Файл: Товстоногов_Репетирует и учит.pdf

кто он, вы не успеваете! Что это дает нам всем? У вас, Женя, вообще намечается склонность к экспериментам, которые уводят от существа. Вместо того чтобы углублять задачу, вы почему-то отходите от нее и плаваете где-то рядом....

СОЛЯКОВ. Извините, Георгий Александрович.

Г.А. Не надо извиняться, тут дело не в дисциплине. Я не против экспериментов, если они направлены в глубь процесса, а не уводят от него в сторону. Пробуйте нырять в глубину, а не отыскивать иное русло.

Холстомер и Вязопуриха вспоминают свою юность. Холстомер закашлялся, Вязопуриха постукивает его по спине.

(Лебедеву.) Хорошо придумал, что закашлялся, но остановись, чтобы Вязопуриха могла начать говорить.

ЛЕБЕДЕВ. А не длинный кусок?

Г.А. Нет-нет, можешь кашлять, сколько тебе угодно, сколько считаешь нужным, только определеннее остановись, это сигнал для Вали Ковель. А то ей кажется, что ты закончил, она начинает новый кусок, а ты опять кашлем возвращаешь прежний.

ЛЕБЕДЕВ. Понял, попробуем.

Генерал дарит Холстомера Конюшему.

Г.А. (Данилову). Не сразу начинайте монолог. Почувствовал некоторое облегчение и в каждом «мо-ой» найдите свою особенность.

Во время репетиции Кочергин с Кутиковым ставят свет.

КОЧЕРГИН (тихо). Добавьте свет, Евсей Маркович! Вот, хорошо. (Громко.) Стоп!!!

Данилов и Лебедев прервали сцену и посмотрели на Георгия Александровича.

Г.А. Что вы остановились?

ЛЕБЕДЕВ. А я услышал «стоп». Миша, ты слышал «стоп»? ДАНИЛОВ. Слышал.

Г.А. «Стоп» — это не вам, это мы параллельно светом занимаемся. (Кочергину.) Эдик, слово «стоп» говорить не надо.

Песня Милого. Михаил Волков договорился со скрипачом, чтобы в нужный момент тот встал и исполнил соло. Дослушав, Волков сказал: «Благодарю вас», и скрипач сел на свое место.

Волков—Милый продолжил петь.

Г.А. Мне не нравится, Миша, «Благодарю вас». Это с венских гастролей содрано.

443

ВОЛКОВ. Я так и хотел.

Г.М. Нет, Миша, это плохой вкус.

ВОЛКОВ. Я же Милый, Георгий Александрович, я и хотел, чтобы был дурной вкус.

Г.А. Зритель не будет разбираться, чей это вкус: ваш или Милого... Но то, что дали скрипачу встать и сыграть соло — хорошо. Вот ручкой продемонстрировал, какой у нас есть в театре виртуозный скрипач, и отпустил его.

(Хору-табуну.) Озвучьте ржаньем ваш уход после эротического танца, чтобы было понятно, куда уносят кобылиц.

Игра в прятки. Вязопуриха заманивает Милого в укромное местечко.

(Ковель.) Остановитесь перед уходом за кулису. Должно быть игривое зазывание.

Генерал приказывает Конюшему высечь Конюха, затем, обходит строй лошадей, дает Милому сахар: «Хорош!

Очень хорош!» — уходит.

Г.А. Стоп! Вернемся назад. У нас нет места, где Генерал ¶ приказывает оскопить Холстомера. (Ланкову.) Павел Петрович, после черчиллевского прохода мимо лошадей остановитесь и что-то шепните Конюшему. А он будет кивать, глядя на Пегого. (Данилову.) Увел Генерала, посмотрел на коня, прикинул: а, может быть, в новом качестве он будет более работоспособным? Для зрителей загадка: вам что-то шепнули, теперь вы прикидываете. Не торопитесь. Надо довести зал до изнеможения, ну, сколько можно так тянуть? То есть пойти обратным ходом, на который мы имеем право, так как он потом

разрешается.

Монолог Холстомера о собственности.

(Лебедеву.) Зря игнорируешь центральный столб. Надо обработать его, обращаться с ним так, как тебя поведет. Зайти за него, встать перед ним. Не бойся, что монолог огромный. Он не скучный. Не хочется здесь спешить. Как только начинаешь говорить на заводе, как ни странно, пропадает мысль, а весь фокус в том, чтобы ее оголить. По существу монолог Холстомера — толстовская проповедь.

Лебедев пробует, но иногда текст западает.

Что, Женя, устал?

