ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 25.10.2023
Просмотров: 294
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
СОДЕРЖАНИЕ
Б. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ ФАЛЬСИФИКАЦИОНИЗМ. «ЭМПИРИЧЕСКИЙ БАЗИС»
В. ДВЕ ИЛЛЮСТРАЦИИ: ПРОУТ И БОР
Г. НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА РЕШАЮЩИЕ ЭКСПЕРИМЕНТЫ: КОНЕЦ СКОРОСПЕЛОЙ РАЦИОНАЛЬНОСТИ
ИМРЕ ЛАКАТОС:ФАЛЬСИФИКАЦИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИХ ПРОГРАММ.ПРИМЕЧАНИЯ
ИМРЕ ЛАКАТОС:ФАЛЬСИФИКАЦИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИХ ПРОГРАММ.БИБЛИОГРАФИЯ
159
Следует подчеркнуть, что в свете методологии исследовательских программ, предложенной здесь, никогда не было рациональных причин, по которым могла бы быть элиминирована программа Проута. Эта программа дала превосходный прогрессивный сдвиг, хотя и сталкивалась с серьёзными препятствиями. 160 Этот эпизод показывает, как исследовательская программа может бросить вызов внушительному массиву признанного научного знания: она подобна растению, высаженному на неблагоприятной почве, которую затем постепенно преобразует и подчиняет себе.
История программы Проута также очень хорошо показывает, как прогресс науки тормозится джастификационизмом и наивным фальсификационизмом. (Обе эти концепции были на вооружении тех, кто выступал против атомной теории в XIX веке). Исследование этого специфического влияния плохой методологии науки может стать благодарной задачей историка науки.
Краткий очерк исследовательской программы Бора (ранней квантовой физики) послужит дальнейшей иллюстрацией и расширением нашего тезиса. 161
Повествование об исследовательской программе Бора должно включать:
Исходная проблема представляла собой загадку: каким образом атомы Резерфорда, то есть мельчайшие планетарные системы с электронами, вращающимися вокруг положительных ядер) могут оставаться устойчивыми; дело в том, что, согласно хорошо подкреплённой теории электромагнитизма Максвелла-Лоренца, такие системы должны коллапсировать.
Однако теория Резерфорда также была хорошо подкреплена. Идея Бора заключалась в том, чтобы не обращать внимания на противоречие и сознательно развить исследовательскую программу, «опровержимые» версии которой несовместимы с теорией Максвелла-Лоренца. 162 Он предложил пять постулатов, ставших твёрдым ядром его программы:
Мы должны видеть решительное различие, имеющее важный методологический смысл, между тем конфликтом, в котором оказались программа Проута и современное ему химическое знание, и конфликтом с современной физикой, в какой вступила программа Бора.
Исследовательская программа Проута объявила войну аналитической химии своего времени: её положительная эвристика имела назначение разгромить своего противника и вытеснить его с занимаемых позиций. Программа Бора не имела подобной цели. Её положительная эвристика, как бы ни была она успешна, всё же заключала в себе противоречие с теорией Максвелла-Лоренца, оставляя его неразрешённым. 164 Чтобы решиться на такое, нужна была смелость даже большая, чем у Проута; Эйнштейн мучился подобной идеей, но посчитал её неприемлемой и отказался от неё. 165
Мы видим, что некоторые из самых значительных исследовательских программ в истории науки были привиты к предшествующим программам, с которыми находились в вопиющем противоречии.
Например, астрономия Коперника была «привита» к физике Аристотеля, программа Бора — к физике Максвелла. Джастификационист или наивный фальсификационист назовёт такие «прививки» иррациональными, поскольку не допускают и мысли о росте знания на противоречивой основе. Поэтому они обычно прибегают к уловкам ad hoc, наподобие теории Галилея о круговой инерции или принципа соответствия, а затем и принципа дополнительности Бора, единственной целью которых является сокрытие этого «порока». 166
Когда же росток привитой программы войдёт в силу, приходит конец мирному сосуществованию, симбиоз сменяется конкуренцией, и сторонники новой программы пытаются совершенно вытеснить старую.
