Файл: Товстоногов_Репетирует и учит.pdf

нем прогоне удачные живые места, а сегодня он от многого отказался. Все еще нет истории оскорбления мужа половым, нет финального выхода к примирению, а это главное. Дрейден вновь выдал каскад находок, множество новых, рожденных сегодня приспособлений, но он играет не по вами выстроенной линии действия, а исходя из своей богатой интуиции, помноженной на импровизационное самочувствие. Артист, как говорится, в школе, его надо лишь точно направить, выстроить ему ступеньки, которые он обязательно должен пройти. Но он вчера играл одно, сегодня другое, а выстроенной вами борьбы нет. Нет линии событийного ряда, которая позволяет Берковичу и Халявкину выйти вдвоем на финал. На обсуждении все хвалили Сережу Дрейдена, но я считаю, что ваша заслуга лишь в том, что не помешали органично существовать артисту. Это тоже хорошо, так как свидетельствует о наличии у вас слуха на правду, но этим себя профессия не исчерпывает. «Верую». Были живые куски, но сегодня от зажима обозначились провалы. Часто не видел партнера, не проверял на нем свою логику, а это сразу привело к иллюстративности. Так что впечатление не из лучших. Я не виню курс во всех грехах. Главная беда — невозможная чересполосица в исполнителях. Либо прекрасный актер, либо играет сам режиссер, который, не будучи артистом, не может достигнуть высокого уровня исполнения. Тут, конечно, законов нет. Может и студент оказаться хорошим артистом, а театральный актер сыграть хуже студента. Все бывает, но сегодня единого критерия в оценке исполнителей нет.

—Но в то же время часть вины на курсе, — добавил пришедший на зачет после болезни Аркадий Иосифович Кацман. — Вбиваем, вбиваем в ваши головы, и все же вы не верите, что ничего на театре не бывает вдруг. В жизни для рождения ребенка необходимо его вынашивать! Девять месяцев! Так и здесь: актеры должны сыграть не наспех сделанный, пусть и отличный рисунок, а отстоявшуюся, пропущенную через себя, обжитую работу... Дрейден мог бы шикарно сыграть! Возможности огромные, а рассказ недоработан. Искрометная импровизация, а линии вашего построения нет. На будущее вы должны твердо усвоить: Первое. Тенденция — самостоятельно довести работу до конца и поразить нас результатом — вредная. Надо показывать этапы и консультироваться по ним. Второе. Приглашая актеров, вы обязаны отвечать за их посещения учебного процесса. Представьте, Георгий Александрович, идет одно занятие, второе, третье, прошу показать этап работы, — а актеры не могут в это время прийти в институт! А есть отрывки, где до сих пор еще не найдены исполнители. А «Хористку», например, я, сегодня увидел впервые.

427

—Поддерживаю Аркадия Иосифовича в организационном вопросе. Аврал в творческом процессе ни к чему хорошему не приводит. Учитесь работать планомерно и ритмично.

—Нельзя же год искать исполнителей?! — не успокаивался Кацман. — Сборную Советского Союза все равно не получите!..

—Мы говорим, — поддержал его Товстоногов, — что идеальное распределение ролей необходимо для того, чтобы мысленно знать, к какому результату вести актеров. Надо представить себе это, отпечатать в сознании и забыть. А в дальнейшем исходить из сути литературного материала, из индивидуальности имеющихся у вас исполнителей.

Сборную я могу собрать только в кино, в театре она для меня лишь один из факторов, помогающих представить желаемый результат.

КАЦМАН. Кстати, о театре. Вы знаете, что подлинные открытия случаются тогда, когда между актером и ролью есть известная дистанция. Ушел Смоктуновский из БДТ и, казалось, некому играть Чацкого. Уверен, что никто, кроме Георгия Александровича, не назначил бы Юрского на эту роль. Но Георгий Александрович, видя дистанцию, посчитал ее преодолимой, и свершилось открытие. Тогда всем казалось, что эта роль — на сопротивление, но именно преодоление этого сопротивления дало необычайный результат....

