ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 12.11.2020
Просмотров: 2212
Скачиваний: 2
Представителем нарратива Духа Лиотар называет Гегеля. Наррато-ром этого нарратива выступает мета-субъект. В отличие от нарратива Просвещения, нарратив Духа самолигитимируется. Типы великой нарративности Лиотар связывает с современной наукой, включая диалектику Духа, герменевтику смысла и эмансипацию рационального субъекта, а также создание богатства.
Если современное знание определяется Лиотаром как мета-нарративность, то постмодернизм отрицает нарративность вообще. Он призывал объявить войну тотальности и превозносил значение различий. Постмодернистское знание — это не просто инструмент власти, оно оттачивает наше внимание к различиям, способность терпеть несовместимое. С этой точки зрения, политическая теория уже вышла из периода Модерна и вошла в постмодернизм. Поэтому Лиотар предпочитает малые, локализованные нарративы любым мета-нарративам Модерна. Отсюда вытекает и основная цель постмодернизма — деконструкция проекта Просвещения.
296
Таким образом, постмодернизм включает новую историческую эпоху, новые культурные продукты и новый тип теоретизирования о социальном и политическом мире. Иными словами, в мире произошло нечто новое, что не позволяет описывать его сегодня в терминах и традициях, присущих эпохе Модерна.
12.4. РАДИКАЛЬНЫЙ ПОСТМОДЕРНИЗМ: ЖАН БОДРИЙЯР
Пожалуй, из всех современных постмодернистов наиболее радикальным является Жан Бодрийяр. Однако он не сразу пришел к такой позиции. Труды Бодрийяра 1960-х годов были написаны в традициях Модерна и отличались марксистской ориентацией. В своих ранних работах Бодрийяр занимался в основном критикой общества потребления с марксистских позиций. Уже по этим работам видно влияние лингвистики и семиотики. Однако довольно скоро Бодрийяр разочаровался и в марксизме, и в структурализме и начал заниматься их критикой.
Так, в работе «Зеркало производства» (1973) Бодрийяр доказывал, что марксизм — это зеркало консервативной политической экономии. По мнению Бодрийяра, Маркс заразился «вирусом буржуазной мысли», в особенности такими консервативными понятиями, как «труд» и «ценность»6. Поэтому Бодрийяр поставил вопрос о необходимости новой, более радикальной теории.
Бодрийяр сформулировал идею символического обмена как альтернативы и радикального отрицания экономического обмена, проанализированного Марксом. Символический обмен представляет собой замкнутый цикл получения и возвращения, отдавания и приобретения. Очевидно, что символический обмен находится вне, если вообще не противоречит логике капитализма. Таким образом, здесь Бодрийяр уже полностью отрицает марксизм. Идея символического обмена включала в себя политическую программу, направленную на создание общества, характерной чертой которого стал бы символический обмен. Бодрийяр весьма критично относится к рабочему классу, противопоставляя ему «новых левых», или даже хиппи.
Скандальность и эпатаж отличают другую книгу Бодрийяра «Символический обмен и смерть» (1976). В ней Бодрийяр рассматривает современное общество как культуру смерти, в которой смерть является парадигмой дискриминации и изгнания из общества. Он рассматривает бинарную оппозицию «жизнь/смерть». Общества с символическим обменом уничтожают эту оппозицию, а заодно и дискриминацию, и
6 Baudrillard J. The Mirror of Production. St. Louis: Telos Press, 1973. P. 83.
297
отлучение от общества. Именно страх смерти заставляет людей все глубже погрязать в обществе потребления.
Для Бодрийяра символический обмен — более предпочтительная перспектива, нежели современное общество, слишком примитивное для теоретика. Соблазнительность предпочтительной альтернативы он увидел в том, что она лучше соответствует зарождающемуся чувству, которое позднее он назовет постмодернизмом.
В 80-е годы в работе «Симуляции» он пришел к выводу, что в современном обществе доминирует не производство, а средства массовой информации, кибернетические модели и вычислительные системы, компьютеры, информационные процессоры, развлечения и индустрия знаний. Следствием появления этих систем стал настоящий знаковый взрыв. Можно сказать, что мы перешли из общества, в котором доминирует производство, в общество, где господствуют коды (знаки) производства. Цель изменилась: раньше речь шла об эксплуатации и прибыли, сегодня доминируют знаки и производящие их системы. Если раньше эти знаки отражали нечто реальное, то теперь они соотносятся с чем-то немногим большим, чем они сами. Иными словами, знаки стали саморефлексирующимися. Нам сегодня уже трудно различить, где реальность, а где просто знак. Граница между знаком и реальностью лопнула. Это и характерно для постмодернистского мира, в отличие от мира Модерна, в котором происходили другие взрывы — производительные системы, товары, технологии и т.д.
