Файл: Теория_межд._отношений.doc

По мнению многих ученых, право первично по отношению и к экономическим условиям, и к государству, и к политике. Указанное мнение лежит в основе ряда течений юридической мысли прошлого и настоящего — юридического позитивизма, нормативизма, теорий «чистого» права и т. д. Так, юридические позитивисты рассматривали право как самоочевидный факт, не нуждающийся ни в объяснении, ни в оправдании. Оно суть логическая форма, в самой себе обретающая обоснование. Юридические нормы рассматривались как следствие деятельности государства. Формальный подход, отказ от анализа содержания и сущности права приводил юридических позитивистов к дефинициям типа «закон есть закон», «право есть право». Согласно Т. Кельзену, представителю нормативизма или «чистой» теории права, из юридической науки должны быть исключены все ценностные и социологические аспекты. По его мнению, государство, представляющее собой нормативный, принудительный порядок человеческих отношений господства и подчинения, идентично праву. Государство — это, по существу, и есть относительно централизованный правопорядок. Правоведы этого направления проповедуют необходимость соответствия государства идее права. В самом юридическом законе, по их мнению, заключено равенство для всех и поэтому право есть наибольшая ценность.

В сущности, в этом подходе воплотился один из традиционных античных взглядов на право и на государство как на институты, призванные защищать и оберегать «общий интерес», «общественное благо» от покушений «частного», «индивидуального» интереса. Этот взгляд был воспринят идеологами нового и новейшего времени. Один из основателей теории международного права Г. Гроций исходил из положения о том, что государство—это «союз свободных людей, заключенный ради соблюдения права и общей пользы». В современной литературе эта точка зрения сохраняет свои позиции. Утверждается, что «порядок является главной функцией права». И в международных делах установление порядка во взаимоотношениях государств (в «мировом сообществе») есть «цель сознательного образования норм для правительств в их взаимоотношениях». Сторонники указанного подхода стремятся доказать, что в международных отношениях дело идет к созданию наднационального политического, законодательного органа, способного превратить международное право в разновидность внутригосударственного. По мнению профессора Пенсильванского университета К. Б. Джойнта и профессора Принстонского университета П. И. Корбетта, этот процесс сам по себе позитивно решил бы проблему войны и мира в международных отношениях, но он тормозится нежеланием государств заплатить необходимую «цену», каковой является отказ от суверенитета.

Американские теоретики Ч. О. Лерч и А. А. Сайд подчеркивают, что право вообще, и международное, в частности «целиком покоится на соглашении». Логика их подхода подводит к выводу, что международное право и покоящиеся на нем межгосударственные отношения примут такой вид, будут так организованы, как о том |сумеют договориться дипломаты и государственные деятели. Рассматриваемая точка зрения служила и служит теоретической базой для различных проектов переустройства международных отношений, недостатка в которых не ощущалось никогда. Общеизвестны бесчисленные «проекты» и «планы» всеобщего и вечного мира, предлагавшиеся в течение столетий в качестве альтернативы войнам и международным конфликтам. Многие из них опирались на идею возможности достижения договоренности между государственными деятелями относительно «кодексов» поведения государств, «нормативных моделей» международных отношений, безусловного соблюдения норм права. И. Кант настаивал: «всей политике следует преклонить колени перед правом». «Нет международного права, оправдывающего войну. Право—это мир. Вряд ли можно найти что-то более несуразное, чем понятие право войны»,— писал И. Г. Фихте, комментируя трактат И. Канта «К вечному миру». Чаще всего авторы такого направления надежды возлагали на просветительскую работу и на «здравый смысл». Так, Л. Гумплович полагал, что проблема утверждения мира на Земле «будет разрешена при содействии серьезной научной работы, которая покажет, что войны являются устарелым и нецелесообразным средством, неспособным оградить действительные потребности европейских народов». Эти слова были написаны за несколько лет перед первой мировой войной.