—Да, — согласился Товстоногов, — но в данном случае идея пойти от Кюхельбекера — это уже не сопротивление. Тут, на мой взгляд, все легло на природу артиста. А вот, скажем, Стржельчик в «Цене» у Розы Сироты. До этого он ничего подобного не делал. Импозантный геройлюбовник сыграл девяностолетнего еврея-оценщика. Порой не ожидаешь от артиста таких сюрпризов, кажется, уже знаешь его потолок, но вот проба в роли на сопротивление, и, оказывается, артист для этой роли рожден. Если же исходить из принципа, как попасть распределением ролей в лузу — открытий не будет, актеры в таких случаях многие годы играют уже когда-то сыгранное. У режиссера, у зрителей появляется ощущение, что актер достиг потолка, ограничил себя опреде-

ленным амплуа.

—Вот пример сегодняшнего показа, — не унимался Аркадий Иосифович. — Отличный актер играет Синельникова. Но это прямое попадание. А мне, скажем, было интереснее, если бы эту роль сыграли вы. (Аркадий Иосифович посмотрел на одного из студентов.)

—Ну, что вы? Мне это так не сыграть!

—Дай бог в наших работах сделать распределение в лузу, найти и уговорить сыграть такого актера, как в «Ноль-ноль целых».

—А как могут Чехова сыграть студенты? Мы пробовали сами — не получилось. Брали с курса Агамирзяна — тоже не попали.

—«Жильца» могут сыграть только опытные артисты.

—Вот, — Георгий Александрович обернулся к педагогу Сапегину, — посмотрите на Бориса Николаевича. Он, будучи студентом, блестяще сыграл Скрипача.

—Значит, он талантливый актер.

—Несомненно, — сказал Товстоногов. — Но я не верю, чтобы во всем огромном сегодняшнем ЛГИТМиКе не нашлось пяти-шести талантливых исполнителей на чеховские рассказы и столько же, может быть, чуть менее талантливых — на остальные.

—Я хочу, — настаивал Кацман, — чтобы при вас, Георгий Александрович, мы сейчас принципиально договорились о том, что в отрывках могут играть сами студенты, студенты соседних курсов...

И вдруг Товстоногов будто впервые увидел Аркадия Иосифовича.

—Кстати, Аркадий, а почему вы не даете, кроме Акимовой, своих студентов?

—Рано еще, рано, потом у них свой учебный процесс...

—У всех свой учебный процесс. А для чего мы их тогда набирали? Не понимаю! Кацман уже не кричал. Наклонившись к Товстоногову, он что-то яростно шептал ему на

ухо...

После перерыва Товстоногов сказал, что обязательно должны быть показаны остальные не вынесенные на экзамен работы. Если будет необходимо, Аркадий Иосифович даст своих студентов. После определения срока показа остальных отрывков Г.А. попрощался. И обернувшись в дверях...

— Главное не в том, что вы совершили ошибки — это не страшно, если вы сделали правильные выводы на дальнейшее.

«История лошади» Записи репетиций

Л.Толстой История лошади

Инсценировка Марка Розовского по повести Л. Н. Толстого «Холстомер» в двух частях. Стихи Ю. Е. Ряшенцева.

Постановка Г. А. Товстоногова Художник Э. С. Кочергин Режиссер М. Г. Розовский

Музыкальное оформление М. Г. Розовского и С. Е. Веткина

Музыкальный руководитель С. Е. Розенцвейг

Действующие лица и исполнители:

Холстомер — Е. А. Лебедев Князь Серпуховский — О. В. Басилашвили

Вязопуриха; она же Матье; она же Мари — В. П. Ковель Милый; он же офицер; он же Бобринский — М. Д. Волков Феофан; он же Фриц — Ю. Н. Мироненко

Генерал — Л. П. Панков

Конюший; он же объявляющий на бегах — М. В. Данилов Васька, конюх; он же половой на бегах — Г. А. Штиль

Хор: Е. П. Алексеева, Т. Д. Коновалова, В. А. Смирнова, А. А. Федеряева, А. В. Шкомова, Т. В. Яковлева, И. 3. Заблудовский, В. И. Караваев, В. А. Козлов, Е. Н. Соляков, Е. К. Чудаков

Музыкальный ансамбль: А. Е. Галкин, В. М. Горбенко, Ю. А. Смирнов, Н. А. Рыбаков, М. И. Хазанов

Звукорежиссер Г. В. Изотов Художник по свету Е. М. Кутиков Пом. режиссера В. А. Соколов

Суфлер Т. И. Горская

Зав. гардеробом Т. А. Руданова

Премьера состоялась 27 ноября 1975 года.

