ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 19.10.2020
Просмотров: 1031
Скачиваний: 1
сятилетие без наименования, в котором не было доминирующей организующей геополитической характеристики. Первенство Америки было признано, но еще недостаточно артикулировано и использовалось не вполне продуктивно. 9/11 все это изменило.
Трансформируется ли Армия для того геополитического контекста, в котором США будут долго, даже бесконечно, оставаться бесспорным военным гегемоном? Следует ли приспосабливаться, пусть даже и болезненно, к миру, где не будет возможности проводить «тяжелую» борьбу против преобладающих государств, в отличие от возможности борьбы против всех государств совсем? Нужно ли приободриться, или, возможно, наоборот, переживать, вести себя все более как войска специального назначения, чтобы вписаться соответствующим образом в геополитический контекст, в котором враги Америки непостоянны, нерегулярны? Ответы на вопросы такого рода являются чрезвычайно важными для формы и направления длительного процесса военной трансформации. К счастью, есть возможность дать такие ответы, которым, по крайней мере, можно доверять. По свидетельствам, доступным в настоящее время, Армия благоразумно адаптируется к будущему, которое может включать борьбу против постоянных и временных врагов. Более того, Армия признает, что даже постоянные противники скорее полагаются на «асимметричные способы» для того, чтобы «смягчить их относительные недостатки»50. Можно отметить обнадеживающее обстоятельство, что Армия имеет точное понимание, что «угрозы от потенциальных вражеских региональных сил остаются»51.
Стратегическая внезапность, по самым крупным масштабам, происходит как результат изменений в контексте национальной безопасности. Хотя мы определяем контекстуальное триединство политики, культуры и технологии в качестве главных источников стратегических изменений, мы также настаиваем на том, что политика в геополитическом смысле по своей значимости для войны и стратегии является ведущей в этом контексте. Например, можно однозначно утверждать, что наиболее значимым системным потрясением для национальной безопасности США за последние 20 лет стало неожиданное исчезновение с геополитического поля Советского Союза как врага. Это один из редких случаев в истории, огромная благоприятнейшая стратегическая внезапность. Многим людям показалось, что информационная революция и последующие дебаты о революции в военном деле (RMA) и военной трансформации имеют высокие показатели по шкале Рихтера, если применить ее к стратегической важности. Однако итоги этих споров не идут ни в какое сравнение с влиянием изменений в геополитическом ландшафте, вызванных редукцией сверхдержав от двух до одной.
Хотя кто-то может попытаться понять контексты — геополитический, культурный и технологический — как независимые переменные, как, несомненно, поступают во многих исследованиях, такой подход здесь не применим. Несмотря на то, что, в первую очередь, я обращаюсь к культурному контексту в национальной безопасности как возможному источнику стратегической внезапности, я вовсе не считаю, что этот контекст важнее, или же имеет большее влияние, чем геополитический аспект52. И я говорю об этом, как давнишний приверженец идеи о необходимости изучения стратегической культуры53. По крайней мере, это касается США. Мое утверждение состоит в том, что американская культура в той мере, в какой она сказывается на отношениях к национальной безопасности и к войне, гораздо больше формируется под воздействием, нежели формирует сама геополитический контекст. Этот тезис не провозглашается, как непреложная и тем более универсальная истина. Однако это утверждение является серьезным прорывом. Например, оказывается, что, в силу различных исторических обстоятельств, «Старая Европа» вступила в то, что называют постмоденистской, поствоенной эрой. Многие общества «Старой Европы» стали полностью девоеннизирован-ными54. Этот всеми отмечаемый феномен отображает следующее: реакцию на кровавую историю Европы в двадцатом веке; стратегический факт, что эти общества на протяжении 50 лет находились под опекой США как сверхдержавы; и рискованное предположение, что хорошие времена безопасности здесь и останутся, является бесповоротным и поэтому безграничным. Антивоенная культура «Старой Европы» является продуктом, главным образом, современного пессимистического геополитического контекста. Европейцы поняли, что нет необходимости серьезно относиться к собственной обороне. Это логический следующий шаг, в котором необходимость становится преимуществом. Кажется, они не заметили, или предпочли проигнорировать, некоторые сигналы из Москвы, говорящие о намерениях возвратить себе глобальный статус и влияние, возможно, в неоднозначной стратегической и экономической связи с приобретающим вес Китаем.
