Файл: Семья в психологической консультации.doc

ВУЗ: Не указан

Категория: Не указан

Дисциплина: Не указана

Добавлен: 22.11.2023

Просмотров: 651

Скачиваний: 3

ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.


Два следующих задания также выполняются легко, сохра­няются игровой стиль, зеркальные позы, контакт лицом к лицу. В проигрывании часто используются прикосновения. Не имея возможности подробнее остановиться на двух последних зада­ниях, хочется подчеркнуть общую позицию мамы и сына — бли­зость и взаимопонимание, солидарность и поддержка — ее отли­чительные черты.

Вторая пара — мать и дочь — были примером взаимодей­ствия при плохом контакте и отсутствии взаимопонимания.

2. Мама — архитектор. Валя — строитель. Валя сидит, лицом и корпусом повернута к матери — открыта для контакта. Мать сидит напротив нее, боком к ней. К Вале повернуто только лицо. Мама формально следует инструкции, тон сдержанный, неэмоциональный. Играющим приходится предпринимать спе­циальные усилия для того, чтобы архитектор мог видеть и боль­шую карту, и маленькие картинки. В предыдущей паре архи­тектор привставал со стула для того, чтобы увидеть картинки. В этой паре мама сидит неподвижно, а Валя с завязанными гла­зами по требованию матери каждую картинку ей протягивает и показывает, т. е. мама совсем не старается приспособиться к до­чери, а требует этого от нее.

Мама никак не комментирует Валины действия, не ругает и не хвалит. Ее текст выглядит так: «Бери картинку, покажи, направо, налево, стоп. Бери следующую». Нет даже таких слов, как «так, хорошо», «вот», «получилось» и т. п. Валя все молча делает, вопросов не задает. Задание было выполнено в требуемое время. Далее произошла смена ролей. Маме пришлось повер­нуться лицом к Вале, но она сидит, откинувшись на спинку стула, на расстоянии вытянутой руки от стола. Валя, наоборот, навалилась грудью на стол, выражает заинтересованность.

Валя — увлеченный архитектор, она не просит, чтобы строи­тель показывал ей картинки, а смотрит сама, руководит актив­но, толково, вначале тон эмоционально-приподнятый, затем ста­новится более безучастным, вялым. Мама выполняет все совер­шенно молча. Как только игра кончается, мама садится к Вале боком. Между ними нет никакой обратной связи. Следующие задания этой паре не удались. Мама не может вспомнить ничего хорошего: «Хорошее было давно», «Ты мне делаешь хорошее, когда не делаешь плохого». Валя вспоминает, как два месяца назад по дороге в консультацию мама купила ей у метро моро­женое. Воспроизвести эту сцену они отказываются.

Конфликты мама припоминает охотно: «У нас каждый день Конфликты». Суть этих конфликтов одна и та же: мама требует от Вали, как она говорит, самостоятельности, чтобы Валя сама делала уроки, сама развлекалась, даже сама ела, а Валя все время пытается привлечь маму — просит помочь ей с уроками, Накормить и т. п. Разыгрывать это перед камерой они также от­казываются. Интересно, что Валина мама никак не рефлексировала свою отвергающую позицию и не считала, что у нее с Ва­лей нет контакта. Ее основные жалобы были такие: ребенок не­самостоятельный, плохо учится. В группе мама проявлялась как спокойная, рассудительная женщина, которой просто не­сколько не повезло с дочкой — какая-то она вялая, неспособная, а в общем-то все хорошо.

Все видеозаписи обсуждались в группе, и эти об­суждения были едва ли не самыми полезными для ее членов. Этими обсуждениями и заканчивался курс груп­повой коррекции родителей.

Предварительный анализ такого курса групповой коррекции позволяет обобщенно представить ее резуль­таты в следующем виде:

1. Значительно снижается педагогическая и психоло­гическая неграмотность родителей.

2. Выявляется система стереотипов воспитания. Уда­ется увеличить арсенал средств общения с ребенком, и за счет этого система стереотипов становится менее жесткой.

