Файл: Том первыйГлава первая.pdf

знал слишком хорошо, что такое пуховики и перины.
Можно было видеть тотчас, что он совершил свое по- прище, как совершают его все господские приказчики:
был прежде просто грамотным мальчишкой в доме,
потом женился на какой-нибудь Агашке-ключнице, ба- рыниной фаворитке, сделался сам ключником, а там и приказчиком. А сделавшись приказчиком, поступал,
разумеется, как все приказчики: водился и кумился с теми, которые на деревне были побогаче, подбавлял на тягла
2
победнее, проснувшись в девятом часу утра,
поджидал самовара и пил чай.
– Послушай, любезный! сколько у нас умерло кре- стьян с тех пор, как подавали ревизию?
– Да как сколько? Многие умирали с тех пор, – ска- зал приказчик и при этом икнул, заслонив рот слегка рукою, наподобие щитка.
– Да, признаюсь, я сам так думал, – подхватил Ма- нилов, – именно, очень многие умирали! – Тут он обо- ротился к Чичикову и прибавил еще: – Точно, очень многие.
– А как, например, числом? – спросил Чичиков.
– Да, сколько числом? – подхватил Манилов.
– Да как сказать числом? Ведь неизвестно, сколько умирало, их никто не считал.
2
Тягло – крестьянская семья, составляющая хозяйственную единицу.
Раскладка податей и повинностей производилась по тяглам.

– Да, именно, – сказал Манилов, обратясь к Чичи- кову, – я тоже предполагал, большая смертность; со- всем неизвестно, сколько умерло.
– Ты, пожалуйста, их перечти, – сказал Чичиков, –
и сделай подробный реестрик всех поименно.
– Да, всех поименно, – сказал Манилов.
Приказчик сказал: «Слушаю!» – и ушел.
– А для каких причин вам это нужно? – спросил по уходе приказчика Манилов.
Этот вопрос, казалось, затруднил гостя, в лице его показалось какое-то напряженное выражение, от ко- торого он даже покраснел, – напряжение что-то вы- разить, не совсем покорное словам. И в самом деле,
Манилов наконец услышал такие странные и необык- новенные вещи, каких еще никогда не слыхали чело- веческие уши.
– Вы спрашиваете, для каких причин? причины вот какие: я хотел бы купить крестьян… – сказал Чичиков,
заикнулся и не кончил речи.
– Но позвольте спросить вас, – сказал Манилов, –
как желаете вы купить крестьян: с землею или просто на вывод, то есть без земли?
– Нет, я не то чтобы совершенно крестьян, – сказал
Чичиков, – я желаю иметь мертвых…
– Как-с? извините… я несколько туг на ухо, мне по- слышалось престранное слово…

– Я полагаю приобресть мертвых, которые, впро- чем, значились бы по ревизии как живые, – сказал Чи- чиков.
Манилов выронил тут же чубук с трубкою на пол и как разинул рот, так и остался с разинутым ртом в продолжение нескольких минут. Оба приятеля, рас- суждавшие о приятностях дружеской жизни, остались недвижимы, вперя друг в друга глаза, как те портреты,
которые вешались в старину один против другого по обеим сторонам зеркала. Наконец Манилов поднял трубку с чубуком и поглядел снизу ему в лицо, стара- ясь высмотреть, не видно ли какой усмешки на губах его, не пошутил ли он; но ничего не было видно та- кого, напротив, лицо даже казалось степеннее обык- новенного; потом подумал, не спятил ли гость как-ни- будь невзначай с ума, и со страхом посмотрел на него пристально; но глаза гостя были совершенно ясны, не было в них дикого, беспокойного огня, какой бегает в глазах сумасшедшего человека, все было прилично и в порядке. Как ни придумывал Манилов, как ему быть и что ему сделать, но ничего другого не мог приду- мать, как только выпустить изо рта оставшийся дым очень тонкою струею.
– Итак, я бы желал знать, можете ли вы мне тако- вых, не живых в действительности, но живых относи- тельно законной формы, передать, уступить или как

вам заблагорассудится лучше?
Но Манилов так сконфузился и смешался, что толь- ко смотрел на него.
– Мне кажется, вы затрудняетесь?.. – заметил Чи- чиков.
– Я?.. нет, я не то, – сказал Манилов, – но я не могу постичь… извините… я, конечно, не мог получить та- кого блестящего образования, какое, так сказать, вид- но во всяком вашем движении; не имею высокого ис- кусства выражаться… Может быть, здесь… в этом,
вами сейчас выраженном изъяснении… скрыто дру- гое… Может быть, вы изволили выразиться так для красоты слога?
– Нет, – подхватил Чичиков, – нет, я разумею пред- мет таков как есть, то есть те души, которые, точно,
уже умерли.
Манилов совершенно растерялся. Он чувствовал,
что ему нужно что-то сделать, предложить вопрос, а какой вопрос – черт его знает. Кончил он наконец тем,
что выпустил опять дым, но только уже не ртом, а чрез носовые ноздри.
– Итак, если нет препятствий, то с Богом можно бы приступить к совершению купчей крепости, – сказал
Чичиков.
– Как, на мертвые души купчую?
– А, нет! – сказал Чичиков. – Мы напишем, что они

