Файл: makarov-osnovu_teorii_diskursa-8l.pdf

симптоматично. Это уже свершившийся факт. Парадоксально замыкается историко-научный цикл: в начале прошлого века Ф. де Соссюр, определяя предмет лингвистики «языком в самом себе и для себя», методом редукции выстроил ряд наук: психология — социальная психология

— семиология — лингвистика — внутренняя лингвистика — лингвистика языка — синхроническая лингвистика [Соссюр 1977]. Сегодня сложилась ситуация, когда «движение внутрь» начинается в обратном направлении: от дискурс-анализа, от лингвистики речи (эскизно намеченной Соссюром к третьему чтению Курса), от изучения щербовской языковой действительности, языка «в широком смысле» — к другим гуманитарным дисциплинам.

Интересно, что и эту тенденцию в развитии лингвистики и смежных с ней дисциплин предвидел Бодуэн де Куртенэ [1963, II: 18], говоря, во-первых, о том, что «языковые обобщения будут охватывать все более широкие круги и все более соединять языкознание с другими науками: с психологией, с антропологией, с социологией, с биологией»; а во-вторых, о том, что некоторые лингвистические «исследования окажут огромное влияние на психологию и дадут ей совершенно новый материал для выводов и обобщений». Бодуэн не виноват в нашей медлительности: лишь к концу XX в. эти тенденции проявили себя. Видимо, по-настоящему осознать мудрость его пророчеств и претворить их в жизнь стало возможным только в третьем тысячелетии (см.: [Кибрик А. E. 1995:218—219]).

1.2.6 Критерии научности

Возвращаясь к рассмотрению методологических положений теории, необходимо установить наиболее общие, универсальные критерии научности [ср.: Giorgi 1995: 26—27; Dinneen 1995: 9]. В отличие от обыденного научное знание (в самых общих чертах) должно быть:

(1)систематическим: отдельные его фрагменты должны быть взаимосвязаны, а выводы — структурно организованы;

(2)методическим: в любой научной практике должны присутствовать рекуррентные процедуры сбора и анализа материала, системы понятий и логических операций, принятые как минимум двумя индивидами (требование интерсубъективности метода);

(3)критическим, т. e., во-первых, достоверным и доказательным, что обычно достигается не одним только стремлением к «эмпирической объективности»; а во-вторых, публичным, иначе говоря, открытым для обсуждения, критики и верификации всему научному сообществу;

25

(4) общим: полученные результаты, данные и выводы должны быть справедливы и применимы не только к ситуации, в которой они были получены, но и за ее пределами.

Эти критерии справедливы и для естествознания, и для социальных наук, но качественная природа их объектов, соответственно, не обладающих и обладающих сознанием, определяет специфику выполнения этих требований в разных парадигмах, основанных на принципиально разных онтологиях. Следовательно, научность никогда не бывает абсолютной, и уж тем более

— ограниченной познанием явлений только одной природы, скажем, лишь эмпирических фактов, принадлежащих миру вещей. При этом не надо забывать о культурно-исторической принадлежности научного знания.

Одной из теоретических систем, способствующих преодолению методологического кризиса социальных наук и философскому обоснованию нового, расширенного понимания научности (не сводимого к традиционным формам позитивизма и эмпиризма) следует признать феноменологию, о чем предстоит более детальный разговор.

1.3.ФЕНОМЕНОЛОГИЯ КАК ФИЛОСОФИЯ НАУЧНОГО АНАЛИЗА

Яисхожу из такого знания о человеке, которое настолько эмпирично, что может быть совершенно подлинным, и философски настолько обоснованно, что может иметь силу не только в данный момент, но и вообще.

Из письма В. фон ГУМБОЛЬДТА к ГЁТЕ, 1798 г.

1.3.1 Феноменология и новое определение научности

Хотя термин феноменология уже в XVIII в. стал известен благодаря классическим трудам Г. В. Ф. Гегеля, современная феноменология как самостоятельное учение восходит к идеям Эдмунда Гуссерля [1994; Husserl 1907; 1925], критиковавшего распространенные в его время философский скептицизм и релятивизм. Носителем этих тенденций Гуссерль считал

психологизм XIX в., утверждавший полную обусловленность познавательного акта структурой эмпирического сознания. Выражение этих тенденций Гуссерль видел в линии, идущей от Дж. Локка и Д. Юма через Дж. Милля к В. Вундту.