ЛЕБЕДЕВ. Нет-нет, давайте еще раз.

Г.А. Отложим монолог, не страшно, мы сегодня и так много успели сделать. (Соколову.) Всех актеров вызовите, пожалуйста.

(Всем.) Хочу поблагодарить всех без исключения за хорошую работу, за собранность, за отдачу, с которой вы относитесь к нашему общему делу.

Конечно, вы понимаете, что спектакль находится в процессе создания, до идеала еще далеко, но, тем не менее, ответственность, с которой подходят к процессу ведущие и пока еще не ведущие молодые артисты театра, особенно приятна. И пока у нас такая атмосфера, — театр живет.

Спектакль получается. Но когда я говорю «получается», то имею в виду предпосылки для хорошего результата. Спектакль получится, если в первую очередь Хор-табун будет интеллектуально цельным! Сейчас в общем гвалте ничего не слышно. Вы должны чувствовать партнера, давать те люфты, которые, не убивая атмосферу, дадут возможность каждому донести мысль. У Мироненко мощный голос, но даже он тонет в шуме, не говоря уже о голосе Гали Яковлевой.

444

¶И когда вы, не надеясь перекричать друг друга, мажете все по мысли, то происходящее теряет подлинность, сцены идут на холостом ходу, а это самая большая опасность, подстерегающая спектакль.

Как бы прекрасно ни сыграли Евгений Алексеевич, Валя Ковель, Миша Волков, все разрушится, если Хор станет играть формально.

{Ковель.) Валя, вы стали точнее идти по мысли, но потеряли жеребячье начало. Раньше было жеребячество, но не было мысли. Как бы соединить первое и второе?

(Розенцвейгу.) Выход оркестра надо построить. Соколов даст сигнал, и пять музыкантов из всех дверей выйдут к своему месту на авансцене. Инструменты уже могут быть здесь. Зритель не украдет. Не бойтесь балалайку оставить, она такая же живая вещь, как хомут, сено, бочка.

И еще одно замечание Хору. В пародийном танце, уходя в разные кулисы, можно затем пробегать по заднему плану, но не стыдливо, пытаясь остаться незамеченными зрителем, а наоборот, открыто, парами, продолжая любовную тему.

Вот, пожалуй, на сегодня все.

КОВЕЛЬ. Георгий Александрович, не кажется ли вам, что когда Евгений Алексеевич помогает Мише Данилову сматывать веревки, уносить реквизит, спектакль как-то останавливается?

Г.А. Нет, это открытый театральный брехтовский прием, а что вас смущает, Валя? Разве это длится долго? Секунд пять.

КОВЕЛЬ. Но у нас нигде более нет такого приема смены эпизодов. А не лучше ли было бы Мише Данилову самому все собрать и уйти, а в это время Евгений Алексеевич уже начал бы монолог?

Г.А. Мы прошли пока что треть спектакля. Посмотрим. Спасибо, товарищи, до свидания.

3 октября 1975 года. Малая сцена

Г.А. {Розенцвейгу.) Ну как, продуктивно прошли дни?

РОЗЕНЦВЕЙГ. В общем, продуктивно, только с Волковым была одна репетиция, а потом он заболел.

Г.А. А когда уберем пюпитры?

РОЗЕНЦВЕЙГ. Не успели еще разучить, Георгий Александрович, у нас были музыкальные репетиции с актерами, но не с оркестром.

Г.А. Во всяком случае, психологически нужно готовить товарищей к тому, что нот не будет. Ноты в этом спектакле невозможны.

{Ряшенцеву.) В любовном дуэте Вязопурихи и Холстомера меня смущает одна строчка. Она как-то не читается. Вы не могли бы напомнить текст?

РЯШЕНЦЕВ. «Как пригрело солнышко горячо. Положи мне голову на плечо».

Г.А. Здесь все понятно, дальше...

РЯШЕНЦЕВ. «Плетка отпела, и нету им дела...» Г.А. Вот-вот, как вы сказали? «Плетка отпела?» РЯШЕНЦЕВ. Да.

Г.А. Вот это меня смущает.

РЯШЕНЦЕВ. Но, Георгий Александрович, лошадей все время бьют, они каждую минуту под угрозой плетки.

Г.А. Это я понимаю. Образ поющей плетки мне нравится! Он сам по себе хорош! Но здесь в целом речь идет о другом, а плетка возникает неожиданно и с остальным как-то на слух не связывается. В чтении я бы ни к чему не придирался, но когда стихи звучат...

РЯШЕНЦЕВ. Может быть «плетка пропела»?