Очень возможно, что успех его «привитой программы» позднее подтолкнул Бора к мысли, что противоречия в основаниях исследовательской программы могут и даже должны быть возведены в принцип, что такие противоречия не должны слишком заботить исследователя, что к ним можно просто привыкнуть. В 1922 году Н. Бор пытался снизить стандарты научного критицизма: «Самое большее, чего можно требовать от теории (то есть программы), — чтобы (устанавливаемые ею) классификации могли быть продвинуты достаточно далеко, с тем, что область наблюдаемого расширялась бы предсказаниями новых явлений». 167 (Это высказывание Бора напоминает фразу Даламбера, обнаружившего противоречивость оснований исчисления бесконечно малых величин: «Allez en avant et la foi vous viendra». («Шагайте дальше и вы обретете веру» [
фр.] — Прим. перев.) Маргенау замечает: «Можно понять тех, кто воодушевляясь успехами теории, закрывает глаза на уродство её архитектуры; атомная теория Бора — это башенка в стиле барокко на готическом основании классической электродинамики». 168
Однако в действительности эти архитектурные «уродства» ни для кого не были «тайной», все видели их, но сознательно игнорировали — кто в большей, кто в меньшей степени — пока программа развивалась прогрессивно. 169
С точки зрения методологии исследовательских программ, такое отношение рационально, но только до того момента, когда стадия прогресса заканчивается: после этого апологетика «уродства» становится иррациональной.
Надо отметить, что в 1930–1940 годы Бор отказался от требования «новизны явлений» и был готов признать «единственной возможностью согласовывать многообразный материал из области атомных явлений, накапливавшийся день ото дня при исследовании этой новой отрасли знаний». 170 Это означает, что Бор отступил на позицию «спасения явлений», в то время как Эйнштейн саркастически подчёркивал, что «нет такой теории, символы которой кто-то не смог бы подходящим способом увязать с наблюдаемыми величинами».) 171
Однако непротиворечивость в точном смысле этого термина 172 — должна оставаться наиболее важным регулятивным, принципом (стоящим вне и выше требования прогрессивного сдвига проблем); обнаружение противоречий должно рассматриваться как проблема. Причина проста. Если цель науки-истина, наука должна добиваться непротиворечивости; отказываясь от непротиворечивости, наука отказалась бы и от истины. Утверждать, что «мы должны умерить нашу требовательность», 173 то есть соглашаться с противоречиями — слабыми или сильными — значит предаваться методологическому пороку. С другой стороны, из этого не следует, что как только противоречие — или аномалия — обнаружено, развитие программы должно немедленно приостанавливаться; разумный выход может быть в другом: устроить для данного противоречия временный карантин при помощи гипотез ad hoc и довериться положительной эвристике программ. Именно так поступали даже математики, как свидетельствуют примеры первых вариантов исчисления бесконечно малых и наивной теории множеств. 174
С этой точки зрения
, интересно отметить двойственную роль, какую «принцип соответствия» Бора играл в его программе. С одной стороны, это был важный эвристический принцип, способствовавший выдвижению множества новых научных гипотез, позволявших, в свою очередь, обнаруживать новые факты, особенно в области интенсивности спектральных линий. 175 С другой стороны, он выступал в роли защитного механизма, позволявшего «до предела использовать понятия классических теорий — механики и электродинамики — несмотря на противоположность между этими теориями и квантом действия» 176 вместо того, чтобы настаивать на безотлагательной унификации программы. В этой второй роли принцип соответствия уменьшал степень проблематичности боровской программы. 177
(Роли противоречий в структуре развивающегося научного знания посвящена огромная литература. К сожалению, качество этой литературы значительно ниже количественного показателя. Простая и чёткая формула И. Лакатоса «Обнаружение противоречий должно рассматриваться как проблема» допускает, по меньшей мере, три основных трактовки: обнаруженное противоречие проблематизирует функционирование теории в системе научного знания, стимулирует поиск разрешения этого противоречия, в том числе за счёт выдвижения новых, альтернативных теорий, или за счёт «улучшения» той теории, которая «поражена» противоречием; обнаруженное противоречие «локализуется» (введением специальных ограничений, применением особых логических правил вывода и др.), «помещённое в карантин» противоречие не мешает теории работать, если эта работа даёт положительные результаты; обнаруженное противоречие радостно приветствуется как свидетельство того, что научная теория помогла раскрыть «глубинное противоречие» той объектной области, ради