На самого Гуссерля большое влияние оказали идеи Бернарда Больцано, марбургской школы неокантианства и особенно труды Франца Брентано по экспериментальной психологии, которые, как тогда казалось, обеспечивали эмпирическую базу для изучения когнитивных процессов и построения цело-

стной системы научной философии. От Брентано Гуссерль унаследовал не только общее направление в исследовании «актов человеческого сознания», но и ключевую идею интенциональности, ставшую одной из центральных в его философии. С ее помощью Гуссерль стремился решить вопрос о соотношении субъекта и объекта, связав отношением интенциональности имманентность сознания и трансцендентность бытия «внешнего мира».

Математическое образование Гуссерля предопределило его обращение к числам как наглядному примеру феноменологии: числа, системы исчисления в готовом виде не существуют в природе, это результат взаимодействия человеческого сознания и мира вещей. Эту же тему развивает Г. Гийом [1992: 23— 24): «математические истины не являются ни следствием экспериментальных данных, ни результатом логических построений или дедукций. Следовательно, они предполагают тип восприятия, отличающийся как от чувственного опыта, так и от логического мышления». Так Г. Гийом подходит к описанию другой категории, занимающей центральное место в феноменологической системе Э. Гуссерля, — интуиции.

Как позитивизм или эмпиризм, феноменология занимается изучением материала, данного в опыте, но в отличие от них она признает правомочность использования данных, полученных не только из сферы чувственного восприятия, но и вне ее (например, интуитивных представлений об отношениях, ценностях и т. д.). Чтобы какое-либо явление стало объектом исследования, необходимыми предпосылками могут быть как опытное наблюдение, переживание этого явления, так и вызванные им интуиции. Этот тезис очень важен для исследования человеческой коммуникации, потому что «мир, с которым мы вступаем в контакт в лингвистике, — это внутренний мир, это мир мысли, формируемой в нас нашими представлениями. То, что он внутри нас, добавляет значительные трудности в его наблюдении, ибо действительно трудно точно уловить, что же происходит в нас самих. В большей мере эта трудность следует из того, что мы всегда начинаем наблюдать с опозданием» [Гийом 1992: 20].

Феноменология, следовательно, отличается от рационализма с его концептуальными рассуждениями a priori и не исходит из единого основополагающего принципа, подобного cogito Декарта, наоборот, исследование начинается с анализа целого психологического поля — сложной совокупности актов сознания.

Многие не совсем правильно понимают природу феноменов вследствие исторически и культурно сложившихся воззрений на субъективность, не принадлежащих феноменологии. Вот как это резюмировал Морис Мерло-Понти: «Феноменологическое поле — это не то же самое,

что внутренний мир, фено-

27

мен — не состояние сознания или ментальный факт, а опытное представление феномена не является актом интроспекции или интуиции... трудность не только в том, чтобы разрушить предубеждения внешнего мира, как того требуют от новичков все философии, трудность в том, чтобы отучиться описывать психику человека языком, созданным для представления вещей. Это куда более глубокое различие, ибо внутренний мир, определяемый впечатлением, по своей природе ускользает от всякой попытки выразить его... Поэтому мгновенно схваченный образ живого представал как нечто разрозненное, неопределенное, смутное и размытое. Переход к феноменальности не влечет ни одного из этих следствий» [Merleau-Ponty 1962: 57—58].

Общая направленность, главный методологический смысл высказывания Мерло-Понти состоит буквально в следующем: мир феноменов доступен исследователю в такой форме, что на его основе можно построить теорию с опорой на новое, расширенное понимание научности, не сводимое к модели естественных наук. Иначе говоря, исследователь обладает возможностями получать систематическое, критическое и методическое знание не только из эмпирического мира вещей, но и из актов сознания, мира феноменальности.

