Файл: Российский государственный социальный университет итоговое практическое задание по дисциплине Основы противодействия коррупции.docx
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 22.11.2023
Просмотров: 116
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Дискурс внешнеполитической идентичности определил то, как в России воспринималось ее собственное участие в 100-летнем юбилее, сделав логичным постановку акцента на вклад России в победу Антанты.
Стремление напомнить о роли России выразилось и в том, что в 2014 г. были открыты сразу два мемориальных объекта, посвященных Николаю II. В частности, его бюст был установлен в Бани-Луке, Республика Сербская. А в ноябре в Белграде напротив президентского дворца состоялось открытие памятника последнему российскому императору (совместный проект Российского военно-исторического общества и Фонда исторической перспективы). Участие министра культуры В. Мединского и патриарха Кирилла в торжественной церемонии придало этому символическому акту политическое звучание (в отличие от описанных выше мероприятий). Выбор фигуры Николая II в качестве ключевого политического символа можно объяснить через обращение к описанному дискурсу внешнеполитической идентичности: российский император представлялся как защитник Сербии, который в период «июльского кризиса 1914 г.» вступился за своего союзника, не побоявшись конфликта с Австро-Венгрией. Предлагаемый Россией образ себя как заступницы (именно эту идею должен был отображать памятник Николаю II) попадает на благоприятную почву, поскольку в общем работает против вызывающих неприятие у сербских интеллектуалов утверждений, раздающиеся в ряде европейских стран, будто именно сербский национализм стал причиной Первой мировой войны [12].
В последние десятилетия акцент на героической составляющей уступил место общеевропейскому нарративу Первой мировой как трагедии народов объединенной Европы.
Если на сербском направлении происходит формирование совместного символического пространства и согласование исторических нарративов, то во Франции обращение к Первой мировой привязано преимущественно к одной теме — Русскому экспедиционному корпусу, т.е. истории двух русских бригад, которые в 1916 г. отправились на французский театр военных действий. Безусловно, их роль для общего хода войны была незначительной, а сами экспедиционные войска символизировали собою союзническое единство. Спустя практически 100-летие эта в большей степени пропагандистская история оказалась вновь использована для того, чтобы обосновать роль России в Первой мировой и указать на прошлое союзническое единство. Эти идеи оказались особенно востребованы в условиях введенных антироссийских санкций, а потому неудивительно, что ключевую роль в продвижении тематики играли официальные структуры. Впрочем, на практике интерес к сотрудничеству в данной области проявили отдельные военные историки, представители муниципальных властей и некоторых политических сил (близкие к «Национальному фронту» Марин Ле Пен), а также часть русской эмиграции. Отметим, что последняя в 1920-1930-е гг. уже сформировала собственное символическое пространство памяти о Первой мировой. Центральное место в нем отведено братскому захоронению под Мурмелоном, которое было создано (путем объединения могил) в 1930-е гг. Тогда же здесь появилась и православная часовня. Обращение к героизму Русского экспедиционного корпуса является производным из императивов дискурса внешнеполитической идентичности, однако с трудом вписывается в контекст национального исторического нарратива Франции, поскольку в последние десятилетия акцент на героической составляющей уступил место общеевропейскому нарративу Первой мировой как трагедии народов объединенной Европы.
Основное внимание уделялось созданию новых мест памяти, которые позволяли бы напомнить о роли России в истории Франции. Так, первый памятник появился еще в 2010 г. в музее Первой мировой г. Реймс. В следующем году очередной монумент открыли в центре Париже, причем на церемонии присутствовал В. Путин. Российское военно-историческое общество реализовало два проекта: памятник в виде русского солдата, держащего на руках маленькую девочку, в д. Курси (в 2015 г., в боях за эту деревню отличилась одна из русских бригад) и стела г. Бресте (в 2016 г., через этот город прибывали войска РЭК). Причем в открытии монумента в Курси принял участие министр культуры РФ В. Мединский, чье выступление были призвано символически подчеркнуть российско-французское боевое братство: «Мы высоко ценим то уважение, с которым во Франции относятся к боевому братству, которое связывало наши страны в годы Первой мировой войны. Символично, что этот памятник мы открываем накануне дня 70-летия Победы над общим врагом — гитлеровским нацизмом. И в России тоже чтят французских солдат — в частности, летчиков «Нормандии», сражавшихся рука об руку с советскими солдатами».
Отметим, что также в 2014 г. памятник в память о русских солдатах Первой мировой был открыт на элитном курорте в Каннах, в 2016 г. в Марселе по линии Российского исторического общества появилась памятная плита в память о прибытии в 1916 г. одной из русских бригад. Основная деятельность, тем более получившая политическое звучание, оказалась сосредоточена на формировании памятных мест славы русского оружия, нежели была привязана к сохранившимся захоронениям. Конечно, были и исключения. Например, в ноябре 2016 г. в Реймсе была проведена тематическая научная конференция, посвященная истории РЭК, причем в один из дней участники выезжали на захоронение под Мурмелоном, где в возложении цветов участвовали и местные французские школьники.