исследования которой конструировалась. Последняя трактовка имеет сторонников среди некоторых философов, упрощённо усвоивших уроки диалектики; однако в среде учёных редко встретишь энтузиастов подобной идеи. И. Лакатос особенно интересовался первой трактовкой; то, что противоречивые теории не отбрасываются, а исследовательские программы, включающие эти теории, продолжают использовать свой потенциал положительной эвристики, по его мнению свидетельствовало о принципиальной ограниченности такой теории научной рациональности, которая не желает считаться с фактами реальной научной истории и практики, догматически настаивая на безусловном выполнении требований логики — анафематствования противоречия. Теория рациональности не сводится к логике — в этом и состоит один из наиболее важных уроков, которые методологическая концепция должна усвоить из обращения к истории науки, да и ко всей реальности, в которой происходит процесс научного познания. Таков вывод И. Лакатоса. Однако этот вывод не закрывает, а напротив, открывает дискуссию о научной рациональности и её теоретическом исследовании. И. Лакатос не мог бы согласиться с мнением П. Фейерабенда о том, что научная практика способна вообще игнорировать логику, когда это идёт «на пользу дела» (см. Feyerabend P. In Defence of Aristotle: Comments on the Condition of Content Increase. // Progress and Rationality in Science, Dordrecht et a., 1978). Приоткрыв врата рационалистической цитадели для того, что «сверх логики», философ рискует впустить в крепость то, что её разрушит. Как избежать этой опасности?»Утончённый фальсификационизм» или методология научно-исследовательских программ — это попытка ответить на этот вопрос. Как свидетельствует развитие современной философии науки, вопрос остался открытым, но его дальнейшее обсуждение немыслимо без проделанной И. Лакатосом работы. —
Прим. перев.)
Разумеется, исследовательская программа квантовой теории в целом была «привитой программой» и поэтому вызывала неприязнь у физиков с глубоко консервативными взглядами, например, у Планка. По отношению к «привитой программе» вообще возможны две крайние и равно нерациональные позиции.
Консервативная позиция заключается в том, что развитие новой программы должно быть приостановлено до тех пор, пока не будет каким-то образом устранено противоречие со старой программой, затрагивающее основания обеих программ: работать с противоречивыми основаниями иррационально. «Консерваторы» направляют основные усилия на устранение противоречия, пытаясь объяснить (аппроксимативно) постулаты новой программы, исходя из понятий старой программы; они находят иррациональным развитие новой программы, пока попытки такой редукции не завершатся успешно. Планк избрал именно такой путь.
Успеха он не достиг, несмотря на десять лет тяжёлого труда. 178 Поэтому замечание М. Лауэ о том, что 14 декабря 1990 года, когда был прочитан знаменитый доклад Планка, следует считать «днем рождения квантовой теории», не совсем верно; этот день был днём рождения редукционной программы Планка.
Решение идти вперёд, допуская хотя бы временно противоречие в основаниях, было принято Эйнштейном в 1905 году, но даже он заколебался, когда в 1913 году Бор снова вышел вперёд.
Анархическая позиция по отношению к привитым программам заключается в том, что анархия в основаниях возводится в ранг добродетели, а (слабое) противоречие понимается либо как фундаментальное природное свойство, либо как показатель конечной ограниченности человеческого познания; такая позиция была характерна для некоторых последователей Бора.
Рациональная позиция лучше всего представлена Ньютоном, который некогда стоял перед проблемами, в известном смысле похожими на обсуждаемую.
Картезианская механика толчка, к которой была первоначально привита механика Ньютона, находилась в (слабом) противоречии с ньютоновской теорией гравитации. Ньютон работал как над своей положительной эвристикой (и добивался успеха), так и над редукционистской программой (без успеха), за что его критиковали и картезианцы, например, Гюйгенс, считавшие неразумной тратой времени разработку «непостижимой» программы, и некоторые ученики, которые, подобно Коутсу, полагали, что это противоречие не является столь уж серьёзной проблемой.
Следует подчеркнуть, что в свете методологии исследовательских программ, предложенной здесь, никогда не было рациональных причин, по которым могла бы быть элиминирована программа Проута. Эта программа дала превосходный прогрессивный сдвиг, хотя и сталкивалась с серьёзными препятствиями. 160 Этот эпизод показывает, как исследовательская программа может бросить вызов внушительному массиву признанного научного знания: она подобна растению, высаженному на неблагоприятной почве, которую затем постепенно преобразует и подчиняет себе.
