Файл: Прецедент и судебная практика в Российской Федерации проблема соотношения.docx
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 10.01.2024
Просмотров: 51
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Прецедент и судебная практика в Российской Федерации: проблема соотношения
Вопрос о природе и роли судебной практики всегда был актуальным и занимал внимание юристов, как ученых, так и тех, кто занимается практической деятельностью. Значительное место обсуждение этого вопроса имеет и в дореволюционной юридической литературе. Так, Д.Д. Гримм полагал необходимым признать, что судебная практика всегда, открыто или молчаливо, будет сохранять характер одной из форм образования правовых норм. Он писал, что судебная практика может "привести установлению новых норм, раз данное толкование начинает считаться обязательным не в силу внутреннего убеждения суда в правильности его, а в силу либо того, что оно освящено прежней практикой, либо того, что оно исходит от высшего суда, покоится на его авторитете".1
Н.М. Коркунов признавал судебную практику самостоятельным источником права, средним между законом и обычаем, хотя и отмечал известную ее непостоянность и решительно отвергал возможность связанности суда своими предыдущими решениями.2 Своеобразную позицию по данному вопросу занимал Ю.С. Гамбаров, который полагал, что судебная практика является источником права особого рода, она, по его мнению, лишена формально-обязательной силы, но все же связывает судью, и потому может претендовать на признание ее в таком качестве в отличие от единичного судебного решения.3 Признавая значение, которое имела в прошлом судебная практика, отрицал возможность придать ей характер источника гражданского права и Г.Ф. Шершеневич, полагая, что ознакомление с правом через нее не соответствует признаку обязательности.4
Весьма интересен взгляд на эту проблему "со стороны", точка зрения В. Батлера, юриста, мыслящего в традициях и категориях общего права, выраженная в статье с характерным названием "Роль прецедентного права в российской правовой системе". Констатируя тот факт, что отрицательное отношение к возможности признания правотворческого характера отдельных решений является общепринятым положением и дореволюционной и советской правовой науки, В. Батлер все же предпринимает попытку "рассмотреть некоторые фрагментарные свидетельства того, что этой линией исследования нелегко пренебречь на фоне российской судебной организации".5 Анализируя судебную организацию в России, автор приходит к выводу, что, по сравнению с англо-американской и континентальной европейской правовыми системами, в России не было предпосылок формирования прецедентного права. В частности, речь идет о двух весьма важных для становления английского прецедентного права, как это уже было показано выше, явлениях – организованной юридической профессии и образовании, а, следовательно, и правовой доктрине.
6 Действительно, Московский университет появился только в 1755 году, Петербургский – в 1802, профессиональная адвокатура возникла, а судебные функции были отделены от управленческих только после реформы 1864 года. До 1649 года законы были недоступны в печатной форме, а отчеты о судебных делах стали доступны только после 1866 года, когда кассационные департаменты Правящего Сената стали ежегодно публиковать сборники своих постановлений. "Короче говоря, прецеденты не публиковались, в лучшем случае эпизодически использовались в образовательных целях, редко цитировались в научных работах и комментариях, и, похоже, играли незначительную роль, если вообще какую-либо играли в жизни практикующих юристов и судей".7 Отмечая, что материалы о прецедентах "домосковского" (до XV века) периода или не сохранились, или не исследованными (незамеченными) хранятся в архивах, Батлер пишет все же, что до 1864 года за исключением некоторых решений Государственного Совета и Сената фактически существовал формальный запрет на использование судебных решений в качестве прецедентов, а отсутствие опубликованных судебных отчетов ограничивало судей в следовании их собственным предыдущим решениям. Только кассационные департаменты Сената стали публиковать свои разъяснения закона, которые они считали обязательными для нижестоящих судов, причем не только по кассированному делу, но и в других, подобных, случаях.