живы, так, как стоит действительно в ревизской сказ- ке. Я привык ни в чем не отступать от гражданских за- конов, хотя за это и потерпел на службе, но уж изви- ните: обязанность для меня дело священное, закон –
я немею пред законом.
Последние слова понравились Манилову, но в толк самого дела он все-таки никак не вник и вместо ответа принялся насасывать свой чубук так сильно, что тот начал наконец хрипеть, как фагот. Казалось, как будто он хотел вытянуть из него мнение относительно тако- го неслыханного обстоятельства; но чубук хрипел, и больше ничего.
– Может быть, вы имеете какие-нибудь сомнения?
– О! помилуйте, ничуть. Я не насчет того говорю,
чтобы имел какое-нибудь, то есть, критическое предо- суждение о вас. Но позвольте доложить, не будет ли это предприятие или, чтоб еще более, так сказать, вы- разиться, негоция,
3
– так не будет ли эта негоция несо- ответствующею гражданским постановлениям и даль- нейшим видам России?
Здесь Манилов, сделавши некоторое движение го- ловою, посмотрел очень значительно в лицо Чичико- ва, показав во всех чертах лица своего и в сжатых гу- бах такое глубокое выражение, какого, может быть, и не видано было на человеческом лице, разве только
3
Негоция – коммерческая сделка.

у какого-нибудь слишком умного министра, да и то в минуту самого головоломного дела.
Но Чичиков сказал просто, что подобное предприя- тие, или негоция, никак не будет несоответствующею гражданским постановлениям и дальнейшим видам
России, а чрез минуту потом прибавил, что казна по- лучит даже выгоды, ибо получит законные пошлины.
– Так вы полагаете?..
– Я полагаю, что это будет хорошо.
– А, если хорошо, это другое дело: я против этого ничего, – сказал Манилов и совершенно успокоился.
– Теперь остается условиться в цене.
– Как в цене? – сказал опять Манилов и остановил- ся. – Неужели вы полагаете, что я стану брать день- ги за души, которые в некотором роде окончили свое существование? Если уж вам пришло этакое, так ска- зать, фантастическое желание, то с своей стороны я передаю их вам безынтересно и купчую беру на себя.
Великий упрек был бы историку предлагаемых со- бытий, если бы он упустил сказать, что удовольствие одолело гостя после таких слов, произнесенных Ма- ниловым. Как он ни был степенен и рассудителен, но тут чуть не произвел даже скачок по образцу козла,
что, как известно, производится только в самых силь- ных порывах радости. Он поворотился так сильно в креслах, что лопнула шерстяная материя, обтягивав-

шая подушку; сам Манилов посмотрел на него в неко- тором недоумении. Побужденный признательностью,
он наговорил тут же столько благодарностей, что тот смешался, весь покраснел, производил головою от- рицательный жест и наконец уже выразился, что это сущее ничего, что он, точно, хотел бы доказать чем- нибудь сердечное влечение, магнетизм души, а умер- шие души в некотором роде совершенная дрянь.
– Очень не дрянь, – сказал Чичиков, пожав ему руку.
Здесь был испущен очень глубокий вздох. Казалось,
он был настроен к сердечным излияниям; не без чув- ства и выражения произнес он наконец следующие слова: – Если б вы знали, какую услугу оказали сей,
по-видимому, дрянью человеку без племени и роду!
Да и действительно, чего не потерпел я? как барка ка- кая-нибудь среди свирепых волн… Каких гонений, ка- ких преследований не испытал, какого горя не вкусил,
а за что? за то, что соблюдал правду, что был чист на своей совести, что подавал руку и вдовице беспомощ- ной, и сироте-горемыке!.. – Тут даже он отер платком выкатившуюся слезу.
Манилов был совершенно растроган. Оба прияте- ля долго жали друг другу руку и долго смотрели молча один другому в глаза, в которых видны были навер- нувшиеся слезы. Манилов никак не хотел выпустить руки нашего героя и продолжал жать ее так горячо,