История программы Проута также очень хорошо показывает, как прогресс науки тормозится джастификационизмом и наивным фальсификационизмом. (Обе эти концепции были на вооружении тех, кто выступал против атомной теории в XIX веке). Исследование этого специфического влияния плохой методологии науки может стать благодарной задачей историка науки.
В 2. БОР: ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ ПРОГРАММА, ПРОГРЕССИРУЮЩАЯ НА ПРОТИВОРЕЧИВЫХ ОСНОВАНИЯХ
Краткий очерк исследовательской программы Бора (ранней квантовой физики) послужит дальнейшей иллюстрацией и расширением нашего тезиса. 161
Повествование об исследовательской программе Бора должно включать:
-
Изложение исходной проблемы. -
Указание отрицательной и положительной эвристики. -
Проблемы, которые предполагалось решить в ходе её развития. -
Указание момента, с какого началась её регрессия (если угодно, «точки насыщения»). -
Программу, пришедшую ей на смену.
Исходная проблема представляла собой загадку: каким образом атомы Резерфорда, то есть мельчайшие планетарные системы с электронами, вращающимися вокруг положительных ядер) могут оставаться устойчивыми; дело в том, что, согласно хорошо подкреплённой теории электромагнитизма Максвелла-Лоренца, такие системы должны коллапсировать.
Однако теория Резерфорда также была хорошо подкреплена. Идея Бора заключалась в том, чтобы не обращать внимания на противоречие и сознательно развить исследовательскую программу, «опровержимые» версии которой несовместимы с теорией Максвелла-Лоренца. 162 Он предложил пять постулатов, ставших твёрдым ядром его программы:
-
Испускание (или поглощение) энергии происходит не непрерывно, как это принимается в обычной электродинамике, а только при переходе системы из одного «стационарного» состояния в другое. -
Динамическое равновесие системы в стационарных состояниях определяется обычными законами механики, тогда как для перехода системы между различными стационарными состояниями эти законы недействительны. -
Испускаемое при переходе системы из одного стационарного состояния в другое излучение монохроматично и соотношение между его частотой v и общим количеством излученной энергии Е даётся равенством Е = hv, где h-постоянная Планка. -
Различные стационарные состояния простой системы, состоящей из вращающегося вокруг положительного ядра электрона, определяются из условия, что отношение между общей энергией, испущенной при образовании данной конфигурации, и числом оборотов электронов является целым кратным h/2. Предположение о том, что орбита электрона круговая, равнозначно требованию, чтобы момент импульса вращающегося вокруг ядра электрона был бы целым кратным h/2n. -
«Основное» состояние любой атомной системы, то есть состояние, при котором излученная энергия максимальна, определяется из условия, чтобы момент импульса каждого электрона относительно центра его орбиты равнялся h/2n. 163
Мы должны видеть решительное различие, имеющее важный методологический смысл, между тем конфликтом, в котором оказались программа Проута и современное ему химическое знание, и конфликтом с современной физикой, в какой вступила программа Бора.
Исследовательская программа Проута объявила войну аналитической химии своего времени: её положительная эвристика имела назначение разгромить своего противника и вытеснить его с занимаемых позиций. Программа Бора не имела подобной цели. Её положительная эвристика, как бы ни была она успешна, всё же заключала в себе противоречие с теорией Максвелла-Лоренца, оставляя его неразрешённым. 164 Чтобы решиться на такое, нужна была смелость даже большая, чем у Проута; Эйнштейн мучился подобной идеей, но посчитал её неприемлемой и отказался от неё. 165
Мы видим, что некоторые из самых значительных исследовательских программ в истории науки были привиты к предшествующим программам, с которыми находились в вопиющем противоречии.
Например, астрономия Коперника была «привита» к физике Аристотеля, программа Бора — к физике Максвелла. Джастификационист или наивный фальсификационист назовёт такие «прививки» иррациональными, поскольку не допускают и мысли о росте знания на противоречивой основе. Поэтому они обычно прибегают к уловкам ad hoc, наподобие теории Галилея о круговой инерции или принципа соответствия, а затем и принципа дополнительности Бора, единственной целью которых является сокрытие этого «порока». 166
Когда же росток привитой программы войдёт в силу, приходит конец мирному сосуществованию, симбиоз сменяется конкуренцией, и сторонники новой программы пытаются совершенно вытеснить старую.
