Файл: Теоретические аспекты взаимодействия рынка и государства Сущность и содержание государственного регулирования рыночной экономики.pdf

Сторонников преодоления трудностей современной российской экономики через становление экономической системы смешанного типа можно разделить на две группы.
Первая группа — экономисты неоконсервативного направления, отстаивающие вариант
радикального либерализма — продолжает и по сей день верить в действенность рыночных механизмов и частной инициативы. Они полагают, что именно внутренние силы формирующегося в России раскрепощенного, свободного рынка способны вывести ее на траекторию устойчивого роста. В качестве путей преодоления трансформационного спада эти ученые и либеральные политические круги рассматривают всемерное открытие российской экономики внешнему миру, безусловное банкротство всех неэффективных предприятий (независимо от причин их тяжелого финансового состояния),
форсированное развитие частного сектора как фундамента рыночной экономики, достижение макроэкономической стабилизации инструментами жестко ограничительной монетарной и фискальной политики и, наконец, скорейшее выстраивание институтов, обеспечивающих цивилизованное функционирование рыночных отношений. Расценивая
рыночное саморегулирование не в качестве абстрактной теоретической конструкции, а как реально действующий на практике механизм, идеологи всемерной либерализации российской экономики убеждены, что и большинстве сфер хозяйственной жизни деятельность государственных органов несравненно менее результативна, чем инициатива частных компаний. Значит, повышение народнохозяйственной эффективности возможно, только если государство уйдет из всех сфер, где его способен заменить частник, станет небольшим и дешевым для налогоплательщиков, а его доля в перераспределении ВВП будет кардинальным образом сокращена. Особое историческое наследие России они усматривают в традициях мощного бюрократического государства, в невероятно высоком уровне коррумпированности государственного аппарата, в результате чего реализация им даже элементарных общественных функций оказывается фактически парализованной.
Вместе с тем ученые, которые относятся к неоклассической школе и опираются, например, на монетаристскую теорию, признают, что некоторые важные хозяйственные функции (прежде всего денежно-кредитное регулирование экономики) должны находиться в исключительной компетенции государства в лице центрального банка. При этом государство должно стремиться к жесткому подавлению инфляции, даже если

платой за это становится углубление спада производства и сокращение занятости населения. Таково, по их мнению, непременное условие последующего стремительного роста частных (в том числе иностранных) инвестиций — в связи с понижением номинальных процентных ставок — и соответственно выхода из кризиса на сугубо рыночной основе. Предполагается взять курс также на резкое сокращение налогового бремени и достижение тем самым (вкупе с радикальным урезанием расходов государства на инвестиционные и социальные нужды) бездефицитного бюджета, ускоренное погашение внешнего долга и недопущение новых масштабных займов.
В результате реализации этого варианта рыночных преобразований Россия, по мнению радикальных либералов, должна стать среднеразвитой демократической страной с приемлемым стандартом жизни для большинства своих граждан и без всяких притязаний на мировое господство. Однако такой путь чреват значительным риском и содержит угрозу подрыва национальной безопасности страны. Чрезмерная открытость экономики, слабость государства и отсутствие многих звеньев рыночной инфраструктуры, формирование которых в сжатые сроки выглядит проблематичным, вполне может вылиться в лавину банкротств потенциально жизнеспособных отечественных предприятий. Нарастающая безработица, а также повышение тарифов естественных монополий, почувствовавших широкую свободу в сфере ценообразования, способны породить новую волну экономического спада и спровоцировать общенациональный политический кризис. Кроме того, в рамках радикально-либерального варианта, сторонники которого основные надежды возлагают на "невидимую руку" рынка, едва ли может получить конструктивное разрешение специфическая российская проблема уникальных структурных диспропорций, без чего трудно всерьез рассчитывать на относительную стабильность общего уровня цен и устойчивый экономический рост. В этом случае национальное богатство Российской Федерации скорее всего станет неотъемлемым составным элементом сложившейся в современном мире системы минерально-сырьевого капитала, управляемой постиндустриальными странами "Большой семерки", и прежде всего США.
Вторую группу составляют экономисты-государственники (неокейнсиацы). Они отстаивают приоритет обеспечения полной занятости, устойчивого экономического роста