что тот уже не знал, как ее выручить. Наконец, выдер- нувши ее потихоньку, он сказал, что не худо бы куп- чую совершить поскорее и хорошо бы, если бы он сам понаведался в город. Потом взял шляпу и стал откла- ниваться.
– Как? вы уже хотите ехать? – сказал Манилов,
вдруг очнувшись и почти испугавшись.
В это время вошла в кабинет Манилова.
– Лизанька, – сказал Манилов с несколько жалост- ливым видом, – Павел Иванович оставляет нас!
– Потому что мы надоели Павлу Ивановичу, – отве- чала Манилова.
– Сударыня! здесь, – сказал Чичиков, – здесь, вот где, – тут он положил руку на сердце, – да, здесь пре- будет приятность времени, проведенного с вами! и по- верьте, не было бы для меня большего блаженства,
как жить с вами если не в одном доме, то, по крайней мере, в самом ближайшем соседстве.
– А знаете, Павел Иванович, – сказал Манилов, ко- торому очень понравилась такая мысль, – как было бы в самом деле хорошо, если бы жить этак вместе,
под одною кровлею, или под тенью какого-нибудь вя- за пофилософствовать о чем-нибудь, углубиться!..
– О! это была бы райская жизнь! – сказал Чичиков,
вздохнувши. – Прощайте, сударыня! – продолжал он,
подходя к ручке Маниловой. – Прощайте, почтенней-

ший друг! Не позабудьте просьбы!
– О, будьте уверены! – отвечал Манилов. – Я с вами расстаюсь не долее как на два дни.
Все вышли в столовую.
– Прощайте, миленькие малютки! – сказал Чичиков,
увидевши Алкида и Фемистоклюса, которые занима- лись каким-то деревянным гусаром, у которого уже не было ни руки, ни носа. – Прощайте, мои крошки. Вы извините меня, что я не привез вам гостинца, потому что, признаюсь, не знал даже, живете ли вы на свете,
но теперь, как приеду, непременно привезу. Тебе при- везу саблю; хочешь саблю?
– Хочу, – отвечал Фемистоклюс.
– А тебе барабан; не правда ли, тебе барабан? –
продолжал он, наклонившись к Алкиду.
– Парапан, – отвечал шепотом и потупив голову Ал- кид.
– Хорошо, я тебе привезу барабан. Такой славный барабан, этак все будет: туррр… ру… тра-та-та, та-та- та… Прощай, душенька! прощай! – Тут поцеловал он его в голову и обратился к Манилову и его супруге с небольшим смехом, с каким обыкновенно обращают- ся к родителям, давая им знать о невинности желаний их детей.
– Право, останьтесь, Павел Иванович! – сказал Ма- нилов, когда уже все вышли на крыльцо. – Посмотри-

те, какие тучи.
– Это маленькие тучки, – отвечал Чичиков.
– Да знаете ли вы дорогу к Собакевичу?
– Об этом хочу спросить вас.
– Позвольте, я сейчас расскажу вашему кучеру. –
Тут Манилов с такою же любезностью рассказал дело кучеру и сказал ему даже один раз «вы».
Кучер, услышав, что нужно пропустить два поворо- та и поворотить на третий, сказал: «Потрафим, ва- ше благородие», – и Чичиков уехал, сопровождаемый долго поклонами и маханьями платка приподымав- шихся на цыпочках хозяев.
Манилов долго стоял на крыльце, провожая глаза- ми удалявшуюся бричку, и когда она уже совершен- но стала не видна, он все еще стоял, куря трубку. На- конец вошел он в комнату, сел на стуле и предался размышлению, душевно радуясь, что доставил гостю своему небольшое удовольствие. Потом мысли его перенеслись незаметно к другим предметам и нако- нец занеслись бог знает куда. Он думал о благополу- чии дружеской жизни, о том, как бы хорошо было жить с другом на берегу какой-нибудь реки, потом чрез эту реку начал строиться у него мост, потом огромнейший дом с таким высоким бельведером,
4
что можно оттуда видеть даже Москву и там пить вечером чай на откры-
4
Бельведер – буквально: прекрасный вид; здесь: башня на здании.

том воздухе и рассуждать о каких-нибудь приятных предметах. Потом, что они вместе с Чичиковым прие- хали в какое-то общество в хороших каретах, где об- ворожают всех приятностию обращения, и что будто бы государь, узнавши о такой их дружбе, пожаловал их генералами, и далее, наконец, бог знает что такое,
чего уже он и сам никак не мог разобрать. Странная просьба Чичикова прервала вдруг все его мечтания.
Мысль о ней как-то особенно не варилась в его голо- ве: как ни переворачивал он ее, но никак не мог изъ- яснить себе, и все время сидел он и курил трубку, что тянулось до самого ужина.