Файл: Контрольная работа По предмету Этика Вариант 0 Студентка курса группы Лаптева М. Ю.doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 08.11.2023
Просмотров: 69
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Так, в иудаизме из десяти заповедей, полученных Моисеем от Бога, заповедь “не кради” дополнялась заповедью “не желай жены ближнего твоего и не желай дома ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни рабы его, ни вола его, ни осла его, ни всего, что есть у ближнего твоего” (Втор. 5,1 9-21).
Согласно Талмуду, который содержит разъяснения еврейского Закона, любая заповедь Торы никем не должна исполняться, если для ее исполнения нужно нарушить право собственности. При этом воровство толкуется предельно широко, как, например, подсовывание покупателю недоброкачественного товара, “кража” у людей тишины по ночам. Даже обычные слова могут иногда приравниваться к воровству. Талмуд запрещает спрашивать у продавца “Сколько это стоит?”, если человек не собирается покупать, так как это кража времени и сил у продавца из-за любопытства. К краже относится и плагиат. Напротив, “Кто указывает имя автора фразы, произнося ее, приближает избавление мира” - говорилось в оном из древних трактатов. (Пиркей Авот, 6, 6). “Кражей разума” раввины называли напрасные обещания, данные человеком, который и не думал их выполнять, но хотел казаться благородным.
Закон Моисея осуждал в большей степени те грехи, которые необратимы. Поэтому кража общественной собственности приравнивается к убийству, поскольку вор не может, даже если бы у него и возникло такое желание, вернуть краденое какому-то определенному лицу. Если же было похищено у одного человека, и вор раскаялся, он должен вернуть половину стоимости украденного.
Воровству противостоит добродетель честности, которой в Ветхом Завете придавалось исключительно большое значение. В иудаизме существовало поверье, что первый вопрос к человеку, попавшему на небеса, будет касаться честности ведения дел. “Если кто честен в делах и люди уважают его, считается, что он исполнил всю Тору”, - говорилось в древнем трактате.18
Ислам проявляет в отношении воровства большую суровость, чем иудаизм и христианство. Коран повелевает даже отсекать кисть вору. Даже тот, кто просто желает обладать имуществом ближнего, совершает грех. Напротив, тот, кто обуздал в себе подобные стремления, является праведником, которому уготован рай.
“И те, кто
в своем сердце не испытывает тягу
к тому добру, что предоставлено другим,
а отдает им предпочтенье над собою,
хотя находится в нужде,
и те, кто оградил себя от скупости души, -
они поистине, восторжествуют”.
(Коран, сура 59, 9).
(Перевод В. Пороховой).19
Христианство многое унаследовало из Ветхого Завета, и, прежде всего, Десять Заповедей. Однако главный акцент христианская этика делает не на внешних поступках, а на внутреннем мире человека. Смысл Десяти Заповедей в христианстве раскрывается в свете любви к Богу и ближнему.
“Заповеди: “не прелюбодействуй”, “не убивай”, “не кради”, “не лжесвидетельствуй”, “не пожелай чужого” и все другие заключаются в одном слове: “люби ближнего твоего, как самого себя”. Любовь не делает ближнему зла; итак любовь есть исполнение закона” - говорит апостол Павел. (Рим. 13, 9-10).
Воровство рассматривается как одно из многочисленных следствий общего искажения человеческой природы, начало чему положил так называемый первородный грех, совершенный прародителями человечества - Адамом и Евой.
Иисус в разговоре с богатым юношей повторяет эту заповедь наряду с некоторыми другими, необходимыми для спасения. “Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди. Говорит Ему : “какие?” Иисус же сказал: “не убивай”, “не прелюбодействуй”, “не кради”, “не лжесвидетельствуй”, “почитай отца и мать” и “люби ближнего, как самого себя”. (Мф. 18-19). По словам апостола Павла “ни воры, ни лихоимцы, ...ни хищники - Царства Божия не наследуют” (1 Кор. 6, 10).