Бодрийяр полагает, что для постмодернистского мира характерно наличия симуляций. Он писал:
«Мы живем в эпоху симуляций»7.
Процесс симуляций приводит к возникновению симулакры (репродукции объектов и событий). В результате очень трудно отличить реальное от тех вещей, которые симулируют реальность. Например, Бодрийяр говорит о «проникновении телевидения в жизнь и проникновении жизни в телевидение»*.
В конце концов симуляции реального начинают преобладать. Мы со всех сторон окружены этими симуляциями, образующими замкнутый круг, циркулярную систему, не имеющую ни начала, ни конца.
Но Бодрийяр считает, что симулировать не значит притворяться. Тот, кто притворяется больным, может просто претендовать на то, что он болен. Тот, кто симулирует болезнь, проявляет в себе некоторые «истинные» симптомы болезни. Симуляции подрывают различие между
7 Baudrillard J. Simulations. NY: Semiotext, 1983. P. 4.
8 Ibid. P. 55.
298
истиной и ложью, реальным и воображаемым. Примером превосходной симуляции является Диснейленд.
«Диснейленд существует как желание, утверждение того, что он является «реальной» страной, «реальной» Америкой. Диснейленд представляется как воображаемый для того, чтобы мы поверили, что все остальное — реально, в то время как весь Лос-Анджелес и окружающая его американская территория являются не реальными, а, скорее, гиперреальными или симулятивными»9.
Речь в данном случае идет не о ложной репрезентации реальности, а о принятии того факта, что реальность как таковая изначально включает в собственную структуру симуляцию. Бодрийяр описывает наш мир как гиперреальность. По его мнению, средства массовой информации перестали быть зеркалом реальности, а сами превратились в реальность, или даже стали еще более реальными, чем сама реальность. Хороший пример этого — так называемые аналитические программы на телевидении, поскольку картина мира, сотканная из лжи и искажений, превосходит реальность —это гиперреальность. В результате реальность подчиняется гиперреальности, постепенно происходит ее полное исчезновение. Невозможно отличить реальность от спектакля. Даже реальные события приобретают черты гиперреальности.
Бодрийяра больше всего интересует культура, переживающая, по его мнению, крупномасштабную и «катастрофическую» революцию. Это особая революция, в которой массы становятся все более пассивными, а отнюдь не революционными, как об этом писал Маркс. Массы — это «черная дыра», поглощающая все смыслы, информацию, коммуникацию и т.д., и превращающая их в бессмыслицу. Индифферентность, апатия и инерция — характеристики масс под воздействием знаковой системы СМИ, симулакр и гиперреальности. Это вовсе не означает, что СМИ манипулируют массами. Дело обстоит сложнее. Дело в том, что сами массы постоянно требуют от СМИ все новых образов и спектаклей. Таким образом, постмодернизм Бодрийяра выражается в том, что он подчеркивает ускорение инерции, растворение смыслов в СМИ и растворение самих масс в «черной дыре» нигилизма и бессмысленности.
В одной из своих последних работ — «Америка», написанной после посещения США, он подчеркнул, что там он «искал завершенную форму катастрофы»10.
И эту катастрофу он там нашел. У него нет надежд, связанных с революцией, какие были у Маркса. Он не видит даже возможности ре-
9 Baudrillard J. Op. cit. P. 55.
10 Baudrillard J. America. London: Verso? 1986.
299
формировать общество, как на это надеялся Дюркгейм. Мы обречены жить среди симуляций и гиперреальности. Хотя в работах Бодрийяра и присутствуют смутные альтернативы типа символического обмена, он, как правило, старается не определять собственные ценности и политическую программу. Об этом остается только догадываться.
12.5. НЕОМАРКСИСТСКИЙ ПОСТМОДЕРНИЗМ: ФРЕДЕРИКДЖЕМЕСОН
Как было уже показано выше, типичной чертой постмодернизма является дизъюнкция между Модерном и Постмодерном. Тем не менее, некоторые постмодернисты, хотя и признают важные различия между эпохами, видят и определенную преемственность между ними. Наиболее известным примером такого подхода является эссе Фредерика Дже-месона «Постмодернизм или культурная логика позднего капитализма» (1984), а также книга под тем же названием, опубликованная в 1991 году.
Он полагает, что капитализм переживает сегодня свою «позднюю» фазу, продолжая оставаться доминирующей чертой современного мира, но он уже воспринял новую культурную логику — постмодернизм. Иными словами, если культурная логика сегодня и изменилась, то лежащая в ее основе экономическая структура сохраняет свою преемственность с более ранними стадиями капитализма.
