Файл: Товстоногов_Репетирует и учит.pdf

Г.А. Придется, что же делать? Я-то думал: это пройденный этап.

После повторения сцены репетиция заканчивается.

438

¶25 сентября 1975 года. Малая сцена

Г.А. Давайте попробуем в начале спектакля вывести на сцену не только троих ведущих, но и присоединить весь Хор-табун. Тогда и следующее появление хора будет закономерным. Сразу же хочу предупредить, что в этом варианте я до конца не уверен, но проверить необходимо, поэтому давайте попробуем.

Пока при полном свете вам надо выйти и встать в позиции артистов БДТ, готовых поразмышлять над «Историей лошади». Каждый постарайтесь найти свою неповторимую позицию.

ШТИЛЬ. Мне тоже выйти со всеми?

Г.А. Нет, мне хотелось бы, чтоб в темноте вы незаметно улеглись на свое место. ШТИЛЬ. А не будет бросаться в глаза то, что я один лежу на авансцене?

Г.А. Кочергин обещал завалить авансцену мешками, колесами, хомутами, кроме того, вы будете накрыты тряпкой, так что, если мы что-то и увидим, то тряпку, которая впоследствии окажется артистом Штилем. Это даже приятно, не правда ли?

(Хору.) Теперь, братцы, перед вами задача: запомнить свои места и выйти в темноте. Бесшумно выйти.

— Станок скрипит.

Г.А. И все-таки постарайтесь выйти, насколько возможно, бесшумно. Мы даем вам время: досчитайте про себя до пяти. Счет пять — реплика для радиста, который включает монолог Толстого.

Текст Толстого читает Г.А. Музыка. Свет. Рассказ Хора о Холстомере, который заканчивает Е. А. Лебедев: «Но знаток мог бы сказать, что в свое время это была замечательно хорошая лошадь».

(Хору.) После Евгения Алексеевича все повторили хором: «... замечательно хорошая лошадь».

Барин, увидев больного мерина, зовет Конюха.

Хорошо позвал Ваську. Но очень плохой переход к нему, потому что у вас раздвоенный объ-

ект.

ЛЕБЕДЕВ. По-моему Миша зря пугается того, что я чешусь. Он и Ваську ищет, и меня пугается — вот и раздвоился объект. Ведь Бобринский имеет дело с лошадьми. «Что?» — не испугался, а удивился: показалось, что лошадь разговаривает. Потом обошел и, рассмотрев старого, больного мерина, решил: с ним надо кончать.

Повторение выхода Бобринского.

Г.А. «Что?» Перешел, остановился, подумал и позвал Ваську. И когда тот вскочил, переключился на новый объект.

(Штилю.) Совершенно бодрствую! Привычный рефлекс: что-то говорить сразу же, как только проснулся. Борясь со сном, демонстрируйте: я никогда не сплю.

(Кутикову.) А почему погасили свет? Еще нет никаких оснований переводить освещение из бытового в условное. Сигнал на смену света — оркестр. И с каждым ударом — понижение интенсивности освещения. Понимаете? Пошла музыка, и начался театр. А до этого бытовая зарисовка.

КУТИКОВ. Ударов в музыке несколько. А у нас слишком мало света. Нам нечего его так долго убирать.

КОЧЕРГИН. Значит, в бытовой кусок надо внести столько света, чтобы было что снимать. Но только в случае снятия света на музыке, он как бы участвует в спектакле, во всей его физиологии.

Повторение сцены.

Т.К. Хорошо, но еще нет подлинной свободы и раскрепощенности. (Волкову.) Это особенно касается вашей сцены.

ВОЛКОВ. Слава богу, хоть схема улеглась. ШТИЛЬ. Мне в шапке быть или без?

Г.А. Без шапки. Весь в муке и в соломинках...

439

¶Конюх просит разрешения отдать мерина цыганам.

(Волкову.) После осмотра Холстомера вытрите руки платочком, а когда встанут цыгане, готовые купить коня, возьмите платочек за уголок и тряхните им: нет, не продам, сядьте... И фальцетом запел: «О, никогда я так не жаждал жизни». А тихим фальцетом не можете? Намеком на фальцет?! Это знаете, когда человек хочет петь, но не может.

Конюх ударил Холстомера. Получилось так, что обоим больно. {Штилю и Лебедеву.) Хорошо бы это зафиксировать!

(Кутикову.) С трех оркестровых ударов перемена света. Быт кончился.