Опираясь на ветхозаветные тексты, христианство, как иудаизм, расширительно толкует нарушение заповеди “не кради”, относя к таким нарушениям обман в торговле, спекуляцию, коррупцию, присвоение и личное использование чужой собственности, мошенничество и тому подобное сознательное нанесение ущерба частной или общественной собственности.
Уже в ранних христианских сочинениях первых веков, как, например, “Учении двенадцати апостолов”, из 43 перечисленных преступлений 7 относились к порокам, так или иначе связанным с собственностью. Кражи, хищения, “любостяжания” стоят в одном ряду с убийством, блудом, волхованием. Все они считаются исключительно тяжкими, “смертными” грехами.
В расширительное понимание воровства, которое давал уже ветхозаветный иудаизм, христианство вносит новый важный мотив: ворами и грабителями могут считаться те богачи, которые стремятся присвоить себе все, лишая остальных средств к существованию. Св. Василий Великий восклицает:
“Как же ты не любостяжателен, как не хищник, когда обращаешь в собственность, что получил только в распоряжение? Кто обнажает одетого, назовут грабителем, а кто не одевает нагого, хотя может это сделать, тот достоин ли другого названия? Алчущему принадлежит хлеб, который ты у себя удерживаешь; обнаженному - одежда, которую охраняешь в своих кладовых; необутому - обувь, которая гниет у тебя; нуждающемуся - серебро, которое зарыто у тебя. Поэтому всем делаешь обиду, кого мог бы снабдить”.
-
Мораль и политика: должны ли политики учитывать моральный аспект политической деятельности?
1. Взаимное влияние политики и морали в истории.
На взаимосвязь политики и морали решающее влияние оказывает характер общества, переживаемая эпоха, господствующая социокультурная среда. Одно дело политика и мораль в традиционном обществе, где главное – это инерция сознания и поведения. Совсем другая ситуация возникает с переходом в эпоху техногенных цивилизаций. Иными словами, и в морали, и в политике живут эпохи особенности культурного наследия и традиций, раскрываются биологические черты наций и рас. В традиционном обществе нет отдельных групп, все слиты коллективно. Осознание человека личностью, членом группы, противопоставления морали одного морали другого еще не происходит. Различие личного и общественного отсутствует, и все, что было вне традиционного общества, было вне закона. В эпоху традиционных обществ была характерна неразделенность политики и морали. Особенно четко это проявилось, да и продолжает проявляться в наиболее устойчивых районах традиционализма – на Востоке. Конфуций видел в самосовершенствовании основу хорошего управления, не верил в регулирующую силу закона. Он считал, что народ будет избегать его, при этом не испытывая стыда. Добродетель объявлялась единственным, что может подчинять людей порядку, так как с добродетелью народ будет знать стыд. Лао Цзы классифицировал типы правления на основе критериев, объединяющих нравственность и результативность. Лучшим называлось правление, которое как бы не замечается, настолько оно плавно и естественно. Уступает ему правление, поддерживаемое восхвалениями мудрости решений правителя. Плохое правление основано на страхе подчиненных. И совсем негодное если вызывает презрение. Идея полного слияния политики с народной моралью дошла до наших дней. Симптоматично в этом отношении двенадцать правил Хо Ши Мина (шесть запретов и шесть наставлений) по работе коммунистов среди населения. По сути, это кодекс поведения в народе, уважения его обычаев, даже кажущихся предрассудками, и пути просвещения и ослабления предрассудков и завоевания политиком авторитета среди простых людей.
Для западной культуры, особенно с накоплением потенциала индивидуализма и динамизма, характерно нарастание разграничения сфер политики и морали, их взаимодействие как различающихся форм сознания и деятельности. Спорят, сближаются и расходятся две основные позиции: единство морали и политики и разделение границ политически значимого, определение собственно политических критериев политической деятельности.
