.
Пруссия наотрез отказалась участвовать в походе на Россию. Зато Август II согласился, но непослушный сейм Речи Посполитой не желал принимать необходимое решение. В Вене, где Швеция просила выделить 16 тысяч войск, просьбу отклонили, сославшись на опасность со стороны Франции. Во Франции же отказались говорить не только о войсках, но даже о выделении денежных субсидий, которые предоставлялись раньше. Оставалась главная надежда — Англия. Здесь обещали прислать флот, но не войска, посоветовав просить их у Австрии и Пруссии, где шведам уже отказали. Таким образом, «северное умиротворение», по которому Швеция потеряла ценнейшие владения в Германии в надежде на помощь в отвоевании земель у русских, оказалось примитивной ловушкой. Как же Швеция умудрилась попасть в нее? Королева и ее супруг вдохновлялись лишь своими династическими интересами; весь смысл их деятельности состоял в английской помощи для сохранения своей короны. Но королевская власть в Швеции была уже не всемогуща, как раньше. Куда смотрел мудрый государственный совет? А он был подкуплен англо-ганноверской дипломатией. К тому же, разбираясь в переплетении политических, социальных, династических тенденций, определявших шведскую внешнюю политику, надо кое-что оставить и на долю обыкновенной человеческой глупости. У шведов оставалась одна надежда — прославленный британский флот, который весной 1720 года должен был выйти в балтийские воды, чтобы уничтожить флот Петра и тем придать смелость новым союзникам Швеции, подтолкнуть их к нашествию на Россию.
Английская эскадра под командованием адмирала Норриса готовилась к новому балтийскому походу. Учитывался опыт прошлого года, и поэтому построили специальные корабли с небольшой осадкой для действий в шхерах. В середине апреля 1720 года огромная эскадра, в состав которой входило свыше 30 больших военных кораблей, вышла в море. Боезапас, снаряжение, провиант взяли с собой в расчете на длительную кампанию. Задача была предельно простой и ясной: уничтожить русский флот. В приказе Норриса командирам кораблей говорилось: «Когда вы догоните какие-либо русские суда, вы должны принять все меры, чтобы захватить, потопить, сжечь или другим способом уничтожить их». Правда, англичане предоставляли Петру другой выход — согласиться на их посредничество для заключения «справедливого и разумного мира», то есть отказаться от своих балтийских земель. В конце мая 1720 года в районе передовой базы русского флота — Ревеля появился объединенный англо-шведский флот из 25 линейных кораблей и многих менее крупных судов. На небольшой остров Наргеи высадился десант, который никого и ничего здесь не обнаружил, кроме одной пустой избы и бани. Эти два сооружения были беспощадно преданы огню. Но высадку на побережье у Ревеля адмирал Норрис решил не предпринимать из-за отсутствия у него сухопутных войск. Он выполнил таким образом требование адмирала Апраксина, который в письме к Норрису рекомендовал англичанам держаться от русских крепостей и флота в «пристойном отдалении». Вообще, Норрис, видимо, был осторожным и умным человеком, который понимал весь авантюризм английской политики на Балтике и не проявлял особой воинственности. Под предлогом необходимости перехватить русский галерный флот, снова громивший побережье Швеции, адмирал увел свои корабли от Ревеля. Этим, собственно, и завершилась боевая деятельность английского флота летом 1720 года.
Петр в письме Куракину поручал ему как можно шире сообщить в Европе через газеты об успехах Норриса. «А особливо об избе и бане»,— подчеркивал Петр. В свою очередь А. Д. Меншиков иронически просил царя не расстраиваться из-за потери избы и бани: «Уступите добычу сию им на раздел, а именно баню шведскому, а избу английскому флотам...»
Во время этих событий русский флот отнюдь не бездействовал. Правда, он уклонялся от сражения с английским флотом: война с Англией не входила в расчеты Петра. Однако все порты, крепости на всем побережье заранее привели в боевую готовность. К весне полностью снарядили обе эскадры флота, стоявшие у Котлина и Ревеля. Создали службу наблюдения и связи, которая методом эстафеты самых быстроходных кораблей сообщала о передвижениях английского флота. Петр поставил перед командующим флотом Апраксиным две задачи: с помощью десантов на шведскую территорию наглядно показать тщетность надежд на защиту английским флотом побережья от русских рейдов. В то же время Петр приказал не рисковать флотом и не ввязываться в большое морское сражение. Он считал, что соединенные вместе флоты Англии и Швеции пока сильнее одного русского флота. Обе эти задачи были успешно выполнены. Как и в прошлом году, в конце апреля галерный флот высадил десант у города Умео, разорил его и много других населенных пунктов, деревень и удалился. А 28 июня отряд в 60 галер под командованием М. М. Голицына в проливе у острова Гренгам встретился с эскадрой шведского флота из десятка кораблей. Произошло сражение, в результате которого четыре шведских фрегата были взяты на абордаж и захвачены. Этот морской бой удалось выиграть, несмотря на близкое присутствие английского флота, что вызвало особое удовлетворение Петра.
