Файл: С. В. Рыбаков история россии с древнейших времен до конца xvii века курс лекций.pdf

21
Петра, оказывались неудовлетворительными, «понеже немцы обык- ли многими рассказами негодными книги свои наполнять только для того, чтобы велики казались» [12, с. 578]. Петр I приказал со- бирать все рукописи, содержащие исторические сведения.
Сбором древнерусских исторических источников и работой над фундаментальным исследованием по русской истории занялся
Василий Никитич Татищев (1686–1750). Его «История Российская с самых древнейших времен» базируется преимущественно на ле- тописных сведениях от скифских времен до конца правления Ива- на IV. Историю Татищев понимал как народное самопознание, как способ одних поколений «славную память о себе оставить» [13, с. 8]
другим поколениям. Он был патриотом, выступал против распрост- ранявшихся польскими и немецкими историками вымыслов «к по- ношению предков наших» [Там же, с. 9], оппонировал З. Байеру и Г. Мюллеру, пытавшимся пропагандировать так называемую нор- маннскую теорию образования Древнерусского государства.
«История Российская» не сводилась к ординарному эмпириз- му, Татищев стремился к концептуальному, философскому осмыс- лению исторического материала, к превращению его в цельную,
ясную и осмысленную картину. Его труд долго служил образцом ис- торического исследования. Поколения российских историков отда- вали Татищеву дань благодарности как основоположнику россий- ской исторической науки.
Крупным представителем русской исторической школы явил- ся писатель, издатель и историк Николай Михайлович Карамзин
(1766–1826). Его двенадцатитомная «История государства Россий- ского» стала заметным шагом к расширению знаний о прошлом
России. Карамзин обработал обширный фактический материал, пред- ставив панорамную картину русской истории с древнейших времен.
По свидетельству А. С. Пушкина, в русском обществе XIX века со- чинение Карамзина «произвело сильное впечатление. Все... броси- лись читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найде- на Карамзиным, как Америка – Коломбом» [14, с. 41].
Концептуальной основой «Истории» стала идея об особой роли государства, определившего, по Карамзину, всю смысловую сюже- тику русской истории. В государстве он видел не только инстру-

22
мент исторического действия, но и особую ценностную категорию,
выражающую «хранительную мудрость». Вырабатывая свою науч- но-историческую концепцию, Карамзин исходил из того, что Рос- сия является огромной по территории страной, а потому нуждает- ся в централизованном управлении, лучшей формой которого оказы- вается монархия. Главным условием сохранения монархической власти он считал ее обязательства перед народом и полагал, что монархов нужно «учить царствовать», для чего нет лучшего спосо- ба, чем обращение к урокам истории. По Карамзину, «предмет само- державия есть не то, чтобы отнять у людей естественную свободу,
но чтобы действия их направить к величайшему благу» [15, с.101].
Выступая как русский патриот, Карамзин писал: «Не говорю, что любовь к отечеству должна ослеплять нас, что мы всех и во всем лучше; но русский должен, по крайней мере, знать свою цену. ...Пат- риот спешит присвоить отечеству благодетельное и нужное, но от- вергает рабские подражания в безделках. Хорошо и должно учить- ся; но горе и человеку, и народу, который будет всегдашним учени- ком!» [16, с. 94, 97].
Определенный этап в развитии русской исторической науки связан с именем Сергея Михайловича Соловьева (1820–1879). Его фундаментальный труд «История России с древнейших времен»
является самым объемным в отечественной историографии, состоит из 29 томов, выделяясь также и обилием использованных источни- ков. Соловьев считал государство основной силой общественного процесса, исторически обусловленной и необходимой формой су- ществования народа, но, в отличие от предшественников, ход госу- дарственной жизни историк связывал не только с деятельностью монархов, но и с природно-географическими факторами. Объясняя каждое явление в истории внутренними причинами, он стремился показать, «как новое проистекало из старого».
Идеи С. М. Соловьева успешно развил Василий Осипович Клю- чевский (1841–1911) – автор многочисленных научных работ, сре- ди которых широкое признание получил «Курс русской истории»
в пяти томах. Основное место в этом труде занимает проблемати- ка, связанная с социально-экономическим развитием страны. Теоре- тические построения Ключевского опирались на такие базовые до- минанты, как «человеческая личность, людское общество и природа

