Файл: Сборник входят следующие стихотворения Ты помнишь В нашей бухте сонной Cижу за ширмой.doc

Просыпаюсь я – и в поле туманно,

Но с моей вышки – на солнце укажу.

И пробуждение мое безжеланно,

Как девушка, которой я служу.
Когда я в сумерки проходил по дороге,

Заприметился в окошке красный огонек.

Розовая девушка встала на пороге

И сказала мне, что я красив и высок.
В этом вся моя сказка, добрые люди.

Мне больше не надо от вас ничего:

Я никогда не мечтал о чуде –

И вы успокойтесь – и забудьте про него.
2 мая 1903

« Ты из шопота слов родилась…»

Ты из шопота слов родилась,

В вечереющий сад забралась

И осыпала вишневый цвет,

Прозвенел твой весенний привет.

С той поры, что ни ночь, что ни день,

Надо мной твоя легкая тень,

Запах белых цветов средь садов,

Шелест легких шагов у прудов,

И тревожной бессонницы прочь

Не прогонишь в прозрачную ночь.
Май 1903

Шаги Командора

В. А. Зоргенфрею

Тяжкий, плотный занавес у входа,

За ночным окном – туман.

Что теперь твоя постылая свобода,

Страх познавший Дон‑Жуан?
Холодно и пусто в пышной спальне,

Слуги спят, и ночь глуха.

Из страны блаженной, незнакомой, дальней

Слышно пенье петуха.
Что изменнику блаженства звуки?

Миги жизни сочтены.

Донна Анна спит, скрестив на сердце руки,

Донна Анна видит сны…

Чьи черты жестокие застыли,

В зеркалах отражены?

Анна, Анна, сладко ль спать в могиле?

Сладко ль видеть неземные сны?
Жизнь пуста, безумна и бездонна!

Выходи на битву, старый рок!

И в ответ – победно и влюбленно –

В снежной мгле поет рожок…
Пролетает, брызнув в ночь огнями,

Черный, тихий, как сова, мотор,

Тихими, тяжелыми шагами

В дом вступает Командор…
Настежь дверь. Из непомерной стужи,

Словно хриплый бой ночных часов –

Бой часов: «Ты звал меня на ужин.

Я пришел. А ты готов?..»
На вопрос жестокий нет ответа,

Нет ответа – тишина.

В пышной спальне страшно в час рассвета,

Слуги спят, и ночь бледна.
В час рассвета холодно и странно,

В час рассвета – ночь мутна.

Дева Света! Где ты, донна Анна?

Анна! Анна! – Тишина.
Только в грозном утреннем тумане

Бьют часы в последний раз:

Донна Анна в смертный час твой встанет.

Анна встанет в смертный час.
Сентябрь 1910 – 16 февраля 1912

« Не легли еще тени вечерние…»

Не легли еще тени вечерние,

А луна уж блестит на воде.

Всё туманнее, всё суевернее

На душе и на сердце – везде…

Суеверье рождает желания,

И в туманном и чистом везде

Чует сердце блаженство свидания,

Бледный месяц блестит на воде…

Кто‑то шепчет, поет и любуется,

Я дыханье мое затаил,‑

В этом блеске великое чуется,

Но великое я пережил…

И теперь лишь, как тени вечерние

Начинают ложиться смелей,

Возникают на миг суевернее

Вдохновенья обманутых дней…
5 октября 1899

« Я – Гамлет. Холодеет кровь…»

Я – Гамлет. Холодеет кровь,

Когда плетет коварство сети,

И в сердце – первая любовь

Жива – к единственной на свете.
Тебя, Офелию мою,

Увел далёко жизни холод,

И гибну, принц, в родном краю

Клинком отравленным заколот.
6 февраля 1914

« Как день, светла, но непонятна…»

Как день, светла, но непонятна,

Вся – явь, но – как обрывок сна,

Она приходит с речью внятной,

И вслед за ней – всегда весна.
Вот здесь садится и болтает.

Ей нравится дразнить меня

И намекать, что всякий знает

Про тайный вихрь ее огня.
Но я, не вслушиваясь строго

В ее порывистую речь,

Слежу, как ширится тревога

В сияньи глаз и в дрожи плеч.
Когда ж дойдут до сердца речи,

И опьянят ее духи,

И я влюблюсь в глаза и в плечи,

Как в вешний ветер, как в стихи,‑
Сверкнет холодное запястье,

И, речь прервав, она сама

Уже твердит, что сила страсти –

Ничто пред холодом ума!..
20 февраля 1914

« Девушка пела в церковном хоре…»

Девушка пела в церковном хоре

О всех усталых в чужом краю,

О всех кораблях, ушедших в море,

О всех, забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол,

И луч сиял на белом плече,

И каждый из мрака смотрел и слушал,

Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,

Что в тихой заводи все корабли,

Что на чужбине усталые люди

Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,

И только высоко, у Царских Врат,

Причастный Тайнам,– плакал ребенок

О том, что никто не придет назад.
Август 1905

« Превратила всё в шутку сначала…»

Превратила всё в шутку сначала,

Поняла – принялась укорять,

Головою красивой качала,

Стала слезы платком вытирать.
И, зубами дразня, хохотала,

Неожиданно всё позабыв.

Вдруг припомнила всё – зарыдала,

Десять шпилек на стол уронив.
Подурнела, пошла, обернулась,

Воротилась, чего‑то ждала,

Проклинала, спиной повернулась,

И, должно быть, навеки ушла…
Что ж, пора приниматься за дело,

За старинное дело свое.