Джемесон отказался от весьма популярного среди постмодернистов (например, у Лиотара, Бодрийяра и других) тезиса о том, что теория Маркса сама по себе уже является великой нарративностью и поэтому никак не может сочетаться с постмодернизмом. Джемесон стремится показать, что именно марксизм представляет наилучшее теоретическое объяснение самого постмодернизма. Если критика культуры Джемесона получила широкое признание, то за марксизм его сильно критиковали, особенно ортодоксальные марксисты. Критики полагали, что он дал неадекватный анализ экономического базиса культурного мира.
Вполне в духе марксистской диалектики, Джемесон видит в постмодернистском обществе одновременное наличие «катастрофы и прогресса». Вспомним, что и Маркс рассматривал капитализм: с одной стороны, как процесс освобождения и прогресса, а с другой — эксплуатации и отчуждения.
Джемесон прежде всего признал, что постмодернизм обычно ассоциируется с радикальным разрывом, однако позднее он поставил это положение под вопрос: означает ли он фундаментальное изменение или разрыв, или же это просто периодическая смена моды, то есть
300
изменение, предопределенное известным модернистским требованием обновления стиля?
Познакомимся с логикой его рассуждений.
Джемесон выделил три стадии развития капитализма:
Первая стадия —рыночный капитализм, то есть складывание единых национальных рынков. Эта стадия была проанализирована К.Марксом в «Капитале».
Вторая стадия — империализм, то есть появление системы глобальных экономических связей. Анализ этой стадии был проведен В.И.Лениным в работе «Империализм как высшая стадия капитализма» и ряде других трудов.
Третья стадия — поздний капитализм — связан с мощной экспансией капитала в районы, в которых не было товарных отношений. Эта экспансия представляет собой «самую чистую» форму капитала, которая когда-либо появлялась. Марксизм, по мнению Джемесона, не понимает нового исторического содержания капитализма, которое предполагает не модификацию марксистской теории, а ее расширение. Ключом к пониманию «позднего капитализма», по Джемесону, является его муль-тинациональный характер (выход за пределы западной традиции) и тот факт, что он колоссально расширил количество и разнообразие товаров на рынке (общество потребления).
Изменения в экономической структуре привели к культурным изменениям. Джемесон видит следующие закономерности:
♦ реалистическая культура соответствует рыночному капитализму;
♦ культура Модерна соответствует монополистическому капитализму (империализму);
♦ постмодернистская культура соответствует мультинационально-му («позднему») капитализму.
Очевидно, что в сказанном угадывается осовремененная версия положения Маркса о соотношении базиса и надстройки.
Капитализм эволюционировал от стадии монополистического капитализма (империализма), когда культура все же в какой-то степени еще оставалась автономной, к настоящему взрыву культуры на мультина-циональной стадии. Произошла мощная экспансия культуры, распространившейся на всю сферу социальной жизни — от экономических ценностей и государственной власти и вплоть до структуры человеческой психики, которая также приобрела «культурный» характер. Реальность под влиянием этих процессов сводится к некоему «образу» реальности, превращается в псевдо-событие, то есть становится симулакру-мом.
СИМУЛАКРУМ — от латинского слова, означающего «притворяться». Или иначе, подделка, вымысел. В то время как подобие строится на сходстве ко-
301
пии и оригинала или идеи вещи, симулакрум строится на несоответствии, на различии.
Джемесон описывает это как «господство культуры». Постмодернизм, таким образом, может быть описан как силовое поле, на которое воздействуют различные культурные импульсы. Или иначе, постмодернизм как «новая систематическая культурная норма» состоит из группы гетерогенных элементов. Термин «господство культуры» означает, что, хотя постмодернистская культура и преобладает, одновременно с ней действуют и многие другие импульсы и течения.
Постмодернистское общество, с точки зрения Джемесона, характеризуется четырьмя основными чертами:
1. Отсутствие глубины, поверхностность. Культурные проекты удовлетворяются поверхностными образами и не интересуются глубинным смыслом, то есть ограничиваются симулакрами, когда, например, в живописи невозможно отличить оригинал от копии. Симулакр — это копия копии, когда, скажем, копируется картина, которая в свою очередь была написана с фотографии. Джемесон описывает симулакр как идентичную копию с оригинала, который никогда не существовал. Симулакр, по определению, поверхностен, ни о какой глубине не может быть и речи.
2. Утрата эмоций. Джемесон сравнивает две картины — близкий к
фотографии портрет Мэрилин Монро (Уорхол) и классическую картину в традициях Модерна — «Крик» (Манч). Портрет Мэрилин Монро поверхностен, в нем нет места искреннему чувству. «Крик» — сюрреалистическая картина, показывающая человека в момент величайшего горя. Это эмоционально насыщенное произведение, типичное для уходящего в прошлое мира Модерна. В постмодернистском мире отчуждение сменилось фрагментацией. Последствием фрагментации стала безличность. Тем более удивительно, что у многих это вызывает эйфорию.