Литературная запись репетиций сделана аспирантами ЛГИТМиКа Семеном Лосевым, Люд-

милой Мартыновой.

23 сентября 1975 года МАЛАЯ СЦЕНА

Видимо, это третья встреча Г. А. Товстоногова с группой участников спектакля «История лошади». Сначала был просмотр I акта (этапа работы М. Г. Розовского), затем репетициякорректура начала спектакля.

Г.А. (всем). Поскольку болен Басилашвили, у меня есть предложение: пройти все то, что мы делали на прошлой репетиции, вспомнить, закрепить и двинуться дальше. Начнем с моноло-

га

«Когда я родился...»

В центре сцены у столба стоит Е. А. Лебедев. Рассказав о рождении Холстомера, он берет прикрепленную к проволочке бабочку и превращается в новорожденного жеребенка. Бабочка садится Холстомеру то на плечо, то на грудь, а тот испуганно, жалобно ржет.

(Лебедеву.) А нельзя ли уже с самого начала заготовить проволоку с бабочкой и держать ее за спиной? Хочется, чтобы переход из монолога в игровой кусок произошел быстро, неожиданно, а движение, когда ты берешь проволоку, снимаешь ее с крючка на столбе, разрушает непрерывность.

Приходит Конюший, узнает, что родился жеребенок, замечает, что он пегий, садится рядом с ним и говорит: «И в кого же ты, такая уродина $>

(Данилову.) Не надо спрашивать его буквально, жеребенок не знает об этом. Вспомните, как бабы причитают, и сами себя спросите.

Конюший будит конюха Ваську. Вернее, пытается его разбудить.

(Штилю.) Обманите нас, смелее сыграйте пробуждение, а потом опять засните. А иначе, если вас зовут, а вы спите, то вас может и вообще не быть, понимаете?

Конюший натягивает веревку между столбами, создавая загон для жеребенка.

Что здесь должно быть интересно? Умное взрослое животное, когда ему ставят границу, идет туда, где свободно, а этот тянется к веревкам.

Появляется Генерал. Осматривает жеребенка, говорит: «Пегий». (Панкову.) «Пегий» — бросьте Конюшему, будто он его таким родил.

Генерал стеком щекочет Холстомера. Тот ржет от удовольствия, передергивается и, неожиданно подскочив к генералу, щекочет его.

(Панкову.) Я бы даже замер от наглости!

Генерал, подарив жеребенка Конюшему, уходит. Конюший кричит: «Ну, сосунок, теперь ты мой! Мой!»

(Данилову.) «Ну, сосунок» должно быть сказано так сильно, что даже голос пропадает. «Моой, мо-о-ой», — не надо кричать, но в то же время крупно скажите. Захлебнулся от счастья... Это очень важно для нас, так как один из монологов Холстомера положен на тему собственности, понимаете?

Данилов повторяет монолог.

Вам надо устранить провалы, очень много дырок в монологе. Давайте еще раз. Даже где-то ласково скажите: «Мой, мо-ой», — и вдруг сорвись: «А-а?»

431 ¶Конюший обещает Холстомеру хорошо его кормить. «Но, — добавляет он, — если замечу

в

любви, загоняю и убью».

«Разгонитесь» на обещании хорошей кормежки, а после текста «замечу в любви», сделайте паузу, и мы будем ждать, что вы скажете что-то такое, необыкновенно приятное... А сказали просто и бытово: «Загоняю и убью».

Холстомер вспоминает время первой любви. Его возлюбленная, кобыла по кличке Вязопуриха, пыталась вместе с ним спрятаться куда-нибудь подальше от лошадей и конюхов, но во время ласк их врасплох застал Милый, красавчик, будущий придворный конь. В подглядывании он не видит ничего порочного. «Стыдно тем, — считает он, — кто смущен. Стыд — для людей, но не для нас. Мы животные, мы должны уметь любить! Любовь — это похоть». И Милый поет:

В любовном деле стыд, ей-ей, одна помеха! Иди ко мне, пока весна, иди ко мне!

