ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 12.11.2020
Просмотров: 2215
Скачиваний: 2
1. Ошибки создателей этого мира.
2. Ошибки управляющих современным миром.
3. Ненамеренные последствия благих намерений.
4. Ошибочность нашего знания об обществе.
Гидденс полагает, что никакой точный социальный прогноз о дальнейшем развитии общества невозможен в принципе. Поэтому современный мир не контролируем. Однако это не означает, что мы обречены на вечные ошибки вследствие недомыслия. Гидденс предлагает в качестве панацеи утопический реализм. Иными словами, он пытается найти баланс между утопическим идеалом и реальностью жизни в современном мире. Он высоко оценивает роль социальных движений, способных снизить риски Современности. Таким образом, Гидденс все же остается оптимистом.
Гидденс полагает, что Модерн — это культура риска. Дело не в том, что социальная жизнь носит более рискованный характер, чем следовало бы. Скорее, концепция риска становится фундаментально значимой для того способа, с помощью которого действующие лица и технические специалисты организуют социальный мир. Модерн ограничивает риск в целом ряде сфер общественно-политической жизни, но в то же время он создает новые зоны риска, неизвестные в другие времена.
Дальнейшее развитие эта проблема получила в нашумевшей работе Ульриха Бека «Общество риска: к новой Современности».3 По мнению Бека, мы продолжаем жить в условиях Модерна, однако в его новой форме. Предшествующая «классическая» стадия Модерна ассоциировалась с индустриальным обществом, а зарождающаяся новая Современность связана прежде всего с обществом риска. Мы еще не живем в обществе риска, но уже ушли из индустриального общества. Это означает, что современное общество содержит в себе элементы обоих Модернов. Более того, общество риска вообще можно рассматривать как форму индустриального общества, поскольку многие риски вытекают из деятельности промышленности.
«Подобно тому, как модернизация разрушает структуру феодального общества в девятнадцатом веке и создает индустриальное общество, —
3 Beck U. Risk Society: Toward a New Modernity. L., 1992.
290
пишет Бек, — модернизация сегодня разрушает индустриальное общество, и приходит другая Современность»4.
Иными словами, мы наблюдаем сегодня не конец, а начало Современности, то есть Модерна, выходящего за пределы «классической» версии.
Что представляет собой эта новая Современность? И как с ней связано общество риска?
Бек называет ее рефлексивной Современностью. Логика его рассуждений такова: Процесс индустриализации начался на Западе. Это означает, что люди во все большей степени становятся свободными от структурных ограничений и, как следствие, в большей степени способны заниматься рефлексивным творчеством не только для себя, но и для общества, в котором они живут. Люди все меньше зависят от класса, к которому принадлежат, и действуют вполне самостоятельно. Опираясь на собственные ресурсы, люди становятся все более рефлектирующими. Возникают новые социальные отношения и новые социальные связи на основе индивидуального выбора.
Современная фаза развития общества имеет множество признаков предшествующего, индустриального общества. Главным вопросом индустриального общества был вопрос о богатстве и его распределении. В сегодняшнем обществе основной вопрос — это проблема предотвращения или, в крайнем случае, минимизации риска. В «классическом» Модерне идеалом было равенство, в сегодняшнем — безопасность. В «классической» Современности люди стремились к солидарности ради позитивной цели равенства, в развитом Модерне солидарность служит негативной и оборонительной цели спасения от множества опасностей.
Риск, как правило, создается источниками богатства в современном обществе. Так, побочные плоды производства создают опасности не только для конкретного общества. В силу процессов глобализации, они могут представлять опасность для мира в целом. Опираясь на концепцию пространства/времени, Бек утверждает, что современные риски не ограничиваются ни местом (индустриальный выброс в одной стране может нанести ущерб другой, даже отдаленной стране), ни временем (Чернобыль может сказаться и на будущих поколениях).
В новом Модерне теряет свое значение и классовая структура общества. Бек пишет:
«История распределения риска показывает, что подобно богатству, риски только в инверсионном плане связаны с классом: богатство аккумулируется наверху, риск — внизу. С этой точки зрения, риск только усиливает, а не уничтожает классовое общество. Бедность привлекает мно-
4 Ibid. P. 10.
291
жество рисков. Богатые (по уровню доходов, власти, образования) приобретают, наоборот, безопасность и свободу от риска»5.
То же самое относится и к нациям. Богатые страны умеют избавляться от многих рисков, бедные, похоже, притягивают их.
Традиционная сфера политики, правительство теряет власть, поскольку самые большие риски возникают благодаря появлению так называемых субполитик, например, политики крупных компаний, исследовательских центров и т.д. Именно в субполитических системах воплощаются структуры нового общества ради высшей цели — прогресса знания, которые попросту игнорируют и парламентские системы, и оппозицию. Бек называет этот процесс «распадом политики», когда политику уже больше не осуществляет централизованное правительство, а она становится сферой контроля разнообразных субгрупп, равно как и отдельных индивидов. Эти субгруппы и индивиды могут быть более рефлексивны и самокритичны, нежели централизованное правительство и они, как правило, лучше справляются с проблемами, порождаемыми Современностью. Таким образом, диалектика заключается в том, что развитый Модерн одновременно генерирует как беспрецедентные риски, так и рефлексивные способности справляться с ними.