23
страны» [17, с. 62]. В центре его исследований находилось эволю- ционное развитие русского народа, которое он связывал с движени- ем от родового, стихийного начала к государственным, организован- ным формам народной жизни. С этой точки зрения Ключевский рассматривал государство как выражение духовно-нравственного единства народа. Немалое внимание он уделял и культурно-быто- вой стороне народной жизни.
С 90-х годов XIX века на волне мировоззренческих поисков в среде российской интеллигенции стал приобретать популярность марксизм. Его распространение сопровождалось закреплением в час- ти историографии интерпретации истории, объявившей «пережит- ком» исторические традиции. Троцкий заявил: «Годы социальной ре- волюции будут годами ожесточенной борьбы классов, где разруше- ния займут больше места, чем новое строительство» [18, с. 146, 172].
Была дана историко-концептуальная и пропагандистская установ- ка, направленная, во-первых, на отрицание всякой специфичности русской истории; во-вторых, на подчинение исторических фактов партийно-политической интерпретации. Осуществление этой уста- новки возлагалось на «школу историков-марксистов», возглавляе- мую Михаилом Николаевичем Покровским (1868–1932), который провозгласил историю «политикой, перевернутой в прошлое» [19,
с. 360], «наиболее политической наукой из всех, какие существуют»
[Там же, с. 362].
«Школа Покровского» пропагандировала враждебность к исто- рической России, отрицала какую-либо значимость русских духов- ных традиций, проповедовала схематизм в подходах к истории,
ссылаясь на то, что «любая историческая теория есть осколок опре- деленной идеологии» [20, с. 77, 79]. Подчиняя историю однолиней- ным шаблонам, Покровский понимал, что упрощает и огрубляет ее, в оправдание чего выдвигал тезис: «Действительность неизмери- ма вглубь так же, как вширь. Преодолеть хаос можно только одним путем: упрощая его» [19, с. 22]. Эта формула отрицала многообра- зие связей внутри исторического процесса. Научную полемику По- кровский также отвергал: «Немарксиста все равно не убедить в том,
что Маркс, Энгельс и Ленин правы» [20, с. 23]. Мерилом «желез- ных закономерностей истории» Покровский объявлял Западную
Европу, а ее исторический опыт приравнивал к универсальному

24
ориентиру для всех стран, настаивая, что «социально-политическое развитие России шло таким же путем, как и развитие стран Запад- ной Европы» [Там же, с. 40]. Историко-концептуальная схема По- кровского отражала идею тотальной унификации, перечеркивала исторический опыт русской государственности и культуры, обозна- чая период до 1917 года как некую «предысторию», не имевшую полноценного содержания.
К середине 30-х годов ХХ века теоретические и методические недостатки «школы историков-марксистов» стали очевидными для научного сообщества. Крах иллюзий, навеянных «классичес- ким» марксизмом, и курс на укрепление советской государственнос- ти сопровождались реанимацией понятий «родина», «патриотизм»,
«историческая память», что повышало нравственное самочувствие людей. «Школа Покровского» в 1934 году была официально осуж- дена. Г. В. Вернадский писал: «Историю теперь следовало препода- вать как отдельную дисциплину, а не как один из разделов социоло- гии; прошлое России не должно было произвольно искажаться и очерняться, как это было при Покровском» [21, с. 428].
После этого историческая наука в СССР стала постепенно ос- вобождаться от крайнего догматизма, хотя и продолжала находить- ся под строгим политическим контролем. Историкам в советское время нелегко было выйти за рамки теоретического схематизма,
однако в этот период историческая наука не стояла на месте и уси- лиями многих талантливых ученых реализовывала ту часть свое- го внутреннего потенциала, которая мало зависела от идеологичес- ких шаблонов. Советские историки М. Н. Тихомиров, Д. С. Лиха- чев, Б. А. Рыбаков, А. Г. Кузьмин, В. Л. Янин и другие в своих трудах стремились объективно отразить лучшие черты культурно- го наследия исторической России.
В 40–80-е годы ХХ века в Советском Союзе накопление истори- ческих знаний происходило в рамках методологии исторического материализма. Истмат высветил немало реальных фактов и зако- номерностей, ранее ускользавших от внимания, и создал целую шко- лу, которая серьезно была развита в советской исторической науке.
Это, однако, не отменяет факта, что монополия истмата препятст- вовала свободному творческому соревнованию идей и концепций,

