Файл: Прецедент и судебная практика в Российской Федерации проблема соотношения.docx
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 10.01.2024
Просмотров: 55
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
59 При этом подчеркивается, что даже если сами положения нормативного акта, подлежащего применению или примененного в конкретном деле, будут признаны соответствующими Конституции, но неконституционным окажется смысл, вкладываемый в них правоприменительной практикой, решения, основанные на таком понимании, должны быть пересмотрены, если к этому не окажется иных препятствий.
Казалось бы, устанавливая обязательность своих решений, содержащих толкование не Конституции, а иных нормативных актов, Конституционный Суд тем самым формирует и доктрину прецедента. Однако, также как и при толковании Конституции, данное Судом толкование не связано рамками конкретной ситуации, а, следовательно, должно применяться не в аналогичных случаях, а тогда, когда принадлежит применению истолкованная норма. С точки же зрения теории прецедента ситуации, когда применяется один и тот же закон, могут быть недостаточно подобны по фактическому составу для применения принципа, сформулированного в предыдущем деле.
В тех же случаях, когда на рассмотрение Конституционного Суда выносится спор о разграничении полномочий между органами государственной власти федерации и субъектов, это в достаточной степени близко к "обычному" судебному делу. Однако по сравнению с делами о неконституционности или о толковании Конституции, таких дел значительно меньше. В постановлениях по таким делам Конституционный Суд формирует свои правовые позиции, которые, в принципе, могли бы стать основой для разрешения других дел. Так, в Постановлении Конституционного Суда РФ от 1 декабря 1999 г. N 17-П "По спору о компетенции между Советом Федерации и Президентом Российской Федерации относительно принадлежности полномочия по изданию акта о временном отстранении Генерального прокурора Российской Федерации от должности в связи с возбуждением в отношении него уголовного дела"60 был сформулирован весьма важный принцип о том, что Совет Федерации как коллегиальный представительный орган, принимающий решения большинством голосов от общего числа его членов, рассматривает такие вопросы, которые предполагают юридическую и политическую их оценку, а, следовательно, возможность выбора и обоснование целесообразности вариантов решения.
Но, если исходить из традиционного представления о прецеденте и правилах его применения, трудно представить себе дело, в достаточной степени аналогичное рассмотренному, чтобы был использован именно этот принцип. Вместе с этим, невозможно не учитывать безусловно специфический характер вообще споров о компетенции, которые рассматривает Конституционный Суд. Возможно, доктрина прецедента, которая постепенно формируется Судом, будет отличаться от той, которая сложилась в странах общего права, именно в части критериев подобия дел, по которым подлежит применению ранее сформулированный принцип.
Выше отмечалось уже, что определения Конституционного Суда, не являясь итоговыми решениями, тем не менее представляют значительный интерес. В них так же, как и в постановлениях могут формулироваться позиции Суда по тем или иным вопросам, однако в отличие от постановлений Суд не считает себя в какой-либо степени связанным этими позициями. Это положение может быть проиллюстрировано следующим примером. 4 декабря 1997 г. Конституционный Суд отказал в приеме к рассмотрению запроса Невинномысского районного суда Ставропольского края. Запрос касался части 1 статьи 228 Уголовного кодекса РФ, устанавливающей уголовную ответственность за незаконное приобретение или хранение без цели сбыта наркотических средств или психотропных веществ в крупном размере. Как указал в своем запросе суд, законодатель не конкретизировал в данной статье понятие "крупный размер", в связи с чем при применении названной нормы суды руководствуются Перечнем крупных и особо крупных размеров количеств наркотических средств и психотропных веществ, обнаруживаемых в незаконном хранении или обороте (утвержден Постоянным комитетом по контролю наркотиков при Министерстве здравоохранения Российской Федерации 17 и 25 декабря 1996 года, с изменениями от 30 апреля 1997 года). Этим, по мнению заявителя, допускается привлечение к уголовной ответственности не на основании закона, что противоречит Конституции РФ.
Конституционный Суд в своем определении указал, что Перечень не является нормативным актом и носит лишь рекомендательный характер. Данная позиция содержится и в постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 апреля 1993 года "О судебной практики по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами, сильнодействующими и ядовитыми веществами" (в редакции от 21 декабря 1993 года), суды при рассмотрении соответствующих категорий уголовных дел, учитывая рекомендации, разработанные Постоянным комитетом по контролю наркотиков, в конечном счете должны исходить не только из количества, но и из свойств различных видов наркотических средств по степени их воздействия на организм человека. Поскольку установление этих фактов и определение нормы, подлежащей применению в конкретном деле не входит в компетенцию Конституционного Суда, в принятии запроса к рассмотрению было отказано.61
Позднее определением Конституционного Суда РФ от 9 апреля 1998 г Лесосибирскому городскому суду Красноярского края отказано в принятии к рассмотрению запроса о проверке конституционности статьи 228 УК Российской Федерации и постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации "О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами, сильнодействующими и ядовитыми веществами. Доводы в этом определении в части, касающейся статьи 228 УК РФ, совпадают с приведенными выше, однако ссылки на ранее вынесенное определение нет.