Профессор Гарвардского университета Карл Фридрих, ссылаясь на Канта, отстаивает тезис о том, что идея мира вытекает из идеи права. Он возлагает надежды также на «разумные способности» человека в борьбе с военной опасностью. Уже упоминавшийся Питирим Сорокин летом 1917 г. выпустил в свет брошюру под названием «Причины войны и путь к миру», в которой доказывал, что устранить войну из жизни общества может только усовершенствование международно-правового регулирования отношений между государствами. В его плане искоренения войн центральное место занимали следующие «ближайшие, конкретные шаги»: «установление норм международного права, абсолютно запрещающих решение конфликтов войною и делающих обязательными для государств обращение к международному суду», создание такого суда, или «надгосударственного органа с определенной компетенцией»; организация соответствующих сил, способных «принудительно подчинить непокорные государства приговорам этого суда». Однако это была только часть идей П. Сорокина. Он предлагал также уничтожить постоянные армии, а сэкономленные средства направить на залечивание ран, нанесенных войной, передать вопросы международной политики из ведения профессиональных дипломатов в руки народных представительств. Все перечисленные выше меры — не самоцель, они — этапы на пути к конечной, радикальной цели—созданию «федерации государств» и «сверхгосударств», «сначала в Европе, а потом и единого мирового государства». Вывод П. Сорокина категоричен и однозначен. «Как бы там ни было, - пишет он, - но для нас ясно одно: только в федерации - спасение от войны».

В современной литературе весьма распространен тезис о решающей роли международного права в формировании внешней политики государств. В системе этих взглядов особое внимание привлекается к принципу государственного суверенитета. В нем видят причину шаткости всей системы международных отношений. Выход из создавшегося положения ищут в постепенном ограничении этого международно-правового принципа, в переходе к новой системе международных отношений по аналогии с внутригосударственными отношениями. Следует с максимальным вниманием и тактом отнестись к этому направлению теоретической мысли. Его глубинное гуманистическое содержание, демократическая ориентация не вызывают сомнений. Многие поколения сторонников рассматриваемого течения общественной мысли наработали ценнейший теоретический и эмпирический материал, который может и должен быть использован современной юридической мыслью и политической практикой. Вместе с тем нельзя пройти мимо некоторых слабых пунктов рассматриваемой концепции, порождаемых не столько естественным вниманием к морально-этическому аспекту проблемы, сколько нигилистическим отношением к социально-экономической и политической ее стороне.

Оппоненты рассматриваемого подхода всегда задавали вопрос: почему общественная практика не приемлет прекраснодушных проектов регулирования «силовой» политики правовыми кодексами? Внятного ответа, если, конечно, в качестве такового не принимать ссылки на «заблуждения разума» и «греховность» человеческой натуры, пока не прозвучало ни разу. В свою очередь, сторонники «силового» подхода развивали противоположную систему аргументов в вопросе о соотношении международного права и международной политики, для которого типично не всегда уважительное отношение к роли права, к самой его возможности оказывать влияние нa межгосударственные дела. И этот подход также восходит к античной традиции. Так, в диалогах Платона высказывались мысли о том, что эгоистическая, низменная природа человека должна служить основанием не для осуществления политики справедливости, с точки зрения интересов общего блага, а, напротив, обеспечивать более сильным индивидам возможность полнее «удовлетворять свои желания» за счет менее сильных. В античной литературе был сформулирован тезис о том, что «сила дарует право», которое есть не более, чем «интерес более сильной партии». Древнегреческий софист Гиппий (V век до н. э.) указывал в своем определении закона на насильственное принуждение как на условие возможности законодательства. Точка зрения относительно связи права с выгодой государства и с необходимостью обеспечить силой правовые нормы получила распространение в западной философской и юридической общественной мысли.

На эту связь указал Гегель. Он писал: «Право гocyдарства - это его утвержденная договорами и получившая признание выгода. Поскольку же в договорах всегда устанавливаются различные интересы государств, бесконечно многообразные в своем правовом выражении, то эти многообразные интересы, а тем самым и права, неизбежно должны прийти в столкновение друг с другом. И только от обстоятельств, от соотношения сил, то есть от политического суждения, зависит, будут ли находящиеся под угрозой интерес и право государства отстаиваться всеми возможными средствами. При этом ведь и другая сторона может сослаться на свое право, ибо ее противоположный интерес и, следовательно, ее право также обоснованно. Поэтому война - или что бы там ни произошло - должна установить не истинность права той или другой враждующей стороны, ибо истинны права обеих сторон, а прийти к решению по поводу того, какое право должно уступить в этом столкновении другому... Пусть моральная сила прав будет непоколебимо установлена, но способна ли она сохранить их действенность? Из-за неопределенности прав могут возникнуть пререкания, из-за их определенности должны произойти их столкновения; и в этом столкновении право может отстоять себя, только опираясь на силу».