3. Увеличивается общая «родительская» компетент­ность:

а) повышается сензитивность к ребенку;

б) нормализуется система требований и ожиданий;

в) повышается уверенность в себе как в родителе.

4. Обнаруживаются посторонние привнесения, ме­шающие родителю эффективно общаться с ребенком: личные проблемы родителя, особенности взаимоотноше­ний с другими членами семьи.


4.4. Совместная психотерапия семьи

Среди методов психологической работы с семьей важных место занимает «conjoint family therapy» — совместная семейная терапия, характеризующаяся тем, что в работ! принимают участие одновременно все члены семьи.

Рассмотрим главные характеристики этого метода опираясь на работы наиболее известных его сторонни ков—Дж. Белла (J. Bell, 1961), В. Сатир (V. Satir: 1967, 1978), Р. Спека (R. Speck, см.: А. Вгу, 1972);

А. Ферейры (A. Ferreira, 1963), а также на собственны! опыт использования семейной терапии в Московское консультативном центре психологической помощи семье.

В основе совместной семейной терапии лежит допущение, что причины психологических проблем и пути из решения неразрывно связаны с характеристиками функ­ционирования семьи как целостной структуры. Проблемы, приводящие семью в консультацию, естественны» образом следуют из логики развития отношений, непосредственно затрагивают каждого члена семейной груп­пы, хотя и приобретают индивидуально-специфические черты, преломляясь через качества личности и стиль жизни мамы и папы, бабушки и дедушки, старшего и младшего детей.

Они, с одной стороны, как бы фиксируют семейные дисгармонии, а с другой — приводят к усилению лич­ностной дезадаптации каждого члена семьи. Поэтому в ходе семейной терапии консультант работает на «всю семью в целом», а не на каждого отдельного ее предста­вителя, укрепляет здоровые начала семьи как общности, помогает семье избавиться от неадекватных способов функционирования, сменить стиль взаимоотношений на более гармоничный и продуктивный.

Понятно, что совместная семейная терапия показана не для всех семей, она имеет свои серьезные ограниче­ния. Наиболее эффективным этот метод оказывается для семей, члены которых объединены близкими, почти «симбиотическими» связями, основанными, однако, на искаженных эмоциональных и личностных предпосыл­ках. Семьи, члены которых отчуждены друг от друга, чаще всего отказываются посещать консультацию вместе:

их тяготит ситуация искусственного объединения, вызы­вая сопротивление и негативизм.

Так как в совместной семейной терапии обязательно участвуют и взрослые, и дети, то возраст детей сущест­венно ограничивает применение этого метода — им долж­но быть не менее 8—9 лет.

По нашим наблюдениям, наиболее продуктивно про­ходят занятия с семьями, в которых двое детей близ­кого возраста, лучше всего младшего подросткового. Ребята старше 14—15 лет стремятся не к восстановлению семейных отношений и связей, а, напротив, к психологи­ческой автономизации, отъединению от семьи. Поэтому нередко цели совместной семейной терапии восприни­маются ими как чуждые, вызывают сопротивление и де­монстративный протест. Дети 11—13 лет испытывают выраженную потребность в семейной общности, поэтому их очень привлекает задача самоопределения в семье. В то же время они достаточны умны и рефлексивны, что­бы анализировать свои проблемы и проблемы своих близких; последнее доставляет им особое удовольствие.


И психологическая коррекция, и психологическая Диагностика нарушенных семейных отношений основаны на представлении о семье как о целостной структуре. Это отражается в языке описания и анализа тех или иных феноменов, присущих семье как общности и наиболее ярко проявляющихся именно при психологической коррекции методом совместной семейной терапии.

Один из таких феноменов получил название «семей­ный миф» (A. Ferreira, 1963; J. Byng-Hal], 1973) — набор взаимно согласованных, но искаженных ролей, которые играют члены семьи. Он не подвергается внутри семьи никакому сомнению, служит хорошей программой для социальных контактов вне ее и в то же время уменьшает гибкость самой семейной системы. Функция его состоит в том, что он позволяет каждому члену семьи выстраи­вать собственную психологическую защиту с помощью других членов семьи, внутрисемейных отношений. До тех пор пока семья зиждется на семейном мифе, она яв­ляется «больной» системой. В качестве иллюстрации приведем пример семейного мифа, с которым пришлось столкнуться в нашей практике.

