ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 19.09.2024
Просмотров: 992
Скачиваний: 1
—Ваши претензии скорее относятся ко мне. Это я увожу его в другую сторону. По Шукшину у попа наглая рожа, кулак стальной, ему бы не кадилом махать, а в кузнице работать, а мы, используя внешние данные актера, искали этакого благостного человечка.
—Но, тем не менее, — продолжил Товстоногов, — в любом характере нельзя упускать важнейшее обстоятельство: в лице пришедшего типа поп получил собеседника, появилась возможность проповеди. И он с удовольствием играет в пророка, почувствовав себя не за столом, а на трибуне.
—А что происходит с Максимом за время проповеди?
—Максим много выпил, размяк и ослабел. Жаль, что у вас он к концу почему-то наоборот активизируется. Поп к приходу Максима уже изрядно выпил, а в процессе пророчества надрался до того, что стал плести про Есенина, сам не зная почему. Максим сник раньше, он слабее попа. Надо построить пляску бессильных, физически немощных людей, четче выявить стадии от спора о мироздании до пляски. Давайте попробуем порепетировать начало.
Максим рассказал о тоске, которая его «обшаривала и тянулась поцеловать». В этот момент Товстоногов прервал исполнителя:
—Говоря о тоске, внутренне содрогнулся, и это помешало выговорить «поцелова-а-ать». Не договорил и наклонился.
Максим, наклоняясь, добавил: «Ничего не хочется: и пластом лежать, и водку пить тоже не хочется?»
Георгий Александрович подкинул:
—Удивиться надо, что самое поразительное — даже водку пить не хочется. «Чего пришел?»
—насторожился поп. «Душа болит», — ответил Максим. — «Душа болит» — надо задать крупно. На эту тему будет разговор. И это — тема рассказа. М-да, пришел душу лечить, а поп водку пьет.
—Где момент, — спросил один из студентов, — когда Максим задумался: а может, не идти сюда? Ведь он же не ожидал, что застанет попа за водкой?
—Есть этот момент. Посмотрел на попа, пауза, и все-таки пойду, поговорю несмотря ни на что. Не с кем больше разговаривать. Выхода нет. «Болит ли у верующих душа?» — эка загнул, да? Но тема интересная. Не каждый день вам такие вопросы задают. «Выпить хочешь?» Хочет... Угадал, зачем он пришел.
Исполнитель удобно устроился в кресле.
—Очень хорошо! Вот эта подготовка к ерничанью мне нравится. Развивайте такие моменты... Зло — поставьте на один конец стола, а добро — на другой. Во-от! А вы — между ними! А может быть, ставить не стаканы? За добро — поставьте чайник с водой. А за зло — водку... Ну и примерчики у попа!..
«Что такое Христос?» — спросил поп. Максим недоуменно посмотрел на него.
—Встаньте и покажите наглядно! Руки в стороны, кисти
освободите, голову на бок! Во-от. «Две тысячи лет идет война между добром и злом, но конца этой войне не предвидится»,
—пророчествует поп. Товстоногов просит исполнителя на этом тексте посмотреть, сколько водки осталось? Поскольку водки еще много, а она есть зло, а злу конца не предвидится,
—это обстоятельство попа обрадовало.
Хруст огурцов, рассол, стекающий по бороде, усам, рубашке, — все это очень важно, не пропускайте... Рассказал про Христа и вдруг почувствовал дым. Откуда? Оказывается, этот тип раскурился. Не только что закурил, а уже надымил. Закурить, кстати, надо раньше.
«Я просил не перебивать меня!» — стукнуть так по столу, будто он уже в пятый раз вас перебивает!
«Я же насчет легких спросил», — оправдался Максим.
— Не оправдывайтесь, нападайте.
«Ты спросил, отчего душа болит!» — напомнил поп.