62
С другой стороны, определением Конституционного Суда РФ от 26 января 1999 г. N 1-О "По запросу Ванинского районного суда Хабаровского края о проверке конституционности отдельных положений Уголовно-процессуального кодекса РСФСР" отказывалось в рассмотрении запроса. При этом в определении указывалось, что нормы УПК РСФСР, определяющие порядок возбуждения уголовных дел частного обвинения по жалобам потерпевших, "не содержат каких-либо установлений, затрагивающих и тем более ставящих под сомнение основополагающий признак состязательности — отделение функции разрешения дела от функций обвинения и защиты", причем делалась ссылка на ряд определений, в которых была выработана данная правовая позиция.63
Таким образом, представляется возможным констатировать, что отношения Суда к его собственным определениям еще не сложилось окончательно, хотя в соответствии с ч. 3 ст. 29 ФКЗ "О Конституционном Суде Российской Федерации в решениях и других актах Конституционный Суд формирует свои правовые позиции.
Особенное значение имеют так называемые отказные определения с позитивным содержанием. Имеются в виду ситуации, когда Суд отказывает в рассмотрении заявления на том основании, что оспариваемые положения аналогичны тем, которые уже были предметом рассмотрения Конституционного Суда. По данным Полномочного представителя Президента Российской Федерации в Конституционном Суде М.А. Митюкова, только в 2000 году подобных определений вынесено более тридцати. М.А. Митюков полагает, что подобная практика объяснима в материально-правовом плане как применение прецедентов, выработанных ранее Конституционным Судом.64 Такие формулировки содержатся в определениях Конституционного Суда РФ от 18 января 2001 г. N 2-О "По запросу Президента Республики Бурятия о проверке конституционности отдельных положений статей 74, 78, 86 и 93 Конституции Республики Бурятия"65, от 13 ноября 2001 г. N 260-О "По запросу Совета Республики Государственного Совета - Хасэ Республики Адыгея о проверке соответствия Конституции Российской Федерации пункта 1 статьи 76 Конституции Республики Адыгея"66 и других.
Однако возможно иначе оценить факт вынесения таких определений, а именно, как свидетельство неспособности, недостатка у правоприменителя навыков обращения с прецедентом. Это говорит, в свою очередь, о том, что доктрина прецедента в России не сложилась. Но это не является доказательством того, что она не может сложиться и функционировать по каким-либо объективным причинам.
Исходя из вышеизложенного остается сделать вывод о том, что в большинстве своем акты Конституционного Суда представляют собой не прецедент, а нормативный акт, за исключением, возможно, лишь решений по спорам о компетенции. Но эти последние сравнительно редки в практике Конституционного Суда, а поэтому пока невозможно сделать вывод о наличии сложившейся в отношении них доктрины прецедента, а, следовательно и определить их природу. Кроме того, можно констатировать, что решения по делам о неконституционности в определенной степени связывают суды общей юрисдикции при рассмотрении дел о соответствии нормативных актов актам с большей юридической силой (кроме Конституции). Однако и здесь пока невозможно определить степень этой связанности.
Переходя к актам Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ сразу необходимо отметить, что дискуссия об их правовой природе, в частности, Постановлений Пленума Верховного Суда является в известной мере традиционной для российской науки. При этом в качестве характерной черты данной дискуссии можно определить достаточное постоянство различных исследователей по отношению к занимаемой ими позиции. Практически не известны случаи, когда бы тот или иной автор менял свой взгляд на данную проблему.