Выход хора. Зоне. Кутиков снова дал полный свет.

Я люблю инициативу, Евсей Маркович, но здесь вы напрасно экспериментируете. Вы задали условный зонговый свет, зачем же его менять?

(Ряшенцеву.) У вас в зонге: «Кто помнит лишь, что он солдат, а что он человек — не помнит». Но солдат тоже человек из народа. Надо поменять «солдат», на «богат», иначе не потолстовски получается.

РЯШЕНЦЕВ. Я не возражаю.

Г.А. {Кутикову). Принцип поиска света следующий: общий свет оставляем на бытовые человеческие сцены, на остальные — лошадиные — ищите приглушенное освещение, пятнами.

КУТИКОВ. Я понял, Георгий Александрович.

После зонга о жизни и смерти хор превращается в табун молодых кобылиц и жеребцов. Они неприязненно встречает «новичка» — старого мерина, сначала издеваются над ним, потом избивают. Драку останавливает Вязопуриха, узнавшая в больной лошади Холстомера.

Г.А. Давайте вернемся к началу избиения. Первое. Надо добиться, чтобы отдельные выкрики не тонули в общем гвалте. Атмосфера сцены мне нравится, но я хочу услышать и текст, и у меня должны успеть возникнуть ассоциации за текстом. Хорошо Марк Розовский подсказывает, чтобы человеческие крики соединялись с ржаньем. На ржанье четко звучащая реплика! Понимаете? Второе. Сейчас вы одинаковы. Нет персонификации. А ведь у каждого своя неповторимая партия.

{Караваеву.) Вы — вожак!

{Солякову.) Кто такой «Сосунок»? Молодой жеребенок, воспитанный по законам табуна. {Мироненко.) Вы — кулачный боец!

И вот так я должен прочесть каждого: кто есть кто?

Зонг табуна:

Мы табун, все в нас едино — Отвращенье, обожанье! Тот чужой, кто в час заката Не услышит наше ржанье. Мы того своим копытом Бьем с утра и до темна. Будешь пегим, будешь битым По законам табуна!

{Хору.) Мне не нравится, что вы делаете это формально. Просто скандируете. РОЗОВСКИЙ. «Таганка» пошла.

Г.А. По мысли хочу все прочесть. Еще раз.

Зонг переходит в общее ржанье. Лошади бросаются на новичка, Вязопуриха бьет в колокол.

КОВЕЛЬ. Эй, приостановите звуки, вас не перекричать! Г.А. По ударам колокола затихайте!

Вязопуриха: «Стойте, остановитесь, да это никак Холстомер!»

440

¶

ЛЕБЕДЕВ. Тонкая.

Г.А. А по-моему, так лучше. В этом случае у бабочки вольное движение, и ты сам не знаешь, куда она прилетит.

Конюший, увидев новорожденного жеребенка, пытается разбудить Конюха.

(Данилову.) Очень интеллигентно будите Ваську. Разве у Конюшего с Конюхом такие отношения? Толкните его ногой.

Выход Генерала. (Панкову.) Хорошо сидит шинель, очень хорошо.

РОЗОВСКИЙ. Может, все-таки лучше на плечи накинуть? Утро, холодновато?..

Г.А. Да, лучше внакидку, попробуйте, Павел Петрович... Вот, сразу же генеральский вид.

Генерал пошутил и засмеялся своей шутке. Пытаясь ему угодить, посмеивается Конюший. (Данилову.) Надо смеяться тише Генерала, по ранжиру.

Генерал дарит Конюшему пегого жеребенка и уходит. Конюший счастлив.

(Данилову и Лебедеву.) Хочется довести вашу сцену до брехтовского приема. Конюший договорил последние слова, и на наших глазах вы превратились в артистов БДТ. Не Конюший, не Холстомер, а Данилов и Лебедев. Миша поднял реквизит, Евгений Алексеевич помог ему, дождался, пока Миша уйдет, и продолжил рассказ... Давайте попробуем.

(После повторения сцены, Розовскому.) Правда, симпатично? Надо найти еще несколько таких мест, тогда это будет закономерно.

Вязопуриха и Холстомер вспоминают время первых свиданий. Поют.

Как пригрело солнышко горячо! Положи мне голову на плечо. Плетка отпела, и нету им дела, Что же ты рядом стоишь так несмело?

(Ковель и Лебедеву.) Ни одного слова не понял. Слов нет, одни эмоции. Я понимаю, это чтото о любви, но мне бы хотелось поконкретней услышать, что вы друг другу поете?