Другой западный исследователь российской правовой системы В. Вагнер пишет: "Западные исследователи кассационного департамента по гражданским делам полагают, что прецедентное право в некоторых сферах стало более значительным, чем статутное. Взаимодействие кассационного департамента по гражданским делам с нижестоящими судами сделало российскую правовую систему гибридом правовых систем частного и общего права и позволило прецедентам, установленным кассационным департаментом, влиять на гражданское право также сильно или даже более сильно, чем статутное право. … широта официальных полномочий, на которую претендовал кассационный департамент, делала его уникальным среди гражданских судебных европейских образований, но его положение отличалось и от положения его эквивалентов в англо-американском общем праве. … он не считал себя формально связанным своими прежними решениями. Эта свобода от своих собственных прецедентов в некоторых случаях давала кассационному департаменту даже большую власть и гибкость, чем имели англо-американские суды, придавая казуистический характер и некоторые недостатки российскому гражданскому праву".
8
Нужно заметить, что это право, давать обязательные разъяснения, по мнению многих русских юристов не было основано на законе, а "присвоено" кассационными департаментами Правящего Сената. В частности, Е. В. Васьковский отмечал, что в соответствии со статьей 815 Устава Гражданского судопроизводства "все решения и определения кассационных департаментов сената, которыми разъясняется точный смысл законов, публикуются во всеобщее сведение, для руководства к единообразному истолкованию и применению оных", что отнюдь не означает обязанности судов безусловно следовать разъяснениям сената. Поскольку данная статья "не постановляет, что отступление суда от разъяснений сената, данного по однородному делу, служит поводом к отмене судебного решения, то это значит, что все суды обязаны: во-первых, знакомиться с опубликованными решениями сената и, во-вторых, примечать их в соображение при разрешении однородных дел".9 Подобной позиции придерживался и Д.И. Мейер, указывая, что ст. 69 Основных законов прямо говорит, что судебные решения не могут быть признаваемы законом общим, для всех обязательным, либо служить основанием окончательного решения по делам подобным.10
В советской науке дискуссия о судебной практике, ее природе и значении, продолжилась. Работ, посвященных этой проблеме, наберется значительное количество, однако состояние этого вопроса в настоящий момент нельзя признать удовлетворительным. Дело в том, что большинство из имеющихся работ посвящено скорее "прикладным", нежели теоретическим аспектам проблемы и носит зачастую отраслевой характер.11 Особое место занимают такие работы, как "Судебная практика в советской правовой системе" 1975 года под редакцией С.Н. Братуся и "Судебная практика как источник права" 1997 года, в которых есть разделы, посвященные общетеоретическим вопросам. Нужно отметить, что, несмотря на значительное число работ, посвященных анализу значения судебной практики в советском и российском праве, само понятие "судебная практика" является неоднозначным
С.С. Алексеев указывал, что необходимо различать "практику" как конкретную организаторскую деятельность в области права и практику как итог этой деятельности.12 Исследованию различных аспектов юридической (в том числе и судебной) практики как деятельности посвящены работы В.П. Реутова "Юридическая практика и развитие законодательства" (1973)13 и В.И. Леушина "Юридическая практика в социалистическом обществе" (!990)14
.