418
ТОВСТОНОГОВ. Надо же! Сам забыл, зачем пришел. И дальнейшие рассуждения за едой. Предположим, победило добро, — легкую струйку из чайника на пол пустите. Этого добра не жалко... Доморощенность философии стала наглядной. Как только попадается на язык слово «вечная», так очи к небу и напевайте: «в ве-ечную силу...» У попа уже штамп выработался на это слово... Вот, сразу похож на священника! Интересно, что когда попа спросили про веру в коммунизм, он опустился с высоты на землю, но снял эту тему тут же: «Опять перебиваешь?» Все, товарищи! Дальше поработаете сами. Гораздо точнее стала линия Максима, особенно в начале отрывка, исчез внешний темперамент, дерганья, и оказалось, что природа внутренней свободы таит в себе большие возможности. Видите, здесь таятся возможности ерничанья, а не просто одно-событийной беседы. Текст вроде бы не дает возможность угадать границы событий, но, не выявив их, не выйти в пляску. Дело не в самом тексте, не в трюках, а в качестве беседы. Смена качества — есть и смена события.
17 декабря. 12.00-17.00
Ф. Достоевский. «Белые ночи»
Режиссер Геннадий Т. Настенька — Наталья Акимова. Мечтатель — Семен Спивак.
— Декорации изменили? — не скрывая удивления, спросил у режиссера Георгий Александрович. Режиссер кивнул, скрылся за дверью и, сделав последние наставления, вернулся в аудиторию, сел в углу и дал команду: «Начали».
Посредине аудитории — скамейка. По всем стенам — решетки мостов! В глубине — фонарь со свечкой. Двери аудитории открыты. На них — цепи! Виднеются лестничные перила.
Увертюра Россини к «Севильскому цирюльнику». Откуда-то снизу слышен топот шагов по лестнице. В дверях — пять мечтателей ...
—Сколько шел отрывок? — спросил Товстоногов после просмотра.
—Семнадцать минут.
—Вот, это уже другое дело. Поставьте декорации следующего отрывка, поговорим о Достоевском и двинемся дальше.
Декорации ставят, и режиссер «Белых ночей» перед Товстоноговым.
—Произошел известный сдвиг. Должно быть поучительным для курса, что приближение к природе чувств автора привело во многих местах и к органическому рождению текста. Раньше слова произносились, но не принимались. Не было отклика зрительного зала. Реакция мгновенно появилась, когда вы нащупали жанр. Но сдвиг вызвал крен в другую сторону. Скажите, вы ощущаете разницу между иронией и пародией?
—Да, безусловно.
—Так вот у вас крен в сторону пародийности, карикатуры, шаржа. Вы высмеиваете персонажей, а Достоевский относится к ним с сочувствием. Они привлекательны, симпатичны в своих страстях, смешноваты, но не смешны. «Белые ночи» — не сатирический сентиментализм, а иронический, благородный. Вы ощущаете разницу? Кроме того, хотелось, чтобы вы прояснили некоторые мотивы поведения. Во-первых, когда Мечтатель решился сказать Настеньке, что лю-
419
бит ее, во-вторых, когда она ответила, что любит его. И там, и там не разработаны пристройки друг к другу. Это же процесс оценки. Усложните его. Кстати, именно там можно выявить жанр в полной мере. Слишком прямыми путями они выходят на новое действие. Но многое изменилось к лучшему. Стал осмысленней пролог. Теперь уже читается, что рассказчики — его друзья...
—Мы назвали их «Союз Мечтателей».
—Появилось чувство общего стиля и главное — вкус к реализации замысла в человеческих взаимоотношениях, в психологически верной автору температуре. Продвинуть бы еще поближе способ существования, пройти дистанцию от пародии к улыбке — и может получиться интересная работа.
—Я понял, что это находится только в совместном с актерами поиске. Ставлю проблему, и вместе ищем, как ее реализовать. К сожалению, мы один день упустили, день прошлого показа, но тогда надо было одному походить, собраться... Но еще есть время, дни.
—Часы, — улыбнувшись, поправил Товстоногов.
—Да, уже остались часы до экзамена, — согласился режиссер. — Но я думаю, мы успеем доработать отрывок.
—Я говорю не об экзамене, — попытался успокоить студента Георгий Александрович. — Вы уже сделали смелый шаг: по существу заново пересмотрели работу, нашли в себе смелость отказаться от многих находок, за которые другие режиссеры уцепились бы во что бы то ни стало! Вы придумали новое, не менее интересное оформление. Вы сделали принципиальный шаг к постижению главного: природа жанра любого автора, тем более великого, открывается через умение проанализировать и построить систему человеческих взаимоотношений.