Г.А. «Отпела», «пропела» — суть та же, но я не успеваю ее уловить. РЯШЕНЦЕВ. Хорошо. Я поищу варианты.

Г.А. Давайте, товарищи, начнем.

445 ¶О. В. Басилашвили еще не выздоровел, поэтому репетируется первая половина пьесы. Г.А.

просматривает наработанный материал, делая по ходу просмотра замечания. Выход Бобринского.

{Волкову.) Брезгливее, нет, еще брезгливее притрагивайтесь к мерину. Только что хор сказал, что у него расстройство желудка. Мы уже это знаем и ждем от вас соответствующей оценки.

(Лебедеву.) Женя, впервые звучит слово «пегий». Подай его! «Когда я родился, я не знал, что я ПЕГИЙ!» Остановись, дай нам вобрать, слово не у всех на языке! И только после цезуры: «Я думал, что я Лошадь».

Звучит новая мелодия, только что отрепетированная с оркестром. Вышел Конюший с веревками для загона, увидел спящего Конюха, опустил один конец веревки, пытаясь по-

пасть

Конюху в нос, пощекотать его. Услышав тихое ржанье за спиной, Конюший обернулся и увидел

новорожденного жеребца.

(Данилову.) Поскольку Семен Ефимович предложил нам очень хорошую мелодию, то нельзя ли ее напевать? Тогда все хорошо свяжется.

ДАНИЛОВ. То, что «свяжется», это точно. Г.А. А что, Миша, неужели совсем нет слуха?

ДАНИЛОВ. Я бы на вашем месте, Георгий Александрович, не экспериментировал в этом направлении.

Г.А. Не может быть, чтобы вы совсем не попали в мелодию. Давайте попробуем. Чуть-чуть напойте!.. Стоп! Хочу сделать одно толковое изменение.

(Соколову.) Верните Хор на сцену.

(Хору.) Все здесь? Так. Встаньте, пожалуйста, на фразу: «Вот что они узнали от Холстоме-

ра».

(Кутикову.) Евсей Маркович, прошу вашего внимания.

Сейчас очень фальшиво выглядит уход Хора. Мы слышим: «Вот что они узнали...» Но тут же все уходят. Нелепица. Давайте попробуем сделать так: Евгений Алексеевич начнет монолог, мы схватим его в луче света, остальной свет снимем. Только когда вокруг наступит темнота, Хор имеет право уйти. Пробуем.

(Кутикову.) Нет-нет, яркий свет нельзя возвращать резко. Ни в коем случае! Рассвет должен возникать постепенно, издалека, с контрсвета, и вот ближе-ближе, вот примерно так. Понимаете? Холстомер так увлекся воспоминаниями, что Хор как бы растворился! Вот такая мысль пусть прочтется.

Повторение выхода Конюшего. (Данилову.) Какой с пением получился интересный выход, а?

Пьяный Конюх бьет Холстомера ногой. Обоим больно. Сквозь ржанье мерина отчетливо проступает человеческая ругань.

(Лебедеву.) Женя! Как же так? Очень явственно слышен мат. ЛЕБЕДЕВ. Что не слышно?

Г.А. Слышно все! К сожалению, после удара Конюха мат слышен! ЛЕБЕДЕВ. Виноват, более не повторится.

Г.А. (Панкову.) Сколько раз вы удивляетесь пегости лошади? ПАНКОВ. Три.

Г.А. А почему оценка не растет? Третий раз очень крупно: ну, никогда такого пегого не ви-

дел!

(Штилю.) Жора, у вас в этом эпизоде с Генералом нет текста? ШТИЛЬ. Нет.

Г.А. Тогда сделаем так. Я вам разрешаю повторять последние слова всех персонажей. Только без подачи, как внутренний монолог вслух. Скажем, «Баба ожеребилась», — докладывает Конюший, а вы то же самое, но меняя слова местами: «Ожеребилась... Баба».

(Данилову.) Незаметно, не оглядываясь на Конюха, покажите ему кулак.

(Панкову.) Павел Петрович, плохой уход. Представьте, что в кулисе ступеньки, и вы никак не можете спуститься вниз без Данилова.

Конюший, обнимая Холстомера, обещает его хорошо кормить.

446

¶(Данилову.) А нельзя ли, обнимая Пегого, его за ухом почесать? Вот-вот, чтобы было полное впечатление сговора человека с лошадью... И хорошо бы дать кусочек сахара. Тогда впервые кормежка прозвучит здесь, а потом уже в генеральской сцене. Ваш фаворит — Холстомер, то есть пока еще Пегий, а фаворит Генерала — Милый.