Плутарх предъявлял нравственные требования к правителю: доверять бесчестному власть подобно безумному дать меч. Для Аристотеля очевидно, что в политике должны участвовать достойные. Г. Мабли называл политику общественной моралью, а мораль – частной политикой. Хорошая политика, по Мабли, не отличается от здоровой нравственности. Руссо взывал к соединению политики и морали: кто захочет изучать отдельно политику и мораль, тот ничего не поймет ни в той, ни в другой, и все, что является нравственным злом, является злом и в политике. Т. Джефферсон считал, что все искусство управления состоит в искусстве быть честным.
Древняя традиция единства политики и морали приходит в новое время, в ранний марксизм, во все современные идеологии, хотя понимание самой морали и политики дается разное. Так, в Учредительном Манифесте I Интернационала, подготовленном К. Марксом и Ф. Энгельсом, войны, которые вели европейские государства, называются грабительскими, цели их внешней политики – преступными. Широко известно деление войн Гроцием на справедливые и несправедливые.
Одновременно для западной культуры было характерно и противоположное направление политической мысли и практики: разделение политики и морали и спор об их первенстве. В этом нашло выражение сложного и противоречивого процесса деления власти, контроля и оценки одной власти другой и предотвращение абсолютной власти в обществе, а также способности западной культуры к движению и истоков драматизма ее развития.
В жизни уже античного мира стали различаться “архе” и “анархе”, т.е. порядок, обеспечиваемый властью, и отсутствие власти и порядка. Общественный порядок в свою очередь имел как бы два уровня, регулируемый публичным правом и частным правом. Политика идентифицировалась с деятельностью публичной власти и определением основ функционирования частного права. В политике регулирование идет с акцентом на функцию, приобретаемую носителем власти благодаря консолидации разъединению групп, лидерству, рождению социальных структур. В морали – акцент делался на требования к индивиду на основе представлений о добре и зле, о долге, справедливости, чести, бесчестии.
Во времена перерождения феодальных отношений в буржуазные и формирования новой культуры политика и мораль еще больше расходятся. Образуются свои сферы влияния и средства воздействия. Появление светских государств означало узаконивание освобождения политики от религиозных догм.
В теории провозвестником разделения политики и морали был Н. Макиавелли. К. Маркс и Ф. Энгельс писали, что начиная с Макиавелли “теоретическое рассмотрение политики освобождало от морали, и по сути дела, был выдвинут постулат самостоятельной трактовки политики”.
Суть традиции, заложенной Н. Макиавелли, заключалась в том, что политические цели достигаются политическими средствами. Политик, руководствующийся только принципами абсолютного добра, пропадет, так как живет среди людей, ориентирующихся на другие принципы. Надо выбирать меньшее зло в ситуации конфликта с нравственными ценностями, но использование зла неизбежно. Для достижения выбранной политической цели общепринятая мораль не может быть препятствием. Макиавелли пришел к выводу, что средства должны соответствовать цели. В его идее обращения к любым средствам воздействия выражено осознание обусловленности средств достижения цели характером цели. В наше время очевидным стало и другое: в макиавеллистском откровении скрыт имморализм, опасный и даже непредсказуемый по своим последствиям. Цель может провоцировать обращение к неправым средствам, если цель неправомерна, утопична.
Абсолютизация политических утопических целей ведет к тому, что целеустремленность, решимость становятся основой нравственного уродства личности политика. Л. Троцкий, например, относил к революционерам тех, у кого нет внутренних препятствий, есть только внешние. Куда заводит свобода от морали – большевики показали во времена красного террора, организации концлагерей, всеобщей коллективизации, по отношению к тем, кто оказался в плену у немцев или на оккупированных территориях. При коммунистическом режиме в России мораль оказалась в основном подчиненной политике и под влиянием авторитарной власти деформировалась, становясь односторонней. Подчинение норм морали политике – результат особого ветвинравственно-политического развития, характерного для запаздывающей модернизации. Чем больше в господствующей морали предпосылок для этатизма, эгалитаризма, тем легче устанавливается единая морально-политическая система, основанная на культе одной, якобы найденной истины, которая будто бы интегрирует все общественные процессы, подчиняет политику и мораль воле самозванных носителей некоего единственно верного учения.