Повторение сцены, и прогон без остановок, включая сцену оскопления. Взмах ножа Конюшего,

получеловеческий, полулошадиный крик Холстомера. Вырубка света. И в тишине голос Г.А., читающего стихи Тютчева.

Мирозданье. Чье это слово, если нет у Творца твоего Ничего беззащитней живого, Беспощадней живых — никого...

441 ¶26 сентября 1975 года. Малая сцена

Г.А. (Розенцвейгу). Семен Ефимович, музыканты готовы? РОЗЕНЦВЕЙГ. Оркестру приготовиться. Да.

Г.А. Одну минуту. Я попрошу выйти на сцену весь табун. Иначе говоря, участников табуна. Как вы знаете, условия нашей Малой сцены специфичны, затруднены боковые проходы, но, тем не менее, ставить в них стулья, загромождать кулисы, категорически запрещается. Иначе пожарники зарубят нам спектакль. Если у вас есть время до выхода, посидите в фойе. Если нет, то придется постоять за задником.

Теперь о наших дальнейших планах. Завтра репетиции не будет. Во вторник и среду две музыкальные репетиции с Семеном Ефимовичем Розенцвейгом. В четверг, я надеюсь, появится Олег

Валерьянович Басилашвили, и мы интенсивно начнем новый этап работы, а к тому, что мы делаем сейчас, вернемся не скоро. Поэтому у меня просьба ко всему актерскому составу: сделать все от вас зависящее, чтобы репетиция сегодня прошла плодотворно, собранно, и чтобы все были уверены, что этот этап по первому кругу пройден. Конечно, мы сегодня будем репетировать, а не прогонять, но, тем не менее, должна возникнуть уверенность, что материал отфик-сирован, и мы можем перейти ко второй части первого акта. Нет вопросов? Тогда начнем.

— Значит, если шторы подняты, сзади вообще проходить нельзя?

Г.А. Нельзя. Можно будет проходить за ними во второй части спектакля, там у нас интерьер, и шторы будут опущены.

КОВЕЛЬ. У нас с разных сторон выходы. Г.А. У кого «у вас»?

КОВЕЛЬ. У всего хора. Может, задник за шторами продвинуть к залу сантиметров на пятьдесят?

Г.А. (Куварину). Проверьте, Володя. Валя после репетиции покажет вам, что она имела в виду. (Соколову.) Можно ли начать, Витя?

СОКОЛОВ (Розенцвейгу.) Семен Ефимович, вы готовы? Г.А. Да, он готов, я у него уже спрашивал.

Начало спектакля. Голос Г.А. — эпиграф Толстого. Песня Конюха (Георгия Штиля), рассказ хора о старом мерине, заканчивающийся словами Лебедева: «Но знаток мог бы сказать,

что в свое время это была замечательно хорошая лошадь». Хор повторяет:

«...замечательно хорошая лошадь».

Грязь. «Замечательно хорошая лошадь» скажите после паузы, но как один человек. (Розенцвейгу.) Коли уж остановились, Сенечка, то у меня к вам просьба: перед каждой репе-

тицией надо проверять, распелся ли Жора Штиль. (Штилю.) Вы невыносимо детонируете, входите в тональность только к концу.

ШТИЛЬ. Я буду распеваться, Георгий Александрович, но боюсь, от этого лучше не станет. Г.А. Это просто необходимо, Жора. Вы можете правильно спеть, только обязательно надо

распеваться. Если бы я не верил, что можете чисто спеть, то не назначил бы вас на эту роль. (Лебедеву.) С реплики «Замечательно хорошая лошадь». (Хору-табуну.) Нет, опять грязь. Пауза и одновременно по слову «Замечательно... хорошая... лошадь».

Выход Бобринского. (Волкову.) Вышел, посмотрел, что это у вас за пакость стоит?

Конюх просит разрешения продать мерина цыганам.

Кочергин здесь? Нет? Витя Соколов, передайте Эдуарду Степановичу мою просьбу: хорошо бы оркестр одеть в цыганскую одежду. Когда Конюх предлагает продать Холстомера цыганам, они тотчас же встают, тем самым показывая, что сходу купят лошадь.

(Волкову.) Уловите контраст, Миша: приказываете казнить живое существо и тут же поете: «О, никогда я так не жаждал жизни». И хорошо бы тихим фальцетом «Мой чааас настаал, и вот я умираааю».

Конюх бьет ногой Холстомера.

442

¶