Оценивая значение и место актов высших судов в российском праве опять-таки необходимо иметь в виду ранее рассмотренные нами основные признаки прецедента. Как правило, исследуя природу судебных актов, таких как постановления Пленума Верховного Суда и, в настоящее время, Пленума Высшего Арбитражного Суда, их значение связывается с понятием "правоположение". При этом под правоположением понимается "общее положение, сложившееся в процессе неоднократного применения судебными органами правовых норм по аналогичным делам, связанное с конкретизацией в рамках закона правовой нормы".67 С.С. Алексеев образно называл правоположения объективированными "сгустками" правосознания, специфическим правовым явлением, находящимся на грани правосознания и норм.68 Как о своего рода обычае о правоположениях писал В.И. Леушин69, прообразами норм назвал их В.П. Реутов.70 Не отрицая элементов нормативности в правоположениях, все же указывается, что это "поднормативное средство юридического воздействия на общественные отношения"71, что обладая определенной степенью обобщенности и обязательности, они не имеют всех необходимых элементов нормы права, прежде всего в них отсутствует санкция.
72 Таким образом, отрицая за содержанием судебной практики в целом и постановлений Пленумов в частности характер нормы права, обосновывали тезис о том, что они не являются источниками права.
Однако наличие санкции отнюдь не является конституирующим признаком нормы права. В теории права различают несколько видов норм, в зависимости от выполняемой ими функции. В частности, выделяются так называемые нормы-принципы, учредительные нормы, дефинитивные нормы.73 В них нет санкций, однако их реализация обеспечивается функционированием всей правовой системы. С.И. Вильнянский отвечал утвердительно на вопрос, сопровождается ли применением санкции нарушение правоположения, принятого в судебной практике.74 Концепция правоположения, по всей видимости, является своего рода компромиссом между фактическим положением дел и существующей доктриной.
Таким образом, правоположения, возникающие в судебной практике и получающие закрепления в постановлениях Пленумов являются, на наш взгляд, нормами права. В этой связи трудно согласиться с некоторыми тезисами, выдвигаемыми теми авторами, которые не признают за постановлениями Пленума значения источника права, например, С.К. Загайновой. В частности, о том, что нормы права создаются только лишь законодательными органами.75 Законы – да, действительно, создаются только законодательными органами. Но ведь кроме законов существуют подзаконные акты, принимаемые различными органами власти в пределах их компетенции и в рамках закона. Как указывается в редакционной статье "О юридической природе руководящих указаний Пленума Верховного Суда СССР", опубликованной в 1956 году, "законодательство – главная, но не единственная форма правотворческой деятельности Советского государства. Правотворчество осуществляется не только Верховным Советом СССР … Почти все органы Советского государства осуществляют его функции в форме правотворческой деятельности…".76 С этой точки зрения, форма судебного акта (постановление Пленума) не противоречит идее верховенства закона.
Далее, весьма спорным представляется утверждение, что разъяснения Пленума касаются лишь судейского корпуса, а также тех лиц, которые связаны с судебными органами.77
Казалось бы, устанавливая обязательность своих решений, содержащих толкование не Конституции, а иных нормативных актов, Конституционный Суд тем самым формирует и доктрину прецедента. Однако, также как и при толковании Конституции, данное Судом толкование не связано рамками конкретной ситуации, а, следовательно, должно применяться не в аналогичных случаях, а тогда, когда принадлежит применению истолкованная норма. С точки же зрения теории прецедента ситуации, когда применяется один и тот же закон, могут быть недостаточно подобны по фактическому составу для применения принципа, сформулированного в предыдущем деле.
В тех же случаях, когда на рассмотрение Конституционного Суда выносится спор о разграничении полномочий между органами государственной власти федерации и субъектов, это в достаточной степени близко к "обычному" судебному делу. Однако по сравнению с делами о неконституционности или о толковании Конституции, таких дел значительно меньше. В постановлениях по таким делам Конституционный Суд формирует свои правовые позиции, которые, в принципе, могли бы стать основой для разрешения других дел. Так, в Постановлении Конституционного Суда РФ от 1 декабря 1999 г. N 17-П "По спору о компетенции между Советом Федерации и Президентом Российской Федерации относительно принадлежности полномочия по изданию акта о временном отстранении Генерального прокурора Российской Федерации от должности в связи с возбуждением в отношении него уголовного дела"60 был сформулирован весьма важный принцип о том, что Совет Федерации как коллегиальный представительный орган, принимающий решения большинством голосов от общего числа его членов, рассматривает такие вопросы, которые предполагают юридическую и политическую их оценку, а, следовательно, возможность выбора и обоснование целесообразности вариантов решения.
Но, если исходить из традиционного представления о прецеденте и правилах его применения, трудно представить себе дело, в достаточной степени аналогичное рассмотренному, чтобы был использован именно этот принцип. Вместе с этим, невозможно не учитывать безусловно специфический характер вообще споров о компетенции, которые рассматривает Конституционный Суд. Возможно, доктрина прецедента, которая постепенно формируется Судом, будет отличаться от той, которая сложилась в странах общего права, именно в части критериев подобия дел, по которым подлежит применению ранее сформулированный принцип.