Неужели и жизнь отшумела,

Отшумела, как платье твое?
29 февраля 1916

« По улицам метель метет…»

По улицам метель метет,

Свивается, шатается.

Мне кто‑то руку подает

И кто‑то улыбается.
Ведет – и вижу: глубина,

Гранитом темным сжатая.

Течет она, поет она,

Зовет она, проклятая.
Я подхожу и отхожу,

И замер в смутном трепете:

Вот только перейду межу –

И буду в струйном лепете.
И шепчет он – не отогнать

(И воля уничтожена):

«Пойми: уменьем умирать

Душа облагорожена.
Пойми, пойми, ты одинок,

Как сладки тайны холода…

Взгляни, взгляни в холодный ток,

Где всё навеки молодо…»
Бегу. Пусти, проклятый, прочь!

Не мучь ты, не испытывай!

Уйду я в поле, в снег и в ночь,

Забьюсь под куст ракитовый!
Там воля всех вольнее воль

Не приневолит вольного,

И болей всех больнее боль

Вернет с пути окольного!
26 октября 1907

« И вновь – порывы юных лет…»

И вновь – порывы юных лет,

И взрывы сил, и крайность мнений…

Но счастья не было – и нет.

Хоть в этом больше нет сомнений!
Пройди опасные года.

Тебя подстерегают всюду.

Но если выйдешь цел – тогда

Ты, наконец, поверишь чуду,
И, наконец, увидишь ты,

Что счастья и не надо было,

Что сей несбыточной мечты

И на полжизни не хватило,
Что через край перелилась

Восторга творческого чаша,

Что все уж не мое, а наше,

И с миром утвердилась связь,‑
И только с нежною улыбкой

Порою будешь вспоминать

О детской той мечте, о зыбкой,

Что счастием привыкли звать!
1912

« Я вам поведал неземное…»

Я вам поведал неземное.

Я всё сковал в воздушной мгле.

В ладье – топор. В мечте – герои.

Так я причаливал к земле.
Скамья ладьи красна от крови

Моей растерзанной мечты,

Но в каждом доме, в каждом крове

Ищу отважной красоты.
Я вижу: ваши девы слепы,

У юношей безогнен взор.

Назад! Во мглу! В глухие склепы!

Нам нужен бич, а не топор!
И скоро я расстанусь с вами,

И вы увидите меня

Вон там, за дымными горами,

Летящим в облаке огня!
16 апреля 1905

« Принявший мир, как звонкий дар…»

Принявший мир, как звонкий дар,

Как злата горсть, я стал богат.

Смотрю: растет, шумит пожар –

Глаза твои горят.
Как стало жутко и светло!

Весь город – яркий сноп огня.

Река – прозрачное стекло,

И только – нет меня…
Я здесь, в углу. Я там, распят.

Я пригвожден к стене – смотри!

Горят глаза твои, горят,

Как черных две зари!
Я буду здесь. Мы все горим:

Весь город мой, река, и я…

Крести крещеньем огневым,

О, милая моя!
26 октября 1907

В дюнах

Я не люблю пустого словаря

Любовных слов и жалких выражений:

«Ты мой», «Твоя», «Люблю», «Навеки твой».

Я рабства не люблю. Свободным взором

Красивой женщине смотрю в глаза

И говорю: «Сегодня ночь. Но завтра –

Сияющий и новый день. Приди.

Бери меня, торжественная страсть.

А завтра я уйду – и запою».
Моя душа проста. Соленый ветер

Морей и смольный дух сосны

Ее питал. И в ней – всё те же знаки,

Что на моем обветренном лице.

И я прекрасен – нищей красотою

Зыбучих дюн и северных морей.
Так думал я, блуждая по границе

Финляндии, вникая в темный говор

Небритых и зеленоглазых финнов.

Стояла тишина. И у платформы

Готовый поезд разводил пары.

И русская таможенная стража

Лениво отдыхала на песчаном

Обрыве, где кончалось полотно.

Так открывалась новая страна –

И русский бесприютный храм глядел

В чужую, незнакомую страну.
Так думал я. И вот она пришла

И встала на откосе. Были рыжи

Ее глаза от солнца и песка.

И волосы, смолистые как сосны,

В отливах синих падали на плечи.

Пришла. Скрестила свой звериный взгляд

С моим звериным взглядом. Засмеялась

Высоким смехом. Бросила в меня

Пучок травы и золотую горсть

Песку. Потом – вскочила

И, прыгая, помчалась под откос…
Я гнал ее далёко. Исцарапал

Лицо о хвои, окровавил руки

И платье изорвал. Кричал и гнал

Ее, как зверя, вновь кричал и звал,

И страстный голос был – как звуки рога.

Она же оставляла легкий след

В зыбучих дюнах, и пропала в соснах,

Когда их заплела ночная синь.
И я лежу, от бега задыхаясь,

Один, в песке. В пылающих глазах

Еще бежит она – и вся хохочет:

Хохочут волосы, хохочут ноги,

Хохочет платье, вздутое от бега…

Лежу и думаю: «Сегодня ночь

И завтра ночь. Я не уйду отсюда,

Пока не затравлю ее, как зверя,

И голосом, зовущим, как рога,

Не прегражу ей путь. И не скажу:

«Моя! Моя!» – И пусть она мне крикнет:

«Твоя! Твоя!»
Июнь – июль 1907, Дюны