в нашей стране и признают невозможным (и нежелательным) возрождение механизмов директивного централизованного управления как целостной системы, а главным резервом российской экономики считают восстановление ее управляемости при активном участии государства в хозяйственной жизни страны, причем не только как реформатора, но и как действующего предпринимателя и инвестора. Признавая опасность коррупции, они все же склонны усматривать перспективы борьбы с этим злом, а потому расценивают государственную экономическую политику не как некое вспомогательное звено, а в качестве не менее важного (по сравнению с рыночной самонастройкой воспроизводства) механизма регулирования российской модели смешанной экономики. Только разумная и активная государственная (особенно структурная) политика способна, по мнению этих сторонников дирижистской модели, содействовать скорейшему восстановлению и последующему превышению докризисного объема ВВП параллельно с формированием отечественной разновидности рыночного хозяйства. Делая акцент на формировании и осуществлении бюджетно-налоговой политики (причем в ее стимулирующем, а вовсе не ограничительном варианте), государственные органы считают появление в экономической системе России бюджетного дефицита (носящего в условиях неполной занятости циклический характер) и ползучей инфляции некоей платой за наращивание ВВП.
Социальные расходы государства характеризуются ими не просто как благотворительность властей, а в роли значимого инструмента обеспечения экономического роста.
Налоговая нагрузка в российской экономике, по их мнению, заведомо не может быть слишком низкой в связи с потребностью финансирования государством значительного объема общественных и квазиобщественных благ. Наращивание инвестиционных и социальных расходов правительства признается допустимым за счет некоторого расширения лимита государственного долга с перевесом в его структуре внешних заимствований над внутренними — во избежание подрыва частного инвестиционного спроса. При реализации долговой политики первенство должно отдаваться погашению долга перед собственным народом.
До середины 1998 г. в коридорах российской власти безоговорочно господствовали либеральные взгляды, хотя ни в одной из развитых стран сегодня невозможно встретить

подобный тип рыночной экономики, носящий скорее теоретический характер. В рамках реализуемой концепции так называемой оптимизации преобладали неоклассические идеи решительного отделения государства от экономики, существенного сокращения (в ходе приватизации) масштабов государственного сектора, минимизации степени содействия правительства и центрального банка наращиванию конкурентоспособности отечественного капитала. Уникальной особенностью российского либерализма в 1990-е гг. явилось сочетание тенденции к неуклонному сокращению функций государства, решительному сбрасыванию все большего их числа на плечи частного сектора с сохранением запредельно высокой налоговой нагрузки на отечественную экономику.
Социальной ценой за этот выбор стало резкое ухудшение финансового состояния большинства предприятий обрабатывающей промышленности, сельского хозяйства, строительства и других, не относящихся к отраслям с четкой экспортной ориентацией.
Прогрессирующий спад производства в этих жизнеобеспечивающих отраслях неуклонно повышал степень зависимости отечественной экономики от импорта потребительских товаров, который в свою очередь приводил либо к росту внешнего долга страны, либо к вынужденному наращиванию экспорта топлива и сырья для получения необходимой валютной выручки.
В условиях жестких бюджетных ограничений за гранью выживания оказались отечественное машиностроение и весь высокотехнологичный комплекс страны.
Стремительный (хотя и с некоторым запаздыванием) рост безработицы и нищеты привел к обострению социальной напряженности в российском обществе. Желание удержать политическую власть привело ее представителей (особенно в период президентских выборов 1996 г.) к вынужденному и запоздалому решению о наращивании трансфертных платежей из государственного бюджета, реализация которого в условиях экономического спада и сжатия налогооблагаемой базы усилила бюджетную несбалансированность.
Стремясь не допустить чрезмерного инфляционного всплеска в поствыборный период, финансовые власти провели секвестирование государственных (исходов (в первую очередь инвестиционной направленности). Переход от денежного к долговому финансированию бюджетного дефицита —тожев антиинфляционных целях — не мог не вызвать нарастания процентных ставок и интенсивного проявления эффекта вытеснения