Выше отмечалось уже, что определения Конституционного Суда, не являясь итоговыми решениями, тем не менее представляют значительный интерес. В них так же, как и в постановлениях могут формулироваться позиции Суда по тем или иным вопросам, однако в отличие от постановлений Суд не считает себя в какой-либо степени связанным этими позициями. Это положение может быть проиллюстрировано следующим примером. 4 декабря 1997 г. Конституционный Суд отказал в приеме к рассмотрению запроса Невинномысского районного суда Ставропольского края. Запрос касался части 1 статьи 228 Уголовного кодекса РФ, устанавливающей уголовную ответственность за незаконное приобретение или хранение без цели сбыта наркотических средств или психотропных веществ в крупном размере. Как указал в своем запросе суд, законодатель не конкретизировал в данной статье понятие "крупный размер", в связи с чем при применении названной нормы суды руководствуются Перечнем крупных и особо крупных размеров количеств наркотических средств и психотропных веществ, обнаруживаемых в незаконном хранении или обороте (утвержден Постоянным комитетом по контролю наркотиков при Министерстве здравоохранения Российской Федерации 17 и 25 декабря 1996 года, с изменениями от 30 апреля 1997 года). Этим, по мнению заявителя, допускается привлечение к уголовной ответственности не на основании закона, что противоречит Конституции РФ.
Конституционный Суд в своем определении указал, что Перечень не является нормативным актом и носит лишь рекомендательный характер. Данная позиция содержится и в постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 апреля 1993 года "О судебной практики по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами, сильнодействующими и ядовитыми веществами" (в редакции от 21 декабря 1993 года), суды при рассмотрении соответствующих категорий уголовных дел, учитывая рекомендации, разработанные Постоянным комитетом по контролю наркотиков, в конечном счете должны исходить не только из количества, но и из свойств различных видов наркотических средств по степени их воздействия на организм человека. Поскольку установление этих фактов и определение нормы, подлежащей применению в конкретном деле не входит в компетенцию Конституционного Суда, в принятии запроса к рассмотрению было отказано.61
Позднее определением Конституционного Суда РФ от 9 апреля 1998 г Лесосибирскому городскому суду Красноярского края отказано в принятии к рассмотрению запроса о проверке конституционности статьи 228 УК Российской Федерации и постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации "О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами, сильнодействующими и ядовитыми веществами. Доводы в этом определении в части, касающейся статьи 228 УК РФ, совпадают с приведенными выше, однако ссылки на ранее вынесенное определение нет.
62
С другой стороны, определением Конституционного Суда РФ от 26 января 1999 г. N 1-О "По запросу Ванинского районного суда Хабаровского края о проверке конституционности отдельных положений Уголовно-процессуального кодекса РСФСР" отказывалось в рассмотрении запроса. При этом в определении указывалось, что нормы УПК РСФСР, определяющие порядок возбуждения уголовных дел частного обвинения по жалобам потерпевших, "не содержат каких-либо установлений, затрагивающих и тем более ставящих под сомнение основополагающий признак состязательности — отделение функции разрешения дела от функций обвинения и защиты", причем делалась ссылка на ряд определений, в которых была выработана данная правовая позиция.63
Таким образом, представляется возможным констатировать, что отношения Суда к его собственным определениям еще не сложилось окончательно, хотя в соответствии с ч. 3 ст. 29 ФКЗ "О Конституционном Суде Российской Федерации в решениях и других актах Конституционный Суд формирует свои правовые позиции.
Особенное значение имеют так называемые отказные определения с позитивным содержанием. Имеются в виду ситуации, когда Суд отказывает в рассмотрении заявления на том основании, что оспариваемые положения аналогичны тем, которые уже были предметом рассмотрения Конституционного Суда. По данным Полномочного представителя Президента Российской Федерации в Конституционном Суде М.А. Митюкова, только в 2000 году подобных определений вынесено более тридцати. М.А. Митюков полагает, что подобная практика объяснима в материально-правовом плане как применение прецедентов, выработанных ранее Конституционным Судом.64 Такие формулировки содержатся в определениях Конституционного Суда РФ от 18 января 2001 г. N 2-О "По запросу Президента Республики Бурятия о проверке конституционности отдельных положений статей 74, 78, 86 и 93 Конституции Республики Бурятия"65, от 13 ноября 2001 г. N 260-О "По запросу Совета Республики Государственного Совета - Хасэ Республики Адыгея о проверке соответствия Конституции Российской Федерации пункта 1 статьи 76 Конституции Республики Адыгея"66 и других.