Очень возможно, что успех его «привитой программы» позднее подтолкнул Бора к мысли, что противоречия в основаниях исследовательской программы могут и даже должны быть возведены в принцип, что такие противоречия не должны слишком заботить исследователя, что к ним можно просто привыкнуть. В 1922 году Н. Бор пытался снизить стандарты научного критицизма: «Самое большее, чего можно требовать от теории (то есть программы), — чтобы (устанавливаемые ею) классификации могли быть продвинуты достаточно далеко, с тем, что область наблюдаемого расширялась бы предсказаниями новых явлений». 167 (Это высказывание Бора напоминает фразу Даламбера, обнаружившего противоречивость оснований исчисления бесконечно малых величин: «Allez en avant et la foi vous viendra». («Шагайте дальше и вы обретете веру» [
фр.] — Прим. перев.) Маргенау замечает: «Можно понять тех, кто воодушевляясь успехами теории, закрывает глаза на уродство её архитектуры; атомная теория Бора — это башенка в стиле барокко на готическом основании классической электродинамики». 168
Однако в действительности эти архитектурные «уродства» ни для кого не были «тайной», все видели их, но сознательно игнорировали — кто в большей, кто в меньшей степени — пока программа развивалась прогрессивно. 169
С точки зрения методологии исследовательских программ, такое отношение рационально, но только до того момента, когда стадия прогресса заканчивается: после этого апологетика «уродства» становится иррациональной.
Надо отметить, что в 1930–1940 годы Бор отказался от требования «новизны явлений» и был готов признать «единственной возможностью согласовывать многообразный материал из области атомных явлений, накапливавшийся день ото дня при исследовании этой новой отрасли знаний». 170 Это означает, что Бор отступил на позицию «спасения явлений», в то время как Эйнштейн саркастически подчёркивал, что «нет такой теории, символы которой кто-то не смог бы подходящим способом увязать с наблюдаемыми величинами».) 171
Однако непротиворечивость в точном смысле этого термина 172 — должна оставаться наиболее важным регулятивным, принципом (стоящим вне и выше требования прогрессивного сдвига проблем); обнаружение противоречий должно рассматриваться как проблема. Причина проста. Если цель науки-истина, наука должна добиваться непротиворечивости; отказываясь от непротиворечивости, наука отказалась бы и от истины. Утверждать, что «мы должны умерить нашу требовательность», 173 то есть соглашаться с противоречиями — слабыми или сильными — значит предаваться методологическому пороку. С другой стороны, из этого не следует, что как только противоречие — или аномалия — обнаружено, развитие программы должно немедленно приостанавливаться; разумный выход может быть в другом: устроить для данного противоречия временный карантин при помощи гипотез ad hoc и довериться положительной эвристике программ. Именно так поступали даже математики, как свидетельствуют примеры первых вариантов исчисления бесконечно малых и наивной теории множеств. 174
С этой точки зрения
, интересно отметить двойственную роль, какую «принцип соответствия» Бора играл в его программе. С одной стороны, это был важный эвристический принцип, способствовавший выдвижению множества новых научных гипотез, позволявших, в свою очередь, обнаруживать новые факты, особенно в области интенсивности спектральных линий. 175 С другой стороны, он выступал в роли защитного механизма, позволявшего «до предела использовать понятия классических теорий — механики и электродинамики — несмотря на противоположность между этими теориями и квантом действия» 176 вместо того, чтобы настаивать на безотлагательной унификации программы. В этой второй роли принцип соответствия уменьшал степень проблематичности боровской программы. 177
(Роли противоречий в структуре развивающегося научного знания посвящена огромная литература. К сожалению, качество этой литературы значительно ниже количественного показателя. Простая и чёткая формула И. Лакатоса «Обнаружение противоречий должно рассматриваться как проблема» допускает, по меньшей мере, три основных трактовки: обнаруженное противоречие проблематизирует функционирование теории в системе научного знания, стимулирует поиск разрешения этого противоречия, в том числе за счёт выдвижения новых, альтернативных теорий, или за счёт «улучшения» той теории, которая «поражена» противоречием; обнаруженное противоречие «локализуется» (введением специальных ограничений, применением особых логических правил вывода и др.), «помещённое