1.3.2 Основные положения феноменологии и язык

Главная идея феноменологии: установление примата сознания как привилегированной

сферы бытия. Приоритет сознания распространяется на само существование человека (в построениях экзистенциалистов) и на субъективность как таковую.

Подчеркивая роль сознания, феноменология не скатывается к релятивизму и верит в возможность достижения точных и универсальных описаний явлений путем строгого соблюдения правил научно-философского познания, включая метод редукции, позволяющий выносить за скобки существование «объективного», эмпирического мира. Одновременно с этим, явления не должны вписываться в рамки заранее сформулированных теоретических правил и причинно-следственных отношений, предопределенных «естественной установкой» нашего сознания по отношению к внешнему миру. В этом тезисе заложено обоснование ведущей роли мягкого интерпретативного анализа, все более популярного и широко применяющегося в современных социальных науках.

Можно считать, что язык и общение, наука и культура — это результаты человеческой деятельности, значит, любое исследование этих явлений в итоге приводит к изучению самих людей, субъектов, конституирующих эти социальные институты. Можно также начать с утверждения о том, что существование людей предполагает наличие разных социокультурных миров,

28

которые и необходимо анализировать, но и в этом случае большая часть исследования должна быть посвящена возникновению этих социокультурных миров, что неизбежно возвращает нас к истокам: привилегированному миру бытия человека. Экзистенция и субъективность могут содержать бессознательные факторы, но феноменология обычно включает бессознательное в общий объем предмета анализа как особую модальность сознания.

Для анализа языка и речевой коммуникации это положение имеет особое значение, потому что роль бессознательного (не вполне по 3. Фрейду) в организации речевой деятельности и языковых представлений велика: «Сознательность обыденной разговорной (диалогической) речи в общем стремится к нулю» [Щерба 1974: 25]. Бодуэн де Куртенэ [1963, I: 58] к общим факторам, общим причинам, обусловливающим развитие языка и его строй и состав (которые он предложил именовать силами), причисляет среди прочих бессознательное обобщение, апперцепцию, бессознательную память, бессознательное забвение, бессознательную абстракцию, бессознательное отвлечение, бессознательное стремление к разделению [ср.: Якобсон 1978].

Вторая ключевая идея: феноменология — это философия интуиции, хотя само понятие «интуиция» здесь не должно приниматься в обыденном значении как разновидность эзотерического знания с налетом чего-то мистического или таинственного. Скорее, интуиция означает присутствие определенного объекта в сознании. Этот смысл в современной науке покрывается целым комплексом терминов: восприятие, представление, внимание, память, воображение и т. д. В феноменологии все они — это лишь отдельные модальности интуиции. Согласно Г. Гийому [1992: 24], «именно в человеческом языке лучше, чем где бы то ни было, проявляется неизбежность таких убеждений, которые... и составляют человеческую интуицию».

Для лингвистики языка и речи этот тезис тесно связан с упомянутой выше категорией бессознательного. Вновь обратясь к Г. Гийому [1992: 24], согласимся с тем, что «все операции интуитивной механики происходят бессознательно. Бессознательность, интуиция — это одно и то же, и эффективность операций интуитивной механики, удостоверяемых структурами языка, которые позволяют видеть результат, дает неопровержимое свидетельство наличия в нас такого уровня деятельности, над которым у нас нет контроля и сила которого заключается не в увеличении наших знаний, а в увеличении ясновидения (lucidité), без которого стало бы невозможным приобретение знаний» [однако ср.: Якобсон 1978].

Выделение понятия «присутствие» ведет к третьей ключевой идее: различаются два типа интуиции. Поскольку интуиция может замещать непосредственный опыт, феноменология в корне меняет общий взгляд на науку как

29

только опытную область знания. Тем самым становится методологически возможной новая, расширенная концепция науки и научности. Разные типы интуиции соотносятся с различными объектами, каждый из которых становится доступным исследователю и может быть изучен им в строгом соответствии с выбранными методиками, но по-своему, отлично от объектов, обладающих другой природой. Таким образом, Гуссерль выделяет, во-первых, опыт, или

интуитивные акты, представляющие эмпирические, отдельные «реальные» объекты, помещающиеся в рамках пространственно-временных и каузативных отношений; во-вторых, идеативные акты интуиции, представляющие объекты, не являющиеся эмпирическими в вышеописанном смысле, например, концепты, сущности, идеи, образы. Следовательно, наука, понимаемая как деятельность, направленная на выработку систематического, методического и критического знания, не ограничивается лишь исследованием эмпирических объектов, которые представляют собой лишь частный случай — один из типов объектов, попадающих в феноменологическое поле.