Инфраструктура памяти Словении нацелена на формирование общего исторического символического пространства, хотя вряд ли созданные символы можно считать сильными: слишком уж разными являются национальные исторические нарративы обеих стран.
Третьей страной стала Словения, что несколько странно, поскольку русскую императорскую армию с этой территорией связывают только могилы военнопленных, а сама Первая мировая война занимает второстепенные позиции в коллективной памяти Словении. В частности, «учреждающий исторический миф» этой страны — освобождение из-под австрийского господства, которое произошло по итогам Первой мировой при содействии стран Антанты. Героями стали борцы за независимость, в то время как многие словенцы служили в австро-венгерской армии и участвовали в сражениях против итальянцев. Память о Первой мировой оказалась на обочине национального исторического нарратива, отсутствие достаточного количества архивных источников, специальных памятных дат или значимых мемориалов лишь усиливают ее маргинализацию [13]. Можно предположить, что «юбилейная активность» изначально связана с деятельностью российского посольства, которое в 2010-е гг. обратило внимание на располагавшееся здесь захоронение русских военнопленных и построенную ими в 1916-1917 гг. часовню, а толчком для развития стал политический фактор — Словения не только экономический партнер, но и один из участников пока еще замороженного «Южного потока».
Сначала на могилах русских солдат проводились траурные церемонии, а фонд «Русский мир» устраивал бесплатные экскурсии словенских школьников в часовню. В 2011 г. возникла идея установки памятника русским и советским солдатам обеих мировых войн, а в 2015 г. участие в возложении венков на захоронении принимал премьер Д. Медведев. Открытие упомянутого памятника (установкой занималось Российское военно-историческое общество) было приурочено к визиту В. Путина в Словению. Именно словенский кейс позволяет говорить об использовании памяти о Первой мировой (вернее, об обеих мировых войнах) в эстетическом значении при организации визитов государственного уровня. Инфраструктура памяти Словении нацелена на формирование общего исторического символического пространства, хотя вряд ли созданные символы можно считать сильными: слишком уж разными являются национальные исторические нарративы обеих стран. Показательно, что, хотя в торжественных речах обоих президентов основное внимание уделялось необходимости сотрудничества, непосредственно Первая мировая представлялась несколько по-разному: Б. Пахор говорил больше о страданиях, которые принесла война, в то время как В. Путин делал упор на роли России в обеих войнах, представляя ее жертвы частью общих усилий, положенных на алтарь победы.
Конечно, актуализация тематики Первой мировой войны не ограничилась только этими направлениями и вообще политикой по формированию мест памяти. На уровне повседневной дипломатической деятельности проводились различные мероприятия, приуроченные к 100-летию Первой мировой (конференции, памятные вечера, круглые столы, выставки, возложения венков, обустройство захоронений). Это были локальные события, необходимость которых определялась зачастую бюрократической логикой (т.е. требованиями из центрального аппарата «что-то» провести к 100-летию Первой мировой и отчитаться), а значимость заключалась в поддержании установленных связей и привлечении внимания к совместному прошлому. Все эти мероприятия мы считаем локальными символическими жестами: их внутренняя логика остается известной и значимой лишь для очень ограниченного круга участников, в то время как в медийном пространстве все эти мероприятия призваны лишь свидетельствовать об обращении к определенной теме. Причем значение, которое дискурсивно сообщается этим мероприятиям (например, «напомнить о совместном прошлом», «обозначить роль России» и пр.), может как совпадать, так и не совпадать с тем, что реально происходило.
Внешний наблюдатель обрекается на собирательство и перечисление подобных символических жестов. Так, в 2013-2015 гг. научные конференции или круглые столы (помимо рассмотренных выше стран) состоялись в Братиславе, Риге, Сантьяго, Кишиневе, Праге, Ташкенте, Кишиневе, Гронингене, Софии, а тематические вечера — в Шри-Ланке, Израиле и Эквадоре. В 2013-2014 гг. в Каула-Лумпур (Малайзия) проходили памятные мероприятия, посвященные русскому крейсеру «Жемчуг», который в годы Первой мировой погиб у берегов этой страны. Торжественное возложение венков состоялось на захоронениях русских солдат в Даугавпилсе (Латвия), Клайпеде (Литва), Миловице (Чехия), Южном Тироле (Италия), Инсбруке и г. Пече (Австрия). В Молдавии при поддержке фонда «Русский мир» была сделана ставка на продвижение темы участия гагаузов в Первой мировой (проведение творческого конкурса и выставки).
Первая мировая была практически предана забвению и в рамках отношений с Беларусью, несмотря на то, в 1915-1917 гг. здесь велись активные боевые действия.