25
тормозя полноценное развитие исторической науки. В ней под влия- нием истмата преобладала политизированность, что шло в ущерб научности.
Между тем немалый концептуальный опыт накапливался в рус- ской эмигрантской историографии. Значительную концептуально- теоретическую работу проводила «евразийская школа», опиравшая- ся на цивилизационную методологию, которую евразийцы актуали- зировали применительно к России. Среди создателей евразийской концепции выделялись философы Л. П. Карсавин и Н. С. Трубец- кой, богослов Г. В. Флоровский, церковный историк А. В. Карташев.
Большой вклад в развитие исторической концепции евразийства внес историк Георгий Владимирович Вернадский (1887–1973).
Евразийцы рассматривали Россию соборной общностью наро- дов, «континентом в себе», по цивилизационному значению впол- не сопоставимым с Европой. Вернадский отмечал: «Термин “Евра- зия” выражает не неопределенную социоисторическую комбина- цию Европы и Азии, а громадную специфическую географическую область земного шара» [21, с. 12–13]. Евразийцы критиковали запад- ный эмпирический рационализм, говорили об изъянах западной культуры, но при этом признавали необходимость учета всех пози- тивных тенденций в развитии как Запада, так и Востока.
Евразийство возникло как историческая школа, но затем пре- вратилось в политическое движение, лидером которого выступил
П. Н. Савицкий, мировоззренческие представления которого за- метно отличались от позиций Л. П. Карсавина, Г. В. Флоровского,
Г. В. Вернадского. Политизация евразийства привела к размыва- нию его историософских находок. Концепция Савицкого оказалась эклектичной, строилась на базе геософии, т. е. география в ней под- чиняла историю. Крыло, представленное Савицким, выступило под флагом натурализма, сводя историю к географическим и расо- во-этническим факторам, отрывая ее от духовной жизни. Мировоз- зренческая неоднородность евразийства привела его к кризису.
Последователем евразийцев провозгласил себя историк и этно- лог Лев Николаевич Гумилев (1912–1992). Их идеи он использовал для создания собственной теории, представленной под названия- ми «теория пассионарности», или «теория этногенеза». В центр исторического процесса Л. Н. Гумилев поставил этнос – социобио-

26
логическую общность людей, объединенных общими условиями адаптации к природной среде и одинаковыми поведенческими стереотипами. Этносы, по Гумилеву, различаются, помимо проче- го, уровнями пассионарности – особой жизненной энергии, дик- тующей интенсивность исторической жизни, одним из проявле- ний которой является столкновение жизнеутверждающих, пози- тивных мировоззренческих систем с «антисистемами». В таком столкновении Гумилев видел отражение главных бытийных проб- лем человечества.
Концепция Гумилева решительно отвергла европоцентрист- скую парадигму истории. Генетическую основу западной цивилиза- ции ученый связал с католицизмом, рассматриваемым им как миро- воззренческий феномен, заметно трансформированный антисис- темными импульсами. Он находил их в учении о предопределении и о включенности зла в программу мира: «Учение о предопределе- нии отняло у своих адептов свободу выбора между добром и злом,
но за это подарило им право на безответственность по отношению к собственной совести. …Полная безответственность индивида про- тивопоказана обществу, которое вводит в силу закон, основанный не на совести, а на приказе начальства. С таким законом выгодно считаться, но обойти его отнюдь не аморально. Сумел и выиграл!
Поэтому были вполне логичны и даже не бессовестны истребле- ние индейцев в Северной Америке, работорговля, ограбление Ин- дии, продажа опиума в Китай» [22, с. 361].
Гумилеву удалось создать живую и яркую историческую пано- раму, расширить представления о ходе истории. В то же время в его работах имеются явные теоретические неувязки. История эт- носов, по Гумилеву, начинается с неких «пассионарных толчков»,
природу которых он смог объяснить только на уровне гипотез. «Пас- сионарность» в его изображении направлена лишь на внешние це- ли, не стыкуясь с духовными качествами людей, ибо порождается физико-химическими процессами, безразличными к нравственным проблемам.
В начале 90-х годов ХХ века ведущие российские историки за- говорили о кризисе исторической науки. Стала нарастать критика теоретического схематизма, не признающего человеческое содержа- ние исторического процесса. На волне преодоления моноконцепту-