Для меня важнее экзамена — практическое понимание вами этого принципа. К экзамену вы можете и не успеть за день добиться искомого способа существования, убрать пародийный крен, а вот то, что вы уже ощутили радость не от гарнира, а от выстроенных человеческих отношений — это важно!
— Я поищу с актерами, как уйти от пародии, — пообещал режиссер. — Вчера, после репетиции, проанализировав ее, я будто услышал ваши слова, но...
Из беседы с Г. А. Товстоноговым
—В своей книге «О профессии режиссера» вы писали, что часто, к сожалению, идея в спектаклях сводится к морали. Не могли бы вы пояснить вашу мысль на примере какого-либо спектакля ленинградского театра?
Г.А. Зачем брать примеры из спектаклей? Вопрос решается и теоретически. Когда-то жили на свете великие моралисты: в XVII веке Мольер, в XIX — Островский. Они решали этические, нравственные, моральные проблемы через назидание, мораль. Но мы бы не знали этих имен, если бы за моралью не стояла гуманная всеобъемлющая идея. Если находиться на уровне моралистического вывода: не надо мещанину рваться во дворянство, если ханжество — это дурно, — то вряд ли мы бы считали произведения этих авторов классическими. Островский часто вкладывал мораль
вназвание пьесы. «Бедность не порок», «Не все коту масленица». Но, ставя Островского сегодня, оставаться на уровне морали, значит, не понять пьесу. Оказывается, в талантливой пьесе объективно содержится нечто такое, о чем, возможно, не подозревал сам автор. Мораль может умереть, а идея переживает столетия. Идея выше морали, объемнее ее. Мораль содержится в идее. Мораль должна проглатываться с идеей, которая объективно содержится в произведении, которая есть нечто более глубокое, чем мораль. Идею трудно сформулировать, она эмоциональна. Мораль — поучение, назидание, злободневное, необходимое сегодня.
—Надо ли формулировать идею? Ведь это безумно сложно. Все время подстерегает опасность попасть в мораль?! Идея материализуется в сквозном действии. Так недостаточно ли определения сквозного, а не требования от студентов четкой идейной формулировки?
Г.А. Стремление к идейному выводу организует целенаправленность анализа.
—Но как формулировать, избегая морали? В книге «О профессии режиссера» вы предлагаете делать это через призыв, лозунг, брошенный режиссером в зрительный зал. «Гибель эскадры», предположим. Самое дорогое, пишете вы, у моряков — эскадра. Она дороже дома, дороже семьи. И все-таки, если революция требует, оказывается, нет ничего дороже революции. Согласитесь, сегодня это воспринимается, как мораль и только.
420
Г.А. «Нет ничего дороже революции!» — оформленная в виде лозунга идея пьесы Корнейчука. Это лозунг, но не мораль! Это эмоциональный призыв, в котором проявилась идея. Другое дело, что качество драматургии позволило идее спрессоваться до лозунга. Сегодня, когда меня волнует более глубокий материал на тему взаимоотношений личности и истории, выбора пути, я обращаюсь к Шолохову, к «Тихому Дону». И вот тут, смею сказать, уже одним лозунгом в формулировке идеи не обойтись, но стремиться к ее определению необходимо! Только тогда, когда я точно знаю, во имя чего ставится пьеса, я берусь за работу.
—Не могли бы сформулировать, Георгий Александрович?
Г.А. Я могу это сделать, поверьте, но мне не хотелось бы сейчас произносить формулу, потому что без тех многомесячных мук ее поиска, она вам сейчас покажется примитивной, упрощенной...
В. Шукшин. «Танцующий Шива»
Режиссер Валерий Г. Исполнители — курс сибиряков. (Преподаватель Владимир Особик.) Изменилось начало рассказа. Режиссер сохранил фонограмму гитары. Сначала темнота, за-
тем резко врубается свет. Фронтально в глубине сцены стоят парни. И под музыку, медленно оживая, в танце двинулись на зал. Танцуют все, кроме Шивы. И вдруг вновь застыли. Студент — исполнитель Шивы, объявил: «Василий Шукшин. Танцующий Шива». И затанцевал. Вырубка света. Крики, удары, звон бьющейся посуды, шум падающей мебели. Свет...