частных инвестиций. Валютно-финансовый кризис августа 1998 г., ставший наглядным свидетельством провала курса на реализацию либеральной идеи о марш-броске в свободную рыночную экономику, заставил общество заплатить чрезвычайно высокую цену за преодоление инфляции. Впрочем, российское государство на том этапе оказалось неспособным решить и задачу долгосрочной ценовой стабильности.
Столь длительное присутствие либералов в российских властных структурах имеет веские причины. В значительной степени оно стало побочным результатом глубокого кризиса советской системы государственного управления в 1970-1980-е гг., проявившегося в катстрофическом сокращении его эффективности. Еще тогда общественное сознание утвердилось в мысли, что сверхогосударствленная экономика принципиально неспособна гарантировать дальнейший экономический рост, подъем эффективности производства, усвоение достижений НТР. Решение задачи обеспечения нового качества роста требовало запуска рыночного механизма саморегулирования.
Рыночная эйфория охватила обширные слои российского общества, недостаточно знакомого с реальными механизмами функционирования современной смешанной экономики и потому выдвинувшего на политическую арену сторонников радикальных преобразований.
Однако вскоре выяснилось, что сам переход к рыночной экономике, запуск многих ее механизмов, действующих в дальнейшем стихийно, может быть осуществлен только сознательно, при активном участии государства.
Негативные результаты функционирования отечественной экономики в 1990-е гг. развенчали господствовавший в тот период в экономической науке либеральный миф о том, что, будучи освобожденным от деформирующего воздействия государства, рынок самопроизвольно обеспечит рост благосостояния россиян и достижение других ведущих макроэкономических целей. В действительности же в период рыночной трансформации параллельно реализуются две противоречивые тенденции. С одной стороны, централизованное управление социально- экономическими процессами утрачивает всеобъемлющий характер, масштабы правительственного вторжения в хозяйственную жизнь серьезно сокращаются. С другой
— происходит кардинальное изменение форм и методов государственного вмешательства, нацеленное на повышение его эффективности. Первая из этих тенденций связана с

либерализацией, приватизацией, децентрализацией экономики и сопровождается ограничением способности властей к принуждению, сжатием объема контролируемых ими ресурсов. Вторая сопряжена с преобразованием, трансформацией самого государства
— становлением его как самостоятельного субъекта рыночных отношений, обязанного брать на себя на начальных этапах перехода часть функций еще не развитого рынка.
В теории рыночной трансформации постсоциалистических государств можно обнаружить стремление абсолютизировать обе стороны данного противоречия — здесь либо преувеличивают значимость разрушающих прежнее государство преобразований, мистифицируя всесилие монетаризма, либо, наоборот, чрезмерно раздувают конструктивную роль властей в формировании рыночного хозяйства. Причем в научной лирературе середины 1980-х гг. преобладало представление о высокой степени управляемости процесса перехода централизованно планируемой экономики к экономике рыночной. Тем не менее во всех других постсоциалистических странах (за исключением, пожалуй, только Китая) иллюзией, серьезной ошибкой науки, опровергнутой жизнью, оказалось представление, что "этот процесс будет происходить в форме некой
„социальной инженерии", что мощное государство, исходя из соображений либо социальной справедливости, либо экономической эффективности, будет привносить новые эффективные рыночно ориентированные механизмы, постепенно вытесняющие традиционные для иерархически организованной экономики механизмы ресурсного регулирования".
Как показала практика 1990-х гг., реальный переход к рыночной экономике обычно начинается иначе: институты власти, адекватные модели планово-регулируемой экономики, теряют свою способность к контролю над страной, а потому оказываются не в состоянии противодействовать ослаблению своего политического влияния. Иначе говоря, запуск процесса формирования рыночных отношений как некой системы предполагает безусловное разрушение глубинных основ механизма административной координации воспроизводства, которое делает невозможным так называемый реванш бюрократии
(неоднократно случавшийся ранее в нашей стране — например, в конце хрущевской оттепели).
Кардинальное ослабление постсоциалистического государства,