Оказалось, что огромный англо-шведский флот совершенно напрасно бороздил волны Балтики. С равным успехом те 600 тысяч фунтов, в которые обошелся поход адмирала Норриса в 1720 году, можно было выбросить за борт английских кораблей.
Правда, ожидали, что к этому времени созреют плоды многолетних враждебных России усилий английской дипломатии. Они и в самом деле «созрели», и весь многосторонний антирусский блок, основанный Четверным союзом, Венским договором и «северным умиротворением», начинает с необычайной быстротой разваливаться на куски буквально на глазах. А разговоры об «изоляции» России служили лишь фоном, на котором особенно ярко выделялись факты укрепления ее международного положения. Ни одно из европейских государств не только не захотело участвовать в военной авантюре против Петра, никто не заикнулся даже о разрыве дипломатических отношений. Более того, империя, которая весной 1719 года самонадеянно и грубо выдворила русского посла из Вены, спустя год ищет дружбы с Россией! 22 января 1720 года об этом заговорил сам вице-канцлер Шенборн. Еще бы, Четверной союз, державшийся на совместной войне против Испании, стал уже бесполезным для Вены. А «союзники», Англия и Франция, вели себя по отношению к императору совсем не по-союзнически. В Петербурге решили пойти навстречу пожеланиям венского двора, ведь за год до этого русские вовсе не хотели разрыва с Австрией. Теперь она опомнилась и искала дружбы с царем. В Вену отправился полномочный посол генерал II. И. Ягужинский. Там в мае 1720 года его встретили крайне любезно, предложив начать переговоры о заключении дружественного договора.
Бессильное раздражение Англии против России дошло до того, что ее дипломаты совершенно серьезно задумали захватить Ягужинского в Данциге по пути в Вену. Это придумал Джефферис, английский резидент в Петербурге. Тот самый, который за год до этого предлагал послать корабль под чужим флагом к Аландским островам, чтобы захватить русских и шведских участников проходившего там мирного конгресса! Насколько же несолидно велась дипломатия его величества короля Георга I.
Изоляция, причем реальная, а не мифическая, и не России, а Англии, обнаруживается и в другой важнейшей из европейских столиц — в Париже. В марте 1720 года туда явился сам Стэнгоп, еще пытавшийся спасти свою пресловутую «систему». Он потребовал от союзника присоединиться к декларации-ультиматуму России. Петру в ней предписывалось удовлетвориться Петербургом и болотами Карелии и Ингрии, а все остальное завоеванное вернуть под угрозой применения силы. В ответ Стэнгопу дипломатично, но довольно понятно объяснили, что Франция не может участвовать в этом интересном мероприятии не только по причине его несерьезности, но и потому, что она намерена предложить России свое доброжелательное посредничество в заключении мира с Швецией. Но Стэнгопу было уже не до северных дел. В мирных переговорах с Испанией Франция склонялась к тому, что следует вернуть ей Гибралтар, захваченный англичанами. А это было равносильно тому, чтобы вонзить нож в сердце истинного британца.
Не успел Стэнгоп уехать из Парижа, как по поручению регента русскому представителю барону Шлейницу дали понять, что Франция хочет заключить союз с Россией на условиях, которые Петр предлагал в 1717 году. Дело было серьезным, и Петр направляет в Париж с особой миссией П. И. Мусина-Пушкина с заданием вступить в контакт с регентом втайне от Шлейница: царь имел основание не слишком доверять ему. Оказалось, что французы того же мнения, и аббат Дюбуа сказал: «Шлейниц — немец, оттого я ему мало верю». И далее он откровенно объяснил: «О котором деле мы с Шлейницем говорили — все, от слова до слова, в Ганновере, в Швеции и Вене известно. Кроме Шлейница, некому этого разгласить». В Петербурге и сами знали, что Шлейниц в основном защищает интересы прусского короля, находясь на русской службе. Но надежных и солидных русских послов Петру просто не хватало. Однако намечалось настолько серьезное дело, что Петр, естественно, думал послать в Париж князя Куракина. Французы же хотели вести переговоры пока в секрете от Англии, а Куракин — фигура в дипломатическом мире Европы слишком заметная. Тогда вместо отозванного Шлейница Петр послал в Париж В. Л. Долгорукого. Таким образом, еще один из участников Четверного союза — Франции встает как будто на путь сотрудничества с Россией. Оставалась Голландии, но она давно уже лишь формально числилась членом Четверного союза и занимала нейтральную позицию, поддерживая через Куракина хорошие стабильные отношения с Россией. Итак, речь шла действительно об изоляции, но не России, а Англии и притом внутри созданного ею союза.