Товстоногов прервал показ на монологе Шивы.
—Не высекается юмор, потому что играете впрямую. Попробуйте говорить не со всеми, а будто бы сам с собой, как юродивый, а все постепенно откликнутся на странный разговор. Где-то перед вами невидимый собеседник, с которым вы вступаете в общение... А что, если встать и в размышлении пройтись?! Этакое сомнамбулическое состояние... Напридумайте огромный монолог, из которого мы слышим отдельные слова. Короче, сыграйте этюд на безумца. Посмотрите: Шива сдвинулся. Какой там текст? «Чего ты?» — Значит, точно, попали в логику Шукшина. И на «недоумеваете, почему я вас прохиндеями назвал» — вступите в открытое общение. Еще раз. Создайте атмосферу пьянки. Выпили, кто-то крякнул, кто-то что-то междометием сказал. Все время должен быть слышен шумок. На Шиву не надо обращать внимания всем одновременно. Один заметил — подтолкнул другого. Ванино «Чаво» спародируйте: «Нича-во». Уже здесь намечается конфликт между Шивой и Ваней. Причем «Ничаво» должно быть сильнее, чем «Чаво», и Ваня вскочил: «Меня дразнить?» Вскочил, и его успокоили, усадили. Вот теперь хорошо бы Шиве осмотреть все лица: «Недоуме-вае-ете-е?» — длиннее скажите, не констатируйте, иначе дешево продаете прекрасный текст. Все посмотрели на Шиву, потом на бригадира, а Шива, заедая котлеткой, начал объяснения: «Вы... семеро хмырей», — не ругайте их... «Хмырей» — подложите: плотников. В чем они мерзавцы? В том, что обманывают? Но ведь когда обманываете вы — это хорошо, а когда они — плохо. «Три месяца назад ра-а-а-адовались, а теперь вас оби-и-и-идели?» Сочно жрите. Трудно им ответить, потому, что не прожевать котлетку, поэтому и мотнул головой. А все следят, чего это он башкой мотает? «Это вы-ы-ы-ы обманули!» «Ну-ну», — говорит, обернувшись к Шиве, бригадир, медленно встает и переходит в глубь сцены.
—Режиссерски поставленная длинная искусственная пауза.
—Но она есть у Шукшина, — открыл рассказ режиссер.
—Вы замечаете, — обратился к курсу Георгий Александрович, — что, с одной стороны, я радуюсь, если мы попадаем в логику автора, но, с другой стороны, я категорически против буквального следования его ремаркам. Вроде бы противоречие. Вроде бы. На самом деле — нет: Одно дело — верность букве, другое дело — духу автора. Важно попасть в природу произведения, и в ней быть свободным, отложить рассказ в сторону, выстроить борьбу и сверить то, что получилось с литературной основой. Если есть совпадения — вы победили. Но путь использования литературы как справочника: куда перейти? когда вздохнуть? когда засмеяться? — неизбежно ведет к провалу, процесс жизни подменяется внешним выражением процесса, взятым из ав-
421
торских комментариев. В случае попадания в автора, даже и привнеся в него что-то свое, вы все равно это сделаете в его природе.
Видимо, Шукшин хотел сказать, что бригадир принял какое-то решение, поэтому встал и перешел. Но мне зрительно достаточно того, что он оглянулся и сказал: «Ну-ну». Принятие решения бригадиром — это надо соблюсти. Но сделать это надо так, как нам выгодно, а не как написал в ремарке Василий Макарович. «Подождем, потерпим, — подумал бригадир, — куда он уйдет?» Напрасно улыбаетесь вместе. Два улыбающихся в унисон на одну и ту же тему человека — это плохо. Я прерываю работу над отрывком, дальше поработаете сами. Хочу дать вам один совет. Мне понравилось новое начало — пролог с танцами, но когда гаснет свет, в темноте должно быть такое, что нельзя показать зрителям. Драка! Убивают! Слыша животные крики, мы думаем: здесь ломают зубы. Свет. Все тихо, спокойно, и сразу же текст продавщицы: «В столовой произошла драка». Дальше она может убирать сколько угодно. Мы заинтригованы. Главное, чтобы сразу же сказала фразу. Спасибо. Да, я хочу сказать, что за короткий срок вы сделали много.