ДАНИЛОВ. Павел Петрович, одолжите сахарку.

Г.А. Виктор Соколов, договоритесь с реквизиторами, чтобы и Павлу Петровичу, и Мише Данилову выдавали сахар, а то так недолго и разориться.

(Лебедеву.) И хрустит, да, Женечка? Вот-вот, звучок должен быть.

(Данилову.). Нет-нет, опять все время дробленые фразы. Не надо так рвать, Миша. И гласные,

гласные чтоб слышались. Всю жизнь вкалывал с лошадьми, а свою лошадь получил впервые. Шофер такси, который получил собственный автомобиль.

Начало воспоминаний Холстомера и Вязопурихи. «И задрав хвосты, — говорит она, — вот так...» «Не так, — перебивает ее Холстомер, — ты не помнишь, смотри, вот так!» Но

тут происходит заминка. Дело в том, что хвосты на специальных колечках прикреплены к

столбам. Уже несколько раз актеры жаловались Георгию Александровичу, что на столбах большие гвозди, о которые невольно царапаешься, да и снять с гвоздей хвосты при ослепляющем свете в лицо сразу не получается.

(Ковель.) Что, не снять хвост, Валя? А Володи Куварина нет? Витя Соколов, появитесь, пожалуйста.

(Соколову.) Витенька, надо срочно сделать список всех тех вещей, которые необходимы актерам. Это ваше святое дело. Нельзя из-за таких мелочей останавливать репетиции. Тамара Коновалова жаловалась, что не сидит на голове сбруя, а теперь не снимаются хвосты со столба...

СОКОЛОВ. Это все уже записано.

Г.А. Вот так и продолжайте составлять список, если будут остановки. Все замечания к завтрашней репетиции должны быть устранены. Передайте постановочной части — это мой приказ. Если будут какие-то возражения с их стороны, сразу же приходите ко мне.

КОЧЕРГИН. За сбруями прослежу я сам. Впервые появились. Исправят.

Г.А. Давайте договоримся: на голову сбруи надеваются только тогда, когда Хор превращается в Табун. Продолжим.

Теперь с гвоздя на столбе хвост не может снять Лебедев.

ЛЕБЕДЕВ. Колечко должно быть жесткое, а то сейчас надеваешь на крючок, оно затягивает-

ся.

Появление Милого и Вязопурихи после случки.

Г.А. (Лебедеву.) Неправильно, Женя! Ты сейчас спрашиваешь себя: «Почему же не я?» А хорошо бы, чтоб ты был связан с Вязопурихой: «Мы же любили друг друга?!» Нет, Женя! «Почему же не я?» — эмоционально сильный вопрос, а у тебя он рационален. «Он врет?» — спроси так, чтобы ей захотелось сказать «врет». Ты сейчас прокурор, а не жертва. Это неверно. Должна быть последняя надежда. Сам уже не верю и все-таки спрашиваю: «Он врет?» Холстомер хочет отом-

стить Вязопурихе, взяв ее силой.

(Розенцвейгу.). Чтоб не было пустоты, на возникшую мысль Холстомера дайте глухой стук барабана.

После перерыва репетируется начало спектакля.

(Данилову и Штилю.). Когда на сцене появится оркестр, вам надо будет выйти с двух сторон и засыпать овсом кормушки на авансцене, то есть этим фактом отвлечь нас от оркестра. Затем Миша уйдет, а Жора спокойно на наших глазах уляжется спать. И это будет репликой Вите Соколову к началу. Давайте попробуем.

Надо, чтобы был бытовой кусок. Оцените, Миша, Жору: опять Конюх пьян. Покачайте головой. Надо задать отношения, которые впоследствии разовьются.

Рассказ Хора о Холстомере. Караваев показывает зрителям его копыта.

447 ¶(Караваеву.) Когда говорите, что у Холстомера на ноге шишка в кулак, уже надо опустить

ногу Евгения Алексеевича. Показал ногу, опустил, а потом уже сказал про шишку. Иначе мы же видим, что там ничего нет, а так на слово поверим.

Конюх поет: «О, господи, опять пущай коней...» (Штилю.) Вот, Жора, хорошо, молодец, распелся...

Конюх продолжает петь: «Животная простая, а ведь эка...» (Штилю.) Немножечко соврали, но ничего...

Конюх: «Наилучший сон крадет у человека...»

Штилю.) Хорошо, Жора, молодец!

Конюх: «О, господи, опять пущай коней...» (Штилю.) Надо поработать, опять детонируете.

Эпизод с Бобринским.