в карантин» противоречие не мешает теории работать, если эта работа даёт положительные результаты; обнаруженное противоречие радостно приветствуется как свидетельство того, что научная теория помогла раскрыть «глубинное противоречие» той объектной области, ради исследования которой конструировалась. Последняя трактовка имеет сторонников среди некоторых философов, упрощённо усвоивших уроки диалектики; однако в среде учёных редко встретишь энтузиастов подобной идеи. И. Лакатос особенно интересовался первой трактовкой; то, что противоречивые теории не отбрасываются, а исследовательские программы, включающие эти теории, продолжают использовать свой потенциал положительной эвристики, по его мнению свидетельствовало о принципиальной ограниченности такой теории научной рациональности, которая не желает считаться с фактами реальной научной истории и практики, догматически настаивая на безусловном выполнении требований логики — анафематствования противоречия. Теория рациональности не сводится к логике — в этом и состоит один из наиболее важных уроков, которые методологическая концепция должна усвоить из обращения к истории науки, да и ко всей реальности, в которой происходит процесс научного познания. Таков вывод И. Лакатоса. Однако этот вывод не закрывает, а напротив, открывает дискуссию о научной рациональности и её теоретическом исследовании. И. Лакатос не мог бы согласиться с мнением П. Фейерабенда о том, что научная практика способна вообще игнорировать логику, когда это идёт «на пользу дела» (см. Feyerabend P. In Defence of Aristotle: Comments on the Condition of Content Increase. // Progress and Rationality in Science, Dordrecht et a., 1978). Приоткрыв врата рационалистической цитадели для того, что «сверх логики», философ рискует впустить в крепость то, что её разрушит. Как избежать этой опасности?»Утончённый фальсификационизм» или методология научно-исследовательских программ — это попытка ответить на этот вопрос. Как свидетельствует развитие современной философии науки, вопрос остался открытым, но его дальнейшее обсуждение немыслимо без проделанной И. Лакатосом работы. —
Прим. перев.)
Разумеется, исследовательская программа квантовой теории в целом была «привитой программой» и поэтому вызывала неприязнь у физиков с глубоко консервативными взглядами, например, у Планка. По отношению к «привитой программе» вообще возможны две крайние и равно нерациональные позиции.
Консервативная позиция заключается в том, что развитие новой программы должно быть приостановлено до тех пор, пока не будет каким-то образом устранено противоречие со старой программой, затрагивающее основания обеих программ: работать с противоречивыми основаниями иррационально. «Консерваторы» направляют основные усилия на устранение противоречия, пытаясь объяснить (аппроксимативно) постулаты новой программы, исходя из понятий старой программы; они находят иррациональным развитие новой программы, пока попытки такой редукции не завершатся успешно. Планк избрал именно такой путь.
Успеха он не достиг, несмотря на десять лет тяжёлого труда. 178 Поэтому замечание М. Лауэ о том, что 14 декабря 1990 года, когда был прочитан знаменитый доклад Планка, следует считать «днем рождения квантовой теории», не совсем верно; этот день был днём рождения редукционной программы Планка.
Решение идти вперёд, допуская хотя бы временно противоречие в основаниях, было принято Эйнштейном в 1905 году, но даже он заколебался, когда в 1913 году Бор снова вышел вперёд.
Анархическая позиция по отношению к привитым программам заключается в том, что анархия в основаниях возводится в ранг добродетели, а (слабое) противоречие понимается либо как фундаментальное природное свойство, либо как показатель конечной ограниченности человеческого познания; такая позиция была характерна для некоторых последователей Бора.
Рациональная позиция лучше всего представлена Ньютоном, который некогда стоял перед проблемами, в известном смысле похожими на обсуждаемую.
Картезианская механика толчка, к которой была первоначально привита механика Ньютона, находилась в (слабом) противоречии с ньютоновской теорией гравитации. Ньютон работал как над своей положительной эвристикой (и добивался успеха), так и над редукционистской программой (без успеха), за что его критиковали и картезианцы, например, Гюйгенс, считавшие неразумной тратой времени разработку «непостижимой» программы, и некоторые ученики, которые, подобно Коутсу, полагали, что это противоречие не является столь уж серьёзной проблемой.