Также несколько активизировалась работа, связанная с обустройством захоронений. В частности, дипломатические представительства, в некоторых случаях совместно с представительствами министерства обороны РФ по военно-мемориальной работе, ведут мониторинг их состояния. На средства российской стороны были восстановлены памятник и захоронение русских солдат в Оргееве (Молдавия, 2014 г.), перезахоронены обнаруженные во время поисковых экспедиций 218 русских солдат на кладбище в Асоте (Латвия), обустроено кладбище русских военнопленных в Дебренце (Венгрия, 2015 г.). Усилиями, правда, русскоязычных немцев обустроено захоронение во Франкфурте, где погребены русские военнопленные. В 2016 г. посольство в Чехии подключилось к улаживанию скандала, возникшего с отреставрированными надгробными плитами на захоронении двух русских военнопленных в г. Роуднице-над-Лабем: подрядчик ошибочно выбил на них красную звезду. Вместо нее в конечном итоге был выбит православный крест. В начале 2017 г. в венгерском Эстергоме появился памятник над захоронением русских и советских солдат обеих мировых войн.
Отметим, что далеко не на всех возможных направлениях был использован потенциал юбилея. Так, за чертой оказались страны-бывшие противники (несмотря на потенциальную актуальность темы примирения в самой Европе). Кроме того, Первая мировая была практически предана забвению и в рамках отношений с Беларусью, несмотря на то, в 1915-1917 гг. здесь велись активные боевые действия. В 2015 г. практически никак не была символически зафиксирована роль России в спасении армян от османского геноцида. На рубеже 2015-2016 гг. внешнеполитическое ведомство обеспокоилось тем, что в Киргизии и ряде других среднеазиатских стран мероприятия к 100-летию подавления «туркестанского восстания» приобретут антироссийское звучание. В соответствии с императивами дискурса внешнеполитической идентичности реакция свелась к поиску способов опровержения подобных оценок и организации ответной информационной кампании, хотя, наверное, более прагматично было бы признать трагедию тех событий и параллельно выдвинуть некое альтернативное, позитивное историческое событие. За пределами оказались и многочисленные захоронения иностранных военнопленных в России. Только летом 2017 г. появилась информация о том, что с Турцией подписано соответствующее соглашение об обустройстве братских могил в Ставрополе, Саратовской области, Владивостоке и Кирове.
Таким образом, можно сделать следующие выводы. Актуализация тематики Первой мировой в контексте внешней политики России структурировалась дискурсом внешнеполитической идентичности с его императивом обозначить роль России в истории Европы. Подобный государствоцентризм больше подходил для двусторонних отношений, а потому неудивительно, что Россия практически не принимала участие в общеевропейских мероприятиях, которые фиксировали представление о войне как об общей трагедии. Такой контекст с трудом подходил для подчеркивания собственной роли в победе Антанты. При этом далеко не всегда просчитывалось, а действительно ли с точки зрения формирования имиджа страны подходит предлагаемый акцент на героизме. Стоит отметить, что трагический нарратив имеет смысл, только если ставится задача преодоления сложного прошлого во имя некоего проекта общего будущего. В этом плане России на европейском направлении нет резона отказываться от героической риторики относительно военных событий.
Основное значение уделялось формированию инфраструктуры памяти в виде установки монументов, реже — обустройству захоронений. Другими словами, речь шла о вторжении в символическое пространство других стран. Наиболее удачным оказался сербский вектор, однако важно подчеркнуть, что основные мероприятия здесь реализовывались именно общественными или дипломатическими структурами, что, собственно, привело к тому, что общее прошлое наполнилось именно политическими значениями. Сложнее ситуация обстояла во Франции, поскольку продвижение памяти о Русской экспедиционном корпусе нашло поддержку в среде отдельных соотечественников и правых политиков, однако сама эта тема так и осталась маргинальной для национального исторического нарратива Франции. Пожалуй, наиболее ярко выраженное политическое значение (в эстетической функции) Первая мировая приобрела в рамках российско-словенских отношений, но и то с двумя оговорками: здесь она шла вкупе с памятью о Второй мировой войне на фоне отсутствия других объединяющих исторических сюжетов.
России на европейском направлении нет резона отказываться от героической риторики относительно военных событий.
Основная активность осуществлялась общественными организациями и дипломатическими представительствами, а потому общая тенденция скорее заключалась в том, чтобы не допустить политизации юбилея. С одной стороны, очевиден политический императив, направленный на подчеркивание роли России в тех событиях, с другой — попытка представить обращение к прошлому как проведение «нейтральной» культурной политики. Итогом стало то, что, хотя Первая мировая (за исключением украинского направления) не превратилась в объект «войн памяти», многочисленные мероприятия скорее производили впечатление локальных событий. Вместе с тем созданная «инфраструктура памяти» представляет собой определенный актив, и важно, чтобы в дальнейшем она не была утрачена, а это возможно только если ее актуализация (через различные символические акции) будет проводиться регулярно. Более того, критический пересмотр основ дискурса внешнеполитической идентичности и отказ от восприятия истории как чего-то объективного и нуждающегося в защите позволили бы перестать рассматривать историческую проблематику как поле «информационной войны» и перевести всю работу в более прагматичное русло по созданию общих символов, служащих интеграторами если не самих стран, то отдельных межнациональных социальных сетей.