О французском намерении идти на сближение с Петербургом свидетельствовали и дипломатические события в Турции. Как писал С. М. Соловьев, «результаты, добытые из сношений с Франциею, были важны. Особенно были важны они по отношению к Турции, где французское влияние считалось всегда преобладающим. С разных сторон приходили в Петербург известия, что враги России стараются снов» поднять против нее султана». Собственно, па протяжении всей Северной войны Турция постоянно оставалась самым больным местом для внешней политики России. Мир с турками надо было соблюдать любой ценой. И цена эта была очень тяжелой. Приходилось даже терпеть практически постоянные набеги на незащищенные южные земли России турецких вассалов: крымских, кубанских, ногайских татар. Только в 1717 году их банды убили и угнали в рабство около 30 тысяч русских людей. Сотни деревень и городов ежегодно подвергались разбойничьим набегам; убытки исчислялись многими миллионами. Но самое опасное для России заключалось в деятельности английской дипломатии, стремившейся любой ценой толкнуть Османскую империю на войну против России. Английскому послу в Стамбуле Станьену активно помогали представители других европейских стран. Лояльность к России проявлял лишь посол Голландии Кольер и его переводчик Тейлс.
В мае 1719 года Петр направил в Стамбул чрезвычайного посланника А. И. Дашкова. Его деятельность — интереснейшая страница в истории русской дипломатии. Дашкову пришлось прежде всего вступить в непрерывную ожесточенную войну с послом Англии. Он писал в одном из своих донесений: «Я не видал злейшего неприятеля вашему величеству, как английский король: министр его старается, чтоб каждый день сделать мне какую-нибудь неприятность». И в этих невероятно трудных условиях, имея к тому же крайне недостаточно денег и соболей, Дашков вступил в переговоры о заключении вечного мира взамен Адрианопольского мира 1713 года. Однако в конце 171Я года турки под нажимом Англии и Австрии объявили о высылке Дашкова из Стамбула. Собственно, это был только эпизод в тяжких испытаниях, которые пришлось выдержать русскому дипломату. Огромную помощь при этом оказал ему французский посол де Бонак. Но словам Дашкова, он «непрестанно так же трудился как бы собственный нашего величества министр». Тяжелая борьба в Стамбуле завершилась большим русским успехом: 5 ноябри 1720 года был заключен русско-турецкий договор о вечном мире. Он значительно улучшал отношения двух стран; Россия теперь могла иметь в Турции постоянного представителя, ее отношения с Польшей уже не зависели от Турции, как раньше, и т. н. Но главное значение договора выходило далеко за пределы русско-турецких связей.
Отныне Петру уже не нужно, как раньше, постоянно тревожно оглядываться на Турцию, предпринимая те или иные действия на Балтике в отношении Швеции или ее нового союзника — Англии. Ослабление постоянной опасности войны на два фронта развязывало Петру руки на Севере, и это почувствовали в Лондоне. Как раз летом и осенью 4720 года, когда стала ясной невозможность толкнуть Турцию на новую войну против России, англичане, вопреки всем своим недавним обещаниям помочь Швеции отвоевать потерянные прибалтийские земли, «дружески» рекомендуют Стокгольму искать мира с Россией самостоятельно. Ясно, что это мог быть мир только на русских условиях. Так Англия «расплатилась» со Швецией за ее послушное согласие с английским планом «северного умиротворения». Так рушились надежды самих англичан на это «умиротворение», па установление своей гегемонии в балтийском море...
В том же 1720 году провалились планы Англии, ее шведских и саксонских союзников поднять против России Польшу. Они затратили огромные деньги на подкуп магнатов, но все оказалось напрасным, и посол Г. Ф. Долгорукий с радостью доносил Петру, что польский сейм осенью 4720 года отверг попытки толкнуть Речь Посполитую на войну с Россией. В конце концов поляки очень хорошо понимали, что только русская поддержка гарантирует независимость Польши и спасает ее от раздела между германскими государствами. Август II начал заискивать перед Долгоруким, пытаясь представить в безобидном виде свои предательские маневры вроде участия в Венском договоре. Но со свойственной ему наглостью он вздумал при этом угрожать, что-де в его власти еще устроить царю в Польше неприятности. Из Петербурга поступил ответ Петра, написанный в тоне, какого Август давно уже заслужил. Ему кратко и резко напомнили все его махинации: «Предлагай о возобновлении дружбы, не следовало возобновлять дел, напоминание о которых может быть только противно царскому величеству». А в заключение указывалось, что царь «не привык позволять кому бы то ни было пугать себя угрозами». Это был крах всей многолетней политики двуличия саксонского коронованного проходимца, «дружба» с которым давно уже опротивела Петру.