Что есть любовь? Любовь есть конская потеха! Ведь скажут люди «конь» не только о коне! Моя лошадка, Задерем же хвосты Как, право, сладко Гарцевать без узды.

Ану-ка, ну-ка, Мослаки разомнем! Любовь — наука! Не будь я конем!

Хотя ты конь, порой хитри по-человечьи! Свой пыл умерь, пока весна, свой пыл умерь! Ты тих и мил. Но только конюхи далече, Ей докажи, что ты есть конь, что ты есть зверь! Моя лошадка, Приподнимем же хвосты!

Как, право, сладко Ликовать без узды!

Ану-ка, ну-ка,

Мослаки разомнем!

Любовь — наука! Не будь я конем!

Жеребчик я, но ведь и он жеребчик тоже!

Чего ж не ржать, когда весна? Чего ж не ржать? Чтоб из ноздрей летел огонь! Чтоб дрожь по коже! Эй, жеребцы!

(На сцену выскакивает табун.) Учитесь правильно дышать. Моя лошадка, Приподнимем же хвосты! Как, право, сладко Ликовать без узды!

А ну-ка, ну-ка, Мослкки разомнем! Любовь — наука! Не будь я конем!

Г.А. {Хору-табуну). Хотелось бы, чтобы танец был сексуально-пародийным. Миша Волков вас вызвал, вышли, посмотрели, что происходит? Ах, игра в пародию на секс? Хорошо, пожалуйста, мы включаемся.

432 ¶В финале танца мужчины-кони уносят распалившихся женщин-лошадок. Милый, опершись ногой о столб, встает в скульптурную позу, а Холстомер и Вязопуриха рассказывают о том, ка-

кое будущее было уготовано этому легкомысленному беззаботному сосунку. (Ковель.) Говоря о Милом, посмотрите на Мишу Волкова.

КОВЕЛЬ. Я думала: на него нельзя смотреть, я себя сознательно ограничила.

Г.А. Зачем же, Валя? Ничем не оплачивается такая ограниченность. У Вязопурихи вот-вот начнется с Милым роман. По сути, он начинается уже здесь.

(Лебедеву.) После реплики Милого («мы животные, мы должны уметь любить») хорошо бы развести руками: мол, вот с каким конем, изрекающим такие пошлости, я подружился. Да, а что делать? Стойла-то рядом.

Вязопуриха просит Холстомера не рассказывать об ее измене, но тот неумолим. Музыка. Милый, Вязопуриха и Холстомер играют в прятки. «Раз, два, три, четыре, пять, — считает Холстомер, — я иду искать». Но найти их оказывается непросто, за столбами их нет, и когда Холстомер убегает в одну из кулис, в центре появляется Вязопуриха, за ней Милый, которого она заманивает.

(Лебедеву.) Хорошо бы выбежать за ними не из бокового выхода, а из центра. Этакая растерянная человеко-лошадь, не знающая, куда они делись. Потом увидел. Решил, что это игра. Даже посмеялся. И только затем сказал: «Милый, не надо, я прошу тебя».

Лебедев пробует.

Хорошо.

(Волкову.) Не торопитесь выходить. Тут должна быть большая пауза, Холстомер один. Иначе мы не прочтем, что там произошло за кулисами.

(Концертмейстеру.) Попробуйте медленно-медленно сыграть вальс первого свидания Вязопурихи и Холстомера. Музыка дает временную перебивку.

Утомленный, выходит Милый, устало, по-лошадиному фырчит, не торопясь, размеренно подходит к столбу и усаживается возле него. С веночком ромашек появляется Вязопуриха, Холстомер спрашивает ее, почему она выбрала Милого, а не его. Вязопуриха, устраиваясь около ног Милого, отвечает: «Ты — пегий». И Милый, поглаживая ее, прибавляет: «Ты — урод, а я красивый... Меня даже зовут... Как меня зовут, Вязопуриха?» «Милый», — отвечает та.

(Волкову.) Пренебрежительно-снисходительными должны быть ласки, а не любовными. Ведь похоть была, а не любовь, не правда ли?

Холстомер входит в веревочный загон и зовет к себе Вязопуриху. Милый отпускает ее. (Волкову.) Еще пренебрежительней, Миша. Иди-иди, теперь ты мне уже не нужна. Важно

быть первым, а теперь хоть весь табун...