узурпированного бюрократами, преследующими свои собственные цели, позволяет стране быстрее пройти некую точку невозврата к прежней экономической системе.
Однако, вполне осознавая опасность бюрократизации и коррупции, многие ученые не склонны уповать на действенность рыночных механизмов и частной инициативы как движущих сил в переходный период. Уход государства из социально-экономической сферы и вакуум координации приводят к крайне негативным последствиям, ставящим под сомнение саму возможность кардинального изменения экономической системы. Падение реальных доходов населения и угроза массовой безработицы приводят к росту социальной напряженности в обществе и "массовому разочарованию в демократии и парламентской форме правления, вызывая тягу к „железной руке". Действительно, в условиях обнищания населения в стране сохраняется опасность использования демократической процедуры выборов для прихода к власти сторонников авторитарного стиля правления. Выйти из этой ситуации, тем более избежать ее, можно только при более активном участии государства в экономической деятельности. Государственная интервенция в хозяйственную жизнь в данном случае не означает возврата к командной экономике, но это и не радикальное движение только вперед со слепой надеждой на внутренние силы рынка.
В Российской Федерации после августа 1998 г. и по настоящее время реализовывался некий промежуточный вариант, отнюдь не являющийся золотой серединой между либеральной моделью и моделью, отстаиваемой рыночно мыслящими государственниками. Он связан с сохранением существующей относительно благоприятной социально-экономической ситуации в течение как можно более длительного временного интервала. Главным условием достижения такого состояния статус-кво (от лат. status quo — "положение, которое было"), опирающегося на инерционность сложившихся в пореформенной России тенденций, является способность фискальных и монетарных властей (где представлены сторонники принципиально различных стратегий развития нашего общества), в целом несущихся по воле волн, постоянно находить некий компромисс в макроэкономических целях, не выходя за рамки пороговых значений таких индикаторов конъюнктуры, как абсолютная и относительная величина бюджетного дефицита (профицита) и государственного долга, уровень

инфляции и безработицы, масштабы денежной эмиссии. Стремление к выбору наилучшей в каждый конкретный момент комбинации либерального и патерналистского вариантов развития позволяло правительству вплоть до осени 2008 г. избегать крупных неудач, хотя и ценой отсутствия в его деятельности сколько - нибудь громких успехов. При этом некоторые бесспорные достижения властей в немалой степени обусловлены их очевидным стремлением осуществлять предсказуемую экономическую политику, приводить социально-экономические обязательства государства в строгое соответствие с его возможностями, как это можно было наблюдать в последнее время, например, в реформе по замене льгот денежными компенсациями.
Подобный вариант вряд ли можно назвать стратегией, поскольку в нем, безусловно, преобладает тактический аспект. Он означает движение отечественной экономики как по лезвию бритвы, когда, с одной стороны, провозглашается интеграция России во всемирное хозяйство, а с другой — осуществляется защита российских производителей от конкуренции из-за рубежа. Правительственные финансисты в этих условиях неустанно изобретают новые инструменты, позволяющие, не слишком нарушая закон о федеральном бюджете, регулярно перебрасывать средства с одних его расходных статей на другие
(например, бастующим шахтерам, нуждающимся в жилье военным, на нейтрализацию вспышки недовольства бывших льготников или на помощь пострадавшим при крушении "Невского экспресса", пожаре в пермской "Хромой лошади" и погорельцам лета 2010 г.).
Таким образом, уже не допускается отстаиваемая либералами излишняя жесткость финансово-кредитной политики (чтобы не породить новый экономический спад), но при этом не приветствуется стремление государственников дополнительными правительственными расходами и другими инфляционными (во всяком случае на начальном этапе) мерами ускорить рост обрабатывающих отраслей реального сектора.
Более или менее надежный контроль над инфляцией, угроза которой все же сохраняется хотя бы по причине регулярно набирающих силу инфляционных ожиданий населения, достигается в этом случае за счет притока в страну нефтедолларов и укрепления тем самым реального обменного курса рубля в сочетании с расширяющимися золотовалютными резервами. Следовательно, реализация варианта, предполагающего сохранение статус - кво, при котором не оправдываются как самые пессимистические, так