27
альности возник целый ряд новых теоретических моделей истории.
Даже без учета спекулятивных или мифологизированных построе- ний общее число этих моделей довольно велико. Историк О. Г. Ду- ка в исследовании, посвященном концептуальным поискам в со- временной историографии, насчитал девятнадцать таких моделей.
Таким образом, отличительной чертой развития отечественного обществоведения в постсоветский период стала многоконцепту- альность. Методы и средства, используемые различными авторами для объяснения российской истории, в чем-то расходятся, а в чем- то дополняют друг друга. Многообразие моделей и трактовок ис- тории, появившееся в российском обществоведении на рубеже
XX–XXI веков, сыграло позитивную роль в деле осмысления исто- рии России, способствовало раскрытию разных граней сложного и неоднозначного исторического пути, проделанного нашей страной.

28 12. Соловьев С. М. Чтения и рассказы по истории России. М. : Прав- да, 1989.
13. Татищев В. Н. История Российская : в 3 т. М. : АСТ, 2003. Т. 1.
14. Пушкин А. С. Карамзин // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. : в 10 т.
Л. : Наука, 1978. Т. 8.
15. Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России в ее поли- тическом и гражданском отношениях. М. : Наука, 1991.
16. Карамзин Н. М. О любви к отечеству и народной гордости //
Карамзин Н. М. Избранные статьи и письма. М. : Современник, 1982.
17. Ключевский В. О. Русская история : полн. курс лекций. М. :
Мысль, 1995.
18. Троцкий Л. Д. Литература и революция. М. : Политиздат, 1991.
19. Покровский М. Н. Историческая наука и борьба классов. М. ;
Л. : Соцэкгиз, 1933.
20. Покровский М. Н. Марксизм и особенности исторического раз- вития России. Л. : Прибой, 1925.
21. Вернадский Г. В. Русская история. М. : Аграф, 1997.
22. Гумилев Л. Н. Этносфера: история людей и история природы.
М. : Экопрос, 1993.

29
Лекция 2
НАЧАЛЬНЫЕ ВЕКА
РУССКОЙ ИСТОРИИ
2.1. Славяне и Великое переселение народов
Начало русской истории связано с Великим переселением наро- дов – массовыми миграциями многих племен и народов, проходив- шим в I тысячелетии нашей эры на территории всей Европы и зна- чительной части Азии. Некоторыми историками для обозначения масштабов этого явления используется термин «этническая рево- люция», призванный подчеркнуть, что передвижения больших масс людей вызвали колоссальные перемены на географической и этни- ческой карте Евразии.
В ходе массовых миграций стирались и изменялись границы прежних племенных ареалов, резко увеличивались межплеменные контакты, смешивались различные этнические компоненты, что при- водило к образованию новых народов. Эпоха Великого переселения народов дала начало этнической и политической истории большин- ства современных европейских наций. Многие государства, опреде- лявшие политическую картину в Европе в начале новой эры, исчез- ли с географической карты, а на их месте возникли новые.
Движущие мотивы миграций были разнообразны: во-первых,
появление у «молодых» народов тяги к самоопределению в исто- рическом пространстве и историческом времени, их стремление утвердить себя среди других народов; во-вторых, численный рост разных племен, вынуждавший их заботиться о расширении ареала своего обитания; в-третьих, поиск новых пахотных земель у зем- ледельческих племен и новых пастбищ у кочевых племен; в-чет- вертых, логика межплеменных конфликтов и столкновений, когда одними племенами с привычного места обитания вытеснялись другие.