12.2. СОВРЕМЕННОСТЬ -
НЕЗАВЕРШЕННЫЙ ПРОЕКТ
Одним из последовательных и настойчивых защитников Современности и присущей ей рациональности от нападок постмодернистов является, безусловно, уже известный нам Юрген Хабермас. В отличие от многих других современных интеллектуалов, перешедших на анти- и постмодернистские позиции, Хабермас рассматривает институциональный порядок Современности как проявление рациональности. Он не принял модного теперь цинизма в отношении эмансипаторского потенциала Модерна. Он продолжает верить в проект Просвещения, который, по его мнению, создал экономическую основу для рационализации мира.
Хабермаса интересует, почему проблемы современного бюрократического, социального рыночного государства продолжают разрастаться. Тема это не новая. Многие сторонники социальной рыночной модели уже пытались ее решить. Наиболее распространенная точка зрения предполагает, что разрешение этих проблем должно происходить на уровне системы, и необходимо просто добавлять новые и новые подсистемы для решения возникающих вопросов. Однако, по мнению Ха-
'' Beck U. Op. cit. P. 35.
292
бермаса, из этого ничего не выйдет. Единственным последствием такого подхода станет бесконечный и безграничный рост бюрократического аппарата. Он видит решение проблем в реструктуризации отношений между системой и жизненным миром.
Во-первых, прежде всего, необходимо ограничить воздействие системы на жизненный мир. По его мнению, нельзя научить систему функционировать лучше, чем она это делает.
Во-вторых, необходимо выстроить своего рода «сенсорные» установки с тем, чтобы жизненный мир воздействовал на систему. Они могут стать важным шагом на пути роста взаимопонимания между системой и жизненным миром. Именно здесь на сцену выходят различные социальные движения, поскольку именно они выражают надежду на воссоединение системы и жизненного мира, что позволит рационализировать их обоих до максимальной степени.
Хабермас не связывает свои надежды с Соединенными Штатами Америки, которые так поддерживают систему рациональности,что это приводит к оскудению жизненного мира. Но он не связывает надежд и с Европой, поскольку она заражена идеей, что нормативное содержание Современности, скрытое в рационализированном жизненном мире, может быть высвобождено с помощью все более сложных систем. Тем не менее, у Европы все же остается возможность ассимилировать наследие восточного рационализма. Это наследие выражается в ограничениях системы рациональности для того, чтобы позволить расцвет рациональности жизненного мира до такой степени, чтобы оба типа рациональности могли сосуществовать на равных в современном мире. Такое полное партнерство между системой и рациональностью жизненного мира позволило бы завершить проект Современности. А поскольку мы находимся еще очень далеко от этой цели, мы далеки и от окончания Современности, и, уж тем более, отнюдь не на пороге и не в центре Постмодерна.
12.3. ПОСТМОДЕРНИЗМ
В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
В последние десятилетия XX века в нескольких областях — в архитектуре, живописи, литературе и т.д. началось развитие течения мысли, получившего название «постмодернизм». У Современности оказалось множество проблем, на которые и обратили внимание представители нового направления в политической мысли.
Политические теории, представленные в предшествующих разделах учебного пособия, продолжают сохранять свое значение в основном потоке политической мысли. Тем не менее, следует признать, что по-
293
стмодернизм оказывает все более сильное влияние на социальную теорию. Внутри самого постмодернизма уже можно идентифицировать несколько течений. Он представлен также несколькими крупными именами.
Рассматривая постмодернизм, нам придется выйти за пределы собственно политической теории и выйти на междисциплинарное пространство. Постмодернизм удобнее рассматривать не как собственно политическую, а скорее, как социально-политическую теорию.
Хотя многие теоретики политики продолжают по сей день считать постмодернизм своего рода фантомом и предпочитают просто переждать нашествие этого странного поветрия в интеллектуальной моде, другие настаивают на его серьезности и долговременности. Однако, поскольку спор вокруг постмодернизма стал заметной вехой нашего времени, имеет смысл уделить ему внимание.
Отметим, прежде всего, что среди современных теоретиков-постмодернистов существует огромное разнообразие, поэтому довольно трудно сделать какие-то обобщения, с которыми согласилось бы большинство из них. Тем не менее, попробуем выделить основные идеи, с которыми постмодернизм ворвался на теоретическую сцену западной академической науки:
1. Произошел радикальный переворот, в результате которого обще-
ство Модерна сменилось постмодернистским обществом (Бод-рийяр, Крокер).