В случае с Америкой культуру вряд ли можно рассматривать как возможный источник стратегической внезапности. Хотя культура, по определению, должна отражать укоренившиеся отношения и привычки, она также во многом представляет собой существующий контекст, оказывая влияние через определенную реакцию на существующие обстоятельства. Это утверждение предполагает, что американская культура является фундаментально терпимой к широкому диапазону возможных линий поведения зарубежной оборонной политики, в зависимости от обстоятельств. Всегда есть возможность, что какой-нибудь политический представитель интересов широких масс может с успехом призывать к изоляции в американском обществе. Если это случится, эффект стратегической внезапности на военное положение нации может, даже должен, оказаться весьма значительным. Однако это изучение еще не убеждает, что такое событие полностью возможно. Оно кажется невероятным, даже если страна, играющая роль мирового шерифа, испытывает боль, разочарование и, как следствие, возмущение неблагодарностью того, что, не без иронии, зовется мировым сообществом55. Это не всегда так, но, по крайней мере, сейчас совершенно очевидно, что культурный контекст для национальной безопасности США — это переменная, зависимая от понимания геополитического контекста страны. В 1990-х годах Американское общество не очень интересовалось Балканами или Африканским Рогом, отсюда и огромное количество работ о необходимости «пост-героического» Американского стиля ведения войны56. Для потенциально возможной политики и социетальной антипатии, ослабляющей стратегию, существуют, конечно, и демографические, и другие социологические объяснения переживанию, даже страданию, вызванному понесенными потерями. Но, нельзя не отметить, что и тщательное изучение, и опыт говорят нам, что утверждение о чрезвычайной антипатии США к потерям — всего лишь миф, при условии, что американцам небезразлична миссия, о которой идет речь57. Чего американское общество не потерпит, так это нерешительных военных действий со стороны администрации, которая не будет иметь ни малейшего представления, или серьезной ориентации на победу. Американское общество, вероятно, не будет проводить какой-либо отталкивающей стратегии внезапности, которая будет сдерживать или предотвращать рискованное геополитическое поведение. Культура следует за политикой, по крайней мере, обычно бывает именно так.
Третий контекст, потенциально важный для стратегической внезапности, — это технологический контекст. Я смело, даже, возможно, немного необдуманно, утверждаю, что технологическая внезапность, вероятно, не является стратегической проблемой для вооруженных сил США. Глубина, широта и устойчивость ориентации США на совершенствование военных технологий, имеющая основу в технологически первоклассном гражданском секторе, почти гарантируют невозможность внезапного появления недостатка в технологиях, потенциально смертельного для национальной безопасности. На самом деле, все обстоит даже лучше. Существует такое количество способов и приемов совместного ведения войны, таким многообразным и сложным является сегодня оружие на военном рынке, что практически невероятным кажется ожидание стратегической катастрофы по причине особенной технологической слабости. Это хорошие новости. Куда менее хорошей новостью является то, что вполне обоснованные опасения вызывают не новые технологии, а скорее то, как другие страны или группы могут использовать их при ведении войны. Некоторые американские комментаторы разумно, но, увы, некорректно, полагают, что в ходе своей вызванной информацией революции в военном деле (RMA)/трансформации эти вооруженные силы США просто проводят линию модернизации приемов ведения войны58. В условиях глобального распространения информационных технологий (IT) и предполагаемого универсального военного смысла во всех технологических достижениях, следует отметить, что знать Американский путь — значит, знать будущее для всех, кто стремится осознать современное состояние дел в военных вопросах. К несчастью, в мире так не получается. Причины заключаются и в геополитическом, и в культурном контексте. Геополитически, конкуренты Америки будут рассматривать технологическое меню таким образом, чтобы дать преимущество своим уникальным стратегическим достоинствам и компенсировать недостатки. Также, так уж вышло, что не существует никакой общепризнанной «грамматики» ведения войны59. Различные противники войны имеют свои собственные различные взгляды на то, каким образом общеизвестная технология должна использоваться. Среди огромной коллекции написанных не столь давно эссе о проблеме влияния локальной культуры на последствия распространения технологии и идей можно найти такие предостерегающие слова:
Одной из главных целей этой книги является призыв для практиков не очень доверять своим ожиданиям, что распространение новых военных знаний является простым и откровенным. Его нельзя ни с легкостью контролировать, ни постоянно сдерживать. До сих пор есть несколько ключевых причин. Во-первых, культура будет продолжать придавать форму развитию и распространению военных знаний, продуцируя местную адаптацию, которую сложно предсказать. Настоящее копирование чрезвычайно редко, можно предположить, что другие, вероятно, не будут использовать IT-RMA так же, как США60.
В своей замечательной книге, Пол Хёрст высказывает примерно такую же точку зрения, только более широко. Он советует, что «война руководствуется идеями о том, как использовать оружие и военные системы почти настолько, насколько это возможно вследствие технических и организационных изменений. Идеи, таким образом, являются решающими...»61.
Суммируя все аргументы этого раздела: технология не представляет сколько-нибудь значимой угрозы для стратегической внезапности; гораздо более сложная проблема лежит в неподдающемся прогнозам применении этой технологии другими культурами. Повсеместно такое применение может повлечь за собой гибельные угрозы для национальной безопасности США только потому, что геополитический контекст характеризуется серьезным соперничеством. Технология и культура и стратегическая внезапность, которую они должны определять, являются строго зависимыми переменными. Они в их стратегическом значении зависят от политического контекста.
Возможно, наиболее выразительной иллюстрацией моим словам, что геополитический контекст главенствует, будет предположение о не таком уж и фантастическом будущем, где США окажутся не просто в оппозиции к «региональным силам», а, вместо этого, к тому, что можно считать «блоком» государств под предводительством Китайско-Советского политического альянса. Существует множество причин, по которым это может не произойти, но перспектива появления эффективной мировой сверхдержавы-противника — вполне определенная возможность. Моя цель не состоит в том, чтобы предполагать вероятность этого появления, скорее подчеркнуть, что такое нежелательное развитие будет иметь серьезные последствия для планов и позиции обороны США. Сценарий трансформации Армии способствует быстроте и адаптивности и стремится к возможности достижения полного превосходства в бою. Все это замечательно. Однако возвращение того, что считается геополитической биполярностью, с Европой,