В ином аспекте двойственность судебной практики виделась Г.Т. Тшкелиадзе и В.А. Туманову. В широком смысле под судебной практикой ими понималась вся разнообразная деятельность судов, а в узком – лишь та, которая приводит к выработке некоторых правил, обобщений, обладающих известной обязательностью.15 Однако в контексте работы, посвященной проблемам источников права и, в частности, судебного прецедента, большее значение принимает рассмотрение вопроса о судебной практике как результате деятельности. В отечественной юриспруденции сложилось несколько подходов к пониманию судебной практики в таком смысле. Так, ряд авторов воспринимает ее как совокупность определенных правовых положений, сложившихся при разрешении судами аналогичных дел,16 другие же связывают это понятие с результатами всей многообразной деятельности судов.17 На такое расхождение взглядов указывает и Р. Фабр, он пишет, что "французская трактовка понятия "юриспруденция" уходит от латинского оригинала дальше всех … . Ее определяют сегодня или как сумму (совокупность) судебных решений (что не вполне точно, ибо не все, что выносится судами, может быть отнесено сюда), или как те нормы, которые выводимы из этой суммы решений …".18
Однако и среди тех, кто видит содержание судебной практики в правоположениях, нет единого мнения по поводу форм их выражения. С.С. Алексеев, считая правоположения лишь одной из форм судебной практики наряду с конкретизирующими суждениями и подзаконными нормами правоприменения, полагал, что внешними формами судебной практики в целом выступают как индивидуальные акты применения права, так и подзаконные интерпретационные акты высших юрисдикционных органов, в частности, нормативные постановления пленума Верховного суда СССР.19 Еще более широкое понимание судебной практики отстаивает С.В. Бошно, включая в ее состав не только постановления Пленумов Верховного Суда и Высшего Арбитражного Суда, информационные письма Президиума Высшего Арбитражного Суда, решения по отдельным делам, имеющим принципиальное значение, но и такие "неординарные формы выражения судебной практики, исходящие от Высшего Арбитражного Суда, как письмо с приложениями", письма судей Высшего Арбитражного Суда. 20 Н. А. Рогожин, анализируя значение судебной практики для регулирования предпринимательской деятельности, ограничивается рассмотрением вопроса об актах высших судов, но не решений по конкретным делам.
21 Напротив, С.И. Вильнянский вовсе не включал в состав судебной практики постановления Пленума Верховного суда СССР.22 Авторы первой статьи в книге "Судебная практика в советской правовой системе", С.Н. Братусь и А.Б. Венгеров, полагая, что становление судебной практики начинается с того момента, когда у суда, в целях правильного применения закона, возникает необходимость в истолковании закона, в уяснении его смысла путем конкретизации тех понятий, которые выражены в словесной формуле закона, настаивают на необходимости "категорически отвергнуть мысль о том, что к судебной практике относится любое решение народного суда, определение кассационной либо надзорной судебной инстанции или даже сумма решений по конкретной группе дел".23
Таким образом, если попытаться кратко выразить все разнообразие имеющихся взглядов, можно вычленить три основных подхода к пониманию судебной практики. Первый подход заключается в подведении под это понятие результатов всей многообразной деятельности судебной системы в целом. Сторонники второго подхода включают в понятие судебной практики только такую деятельность, которая приводит к выработке неких относительно новых положений на основе толкования и конкретизации закона (так называемых правоположений); третья же позиция заключается во включении в состав судебной практики только деятельности высших судов.
Помимо проблемы содержания судебной практики традиционно дискуссионным в отечественном правоведении является вопрос о ее роли в советской и российской правовой системе. Обычно эта дискуссия сводится к вопросу о том, является ли судебная практика источником права. Однако, приведенных высказываний, как представляется, вполне достаточно, чтобы увидеть, что в условиях отсутствия сколь-нибудь четкого общепринятого определения понятий "судебная практика" и "источник права" все дискуссии по вопросу о характере значения первой в правовой системе (по сути, этого значения никто не отрицает, спор идет лишь о том, может ли судебная практика признаваться источником права) оказываются заранее обречены на бесплодность.
В контексте данного исследования невозможным представляется предпринимать детальный анализ проблемы именно понятия и содержания судебной практики. Поэтому ограничимся указанием на то, что, разделяя в целом точку зрения С. Н. Братуся и А.Б. Венгерова о связи толкования и судебной практики, все же полагаем необходимым максимально расширить круг актов, включаемых в понятие судебной практики. В качестве аргумента приведем положение, сформулированное этими же авторами, а именно, что "толкование – процесс познания закона. Оно необходимо, ибо закон обычно формулируется как общее, абстрактное правило поведения".