Однако возможно иначе оценить факт вынесения таких определений, а именно, как свидетельство неспособности, недостатка у правоприменителя навыков обращения с прецедентом. Это говорит, в свою очередь, о том, что доктрина прецедента в России не сложилась. Но это не является доказательством того, что она не может сложиться и функционировать по каким-либо объективным причинам.
Исходя из вышеизложенного остается сделать вывод о том, что в большинстве своем акты Конституционного Суда представляют собой не прецедент, а нормативный акт, за исключением, возможно, лишь решений по спорам о компетенции. Но эти последние сравнительно редки в практике Конституционного Суда, а поэтому пока невозможно сделать вывод о наличии сложившейся в отношении них доктрины прецедента, а, следовательно и определить их природу. Кроме того, можно констатировать, что решения по делам о неконституционности в определенной степени связывают суды общей юрисдикции при рассмотрении дел о соответствии нормативных актов актам с большей юридической силой (кроме Конституции). Однако и здесь пока невозможно определить степень этой связанности.
Переходя к актам Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ сразу необходимо отметить, что дискуссия об их правовой природе, в частности, Постановлений Пленума Верховного Суда является в известной мере традиционной для российской науки. При этом в качестве характерной черты данной дискуссии можно определить достаточное постоянство различных исследователей по отношению к занимаемой ими позиции. Практически не известны случаи, когда бы тот или иной автор менял свой взгляд на данную проблему.
Оценивая значение и место актов высших судов в российском праве опять-таки необходимо иметь в виду ранее рассмотренные нами основные признаки прецедента. Как правило, исследуя природу судебных актов, таких как постановления Пленума Верховного Суда и, в настоящее время, Пленума Высшего Арбитражного Суда, их значение связывается с понятием "правоположение". При этом под правоположением понимается "общее положение, сложившееся в процессе неоднократного применения судебными органами правовых норм по аналогичным делам, связанное с конкретизацией в рамках закона правовой нормы".67 С.С. Алексеев образно называл правоположения объективированными "сгустками" правосознания, специфическим правовым явлением, находящимся на грани правосознания и норм.68 Как о своего рода обычае о правоположениях писал В.И. Леушин69, прообразами норм назвал их В.П. Реутов.70 Не отрицая элементов нормативности в правоположениях, все же указывается, что это "поднормативное средство юридического воздействия на общественные отношения"71, что обладая определенной степенью обобщенности и обязательности, они не имеют всех необходимых элементов нормы права, прежде всего в них отсутствует санкция.
72 Таким образом, отрицая за содержанием судебной практики в целом и постановлений Пленумов в частности характер нормы права, обосновывали тезис о том, что они не являются источниками права.
Однако наличие санкции отнюдь не является конституирующим признаком нормы права. В теории права различают несколько видов норм, в зависимости от выполняемой ими функции. В частности, выделяются так называемые нормы-принципы, учредительные нормы, дефинитивные нормы.73 В них нет санкций, однако их реализация обеспечивается функционированием всей правовой системы. С.И. Вильнянский отвечал утвердительно на вопрос, сопровождается ли применением санкции нарушение правоположения, принятого в судебной практике.74 Концепция правоположения, по всей видимости, является своего рода компромиссом между фактическим положением дел и существующей доктриной.
Таким образом, правоположения, возникающие в судебной практике и получающие закрепления в постановлениях Пленумов являются, на наш взгляд, нормами права. В этой связи трудно согласиться с некоторыми тезисами, выдвигаемыми теми авторами, которые не признают за постановлениями Пленума значения источника права, например, С.К. Загайновой. В частности, о том, что нормы права создаются только лишь законодательными органами.75 Законы – да, действительно, создаются только законодательными органами. Но ведь кроме законов существуют подзаконные акты, принимаемые различными органами власти в пределах их компетенции и в рамках закона. Как указывается в редакционной статье "О юридической природе руководящих указаний Пленума Верховного Суда СССР", опубликованной в 1956 году, "законодательство – главная, но не единственная форма правотворческой деятельности Советского государства. Правотворчество осуществляется не только Верховным Советом СССР … Почти все органы Советского государства осуществляют его функции в форме правотворческой деятельности…".76 С этой точки зрения, форма судебного акта (постановление Пленума) не противоречит идее верховенства закона.
Далее, весьма спорным представляется утверждение, что разъяснения Пленума касаются лишь судейского корпуса, а также тех лиц, которые связаны с судебными органами.77