Исторически этот подход не нов, но его значение и выводы явно недооценивались до Э. Гуссерля [Giorgi 1995: 32]. По его выражению, эйдетические науки (т. e. концептуальные науки, изучающие «чистую возможность») призваны дополнять, поддерживать эмпирическое знание. Самим своим развитием эмпирические науки во многом обязаны наукам эйдетическим: можно говорить о логическом эмпиризме как общей философии, долгое время обеспечивавшей прогресс науки.

Еще одно положение феноменологии, позволяющее по-новому взглянуть на науку: феномен сознания коррелирует лишь с представлением объекта, а не с его реальным бытием. Для феноменологии сущее или действительное — это лишь один из типов присутствия. Он относится к тем случаям, когда объект сознания помещен в определенное пространство, время и подчинен каузативности. Как правило, именно так определяется эмпирический объект, ему-то эмпиризм и присваивает привилегированный статус, сделав такие объекты и их качества образцом объекта познания (что способствовало распространению естественнонаучной модели).

Но есть иные модальности присутствия (образы, воспоминания и т. п.). По Гуссерлю, восприятие эмпирического, трансцендентного объекта — всего лишь один тип присутствия, пусть даже привилегированный, но отнюдь не в том смысле, в каком рассматривал этот объект эмпиризм: сознание соотносится с присутствиями, а не с эмпирическими объектами, поэтому поле присутствия со всеми его вариациями шире поля эмпирических постоянных, являющихся только одним типом присутствия. Этот вывод весьма важен для анализа языкового общения, довольно часто имеющего дело с присутствиями «нереального» свойства: сюжетами, образами, фантазиями.

30

Наконец, интенциональность — суть сознания, его постоянная направленность на объект. Это своего рода принцип открытости всему трансцендентному по отношению к сознанию. Иногда сознание направлено само на себя, когда мы задумываемся о процессах, происходящих

внашей «душе»: чувствах, мыслях, воспоминаниях, образах. Тогда мы имеем дело с имманентными, внутренними объектами. И хотя имманентные, внутренние объекты находятся

втом же «потоке сознания», что и акты познания, направленные на них, тем не менее, они выделимы в качестве объектов, отличных от самих актов мысли.

1.3.3 Феноменология и социальные науки

За пределами философии феноменология самый заметный след оставила в психологии (чего и следовало ожидать, памятуя о психологических истоках теоретических построений Гуссерля), в частности, в трудах Карла Ясперса, разработавшего методику анализа субъективных переживаний своих пациентов. Одним из результатов его исследований, небезынтересным и для дискурс-анализа, стала категория Verstehen, понимаемая как внутреннее восприятие собственной умственной деятельности, интуитивные представления о ментальных процессах и осознание значимых психологических отношений и связей, раскрывающих внутреннюю каузативность (в отличие от внешней каузативности Erklären, раскрываемой объяснением).

Феноменология своеобразно воплотилась в различных лингвистических традициях [см.: Verschueren e. а. 1995: 404]. Во-первых, она поддерживала тезис о том, что языкознанию никак нельзя ограничиваться рамками эмпирического. Подчеркнутое внимание, которое в феноменологии уделяется изначальным субъективным реалиям, вернуло интуициям носителя языка статус главного источника лингвистического материала, о чем И. А. Бодуэн де Куртенэ [1963, II: 101] писал: «Занятие языковедением, как и всеми другими науками с психологическою основой, является прямым применением сократовского γνώθι σεατον (познай самого себя)». Это нашло продолжение в структурализме, в частности, в поисках методом редукции сущности langue, позволившего «вынести за скобки» неупорядоченность parole.