Семейный миф семьи, состоявшей из папы, мамы и двоих детей, можно было сформулировать так: «У нас все равны, все имеют равные права, равные возможности, и нет никого, кто был бы выделен особо». (Как правило, семейные мифы звучат внешне привлекательно: «В нашей семье самое главное — дружба» или «Мы все заботимся друг о друге».)

За этим правильным и социально приемлемым звуча­нием скрывается обычно какая-то глубоко закамуфли­рованная проблема. В данной семье она проявилась в том, что равенство членов семьи носило довольно специ­фический характер: каждая вещь, предмет, кусочек еды были четко поделены между всеми. В холодильнике на та­релке лежали кусочки масла с бирочками, на которых было написано «Мама», «Папа», «Маша», «Слава». Ра­венство заключалось также в том, что папа имел строго регламентированное время, в течение которого он смот­рел телевизор каждый вечер, сын тоже имел такое право? Совершенно четко распределялись денежные доходы, вне всякой зависимости от того, какие потребности у кого возникали: если, например, сын рвал ботинки, то до того момента, пока не наступала его очередь получать денежную поддержку, он ходил в рваных. Таковы были карикатурные, фальшивые проявления «равенства».

Если задуматься, чему служил этот миф в данном случае, можно найти много причин, но одна из них за­ключалась в полном отсутствии взаимной любви и тепла.


Все отношения регламентировались, формализовались для того, чтобы не стало ясно, что никто никого не лю­бит и никто ни к кому не привязан.

Семья обратилась в консультацию потому, что миф стал ей тесен: все члены семьи чувствовали страшную взаимную обиду, поскольку каждый все-таки ждал от других любви, а не своего кусочка масла с бирочкой.

История возникновения этого мифа связана с нару­шением супружеской верности, когда муж изменил своей йене, и это сильно переживалось обоими. Старшая дочка была достаточно взрослой и тоже сильно переживала. Когда после долгих страданий, самобичеваний и обвине­ний отец вернулся в семью, обида осталась, но говорить о ней в доме было не принято, а принято было закамуф­лировать все под дружеские, ровные отношения.

Кроме того, девочка была серьезно больна, и из-за этого маме приходилось уделять ей очень много внима­ния. С возрастом девочка выздоровела, но еще когда она была маленькой, все делили поровну, чтобы брат не снижался. Такова была форма семейной самозащиты, которая привела к некоторому гомеостазису, и этот гомеостазис поддерживался в течение долгого времени.

Обычно семейный миф формируется на почве какого-то неразрешенного кризиса — развода, чьей-то смерти, семейной тайны. Ферейра считает, что семейный миф воз­никает в тех семьях, для которых характерно расщепле­ние и отвержение чего-то нежеланного, травмирующего, а потом для дальнейшей защиты вырабатывается какой-то «фантом». В семьях, с которыми мы проводили сов­местную семейную терапию, миф всегда оказывался ре­конструируемым и довольно поверхностным, например:

«Мы не можем расстаться, потому что наша дочь очень больна и слаба». Клиенты обратились потому, что миф дал трещину: родители чувствовали, что даже ради бо­лезни девочки они не могут быть вместе, настолько они опротивели друг другу.

Сторонники подхода к семье с точки зрения семейного мифа считают, что все семьи имеют какие-то мифы, дру­гое дело—хороший это миф или плохой. Дж. Бинд Холл и А. Ферейра сводят семейную терапию к разру­шению того мифа, который уже и так дал трещину, и по­строению нового семейного мифа.

В совместной семейной терапии широко используется понятие идентифицированный (выявленный) пациент (identified patient). Это тот член семьи, на которого при обращении жалуются больше всего, с кем связывают основные проблемы семьи его родные. Совсем необяза­тельно, что он действительно самый неблагополучный. Как правило, в ходе работы оказывается, что семенные трудности лишь отчасти объясняются проблемами иден­тифицированного пациента. Чаще всего такая роль от­водится ребенку.