2. Хотя действительно имеют место серьезные перемены, постмодернизм вырос из Модерна и является его продолжением (неомарксисты, например Джемесон, Лаклау, Муффе, а также постмодернистские феминистки Фрэзер, Николсон и др.).
3. Модерн и Постмодерн не следует рассматривать как отдельные эпохи, а как продолжительные во времени взаимоотношения, причем постмодернизм всегда выступает с критических позиций по отношению к модернизму (Смарт).
Разумеется, представленные подходы грешат изрядным упрощением на фоне исключительного разнообразия постмодернистских идей, однако они все же дают представление об основных спорных моментах. Скажем больше, имеются разногласия даже по поводу того, что собственно означает сам термин «постмодернизм» и производные от него слова.
Постмодерн относится к исторической эпохе в целом, которая следует за периодом Модерна (Современности). Постмодернизм относится к продуктам культуры (в изобразительном искусстве, кино, архитектуре и т.д.), которые существенно отличаются от культурных продуктов эпохи Модерна. Постмодернистская социальная теория — способ мышления, отличный от современной социальной теории.
294
Начнем с первого понятия — Постмодерн. Действительно, идея о том, что эпоха Модерна подходит к концу, сегодня широко распространена. Некоторые авторы даже называют конкретную дату перехода от Модерна к Постмодерну — 15 часов 35 минут 15 июля 1972 года, то есть когда был разрушен знаменитый дом «Притт-Айго», памятник архитектуры Модерна в Сент-Луисе (так, по крайней мере, считает Ле-мер). Этот огромный дом символизировал веру модернистов в то, что чем масштабней и величественней являются общественные здания, тем меньше человеческого несчастья и бедности будет вокруг. Разрушить этот символ значило признать неспособность решить проблему бедности не только со стороны модернистской архитектуры, но и Модерна в целом. Таким образом, разрушение здания стало отражением различий между модернистами и постмодернистами по поводу того, возможно ли в принципе найти рациональное разрешение проблем общества.
Возьмем еще один типичный пример — программа «Великого общества» американского президента Линдона Джонсона. Это был классический образец веры общества Модерна, что оно может сформулировать рационально обоснованные и реализовать на практике программы, которые приведут к разрешению общественных проблем. В отличие от него, президент Рональд Рейган даже не пытался провести какие-либо крупномасштабные программы. Поэтому некоторые теоретики полагают, что его деятельность была типично постмодернистской, поскольку в основе ее лежало неверие в возможность дать один рациональный ответ на самые разные проблемы. Таким образом, по их мнению, в какой-то момент между администрациями Кеннеди/Джонсона и Рейгана Америка перешла из Модерна в Постмодерн. Характерно, что время совпадает с разрушением модернистского символа.
Второе понятие — постмодернизм, относится к сфере культуры, в которой, как утверждают его адепты, происходит замещение продуктов Модерна постмодернистскими.
Наконец, перейдем к третьему понятию — постмодернистской социальной теории. Как известно, модернистская (современная) социальная теория стремилась найти универсальные, внеисторические, рациональные основания для анализа и критики общества. Так, для Маркса в качестве такого основания выступало бытие, для Хабермаса — коммуникативный разум. Постмодернистское мышление отрицает подобные основания и может быть охарактеризовано как релятивистское, иррациональное и нигилистское. Вслед за Ницше и Фуко, постмодернисты ставят под сомнение саму возможность оснований, считая, что они создают привилегии для одних групп и принижают значение других, давая власть одним и ограничивая ее у других.
295
НАРРАТИВНОСТЬ (повествование) — фундаментальный компонент социального взаимодействия, состоящий в том, что «кто-то рассказывает кому-то, что что-то произошло» (Б.Смит). Культуры аккумулируют и транслируют собственный опыт и системы смыслов посредством нарративности, запечатленной в мифах, легендах, сказках, шутках, анекдотах, романах, коммерческой рекламе и т.д. Способность быть носителем культуры неотделима от знания смыслов ключевых для данной культуры повествований. Нарратив-ность играет роль линзы, сквозь которую по видимости не связанные и независимые элементы существования рассматриваются как связанные части целого.
Такой подход был обоснован известным постмодернистом Жан-Франсуа Лиотаром. Прежде всего, он идентифицировал современное (научное) знание как своего рода единственный великий синтез, то есть мета-дискурс, который можно проиллюстрировать работами таких мыслителей, как Карл Маркс или Толкотт Парсонс.
Согласно Лиотару, в среде множества «языковых игр» попытка легитимации собственного статуса ведет к возникновению «мета-дискурсов». Последний и принимает форму больших, или великих нар-раций. Модернизм характеризуется господством двух таких нарраций: нарратив Просвещения и нарратив Духа. В нарративе Просвещения, например, у Канта мыслитель выступает от имени универсальной истины и всего человечества. Просвещенное государство осуществляет просвещение и свободу людей через познание истины. Государство легитимируется самими людьми. Таким образом, в нарративе Просвещения власть, знание и эмансипация тесно взаимосвязаны.