Ш. Монтескье считал, что «право войны вытекает из необходимости и строгой справедливости». Небезынтересно, что в трудах многих юристов-международников констатации о том, что «международно-правовое общение покоится на начале товарищества, а не господства», уживались с положениями о войне как о «нормальном» международно-правовом отношении. Отсюда следовало, что оптимальная «задача межгосударственного общения должна состоять в том, чтобы достигнуть возможно исчерпывающей кодификации права войны». В отдельных работах нигилистическое отношение к международному праву и ориентация на примат силы просматривается довольно отчетливо. Право, согласно этим взглядам, призвано придать «юридическую респектабельность» международной системе, покоящейся на силе. Не соблюдение норм международного права придает стабильность системе межгосударственных отношений, а создание механизма «устрашения». Именно такой механизм был создан в Европе в XIX веке, что и обеспечило относительно мирное течение международной жизни на этом континенте в указанном столетии.

Когда интересы одного государства подвергаются угрозе со стороны другого, рассуждают некоторые теоретики, решающую роль во внешней политике начинают играть военные и стратегические, а не юридические соображения. Юридические нормы превращаются в такой ситуации в «средства дипломатии», правительства «фабрикуют правовые оправдания для своих решений и действий, чтобы добиться внутренней и внешней поддержки». Короче говоря, в кризисных ситуациях, утверждают эти ученые, международное право выполняет иную функцию: «его используют прежде всего для мобилизации поддержки внутри страны и за рубежом, а не в качестве ограничителя для того, что можно или что должно быть сделано».

Вопрос о соотношении международного права и международной политики занимает существенное место в теоретических работах по проблемам международных отношений в условиях современности. Должны быть тщательно проанализированы оба подхода: и тот, согласно которому в «основе» мирных отношений между государствами лежит международное право, поскольку он явно преувеличивает роль последнего, и тот, который вообще игнорирует роль международного права, приписывая ему лишь функцию «идеологического освящения» силовой политики. Что касается взглядов некоторых теоретиков относительно решающей роли права в формировании характера международных отношений, то они вызывают возражение в той связи, что в течение всей продолжительной, насчитывающей не одно тысячелетие истории классового общества отношения между государствами никогда не имели в качестве «основы» нормативные правовые или нормативные политические «системы». Напротив, сами «нормы» права или политического поведения всегда являлись отражением, «юридической записью» определенного вида внутренних или внешних общественных отношений.

Вопрос о соотношении права и политики занимает существенное место в трудах сторонников материалистического взгляда на право. В основе их подхода к проблеме лежало понимание права (любого права) как нормативной системы, формирующейся под влиянием экономических условий общества, вырастающей из этих условий. Общественные условия порождают право, а не наоборот. Право собственности появляется лишь потому, что общественные условия жизни людей сделали необходимым возникновение самой собственности, которая вызывается к жизни независимо от права. Именно потому, что право порождается экономическими условиями, оно никогда не может быть выше, чем экономический строй и обусловленное им культурное развитие общества. В свете сказанного откровенной попыткой «подняться над» общественными условиями и культурой того времени выглядят декларации юристов-международников прошлого века о праве «товарищества», «справедливости», «общности интересов» всех государств. «Всеобщая война давно отошла в область преданий,— писали энтузиасты «цивилизующей роли» международного права,— и уже не исчерпывает собой, как прежде, международной жизни; напротив того, государства (хотя и не все еще) превратились из вечно борющихся за существование совершенно чуждых один другому мирков в членов одной культурной семьи. Эти члены одного великого целого связаны между собой и единством цивилизации, и общностью своих культурных целей; поэтому они уже не случайный искусственный политический союз, а созданная самой жизнью, самой историей культурная ассоциация, культурное общество государств». Так думали в середине 80-х годов ХIХ столетия авторитетные юристы-международники. На общность интересов, соединяющих «цивилизованные народы», как основу международного права и всей системы международных отношений, в те годы указывали многие теоретики.

Таким образом, обе рассматриваемые точки зрения в целом не выдержали проверки общественной практикой. В методологическом плане оказались несостоятельными попытки вывести правовые отношения как из природы человека, так и из природы законодательства как такового, то есть из самих себя. Естественные права человека оказались связанными не с «вечной», неизменной природой индивида, а с итогами социально-исторического развития людей. Несостоятельным оказалось отождествление понятий права и закона, столь характерное для юридического позитивизма. Практика показала, что закон может быть превращен в санкцию беззакония, в «кулачное право», хотя и располагающее своими юридическими «кодексами». На самом деле юридический закон создает право, когда он отражает насущные интересы и потребности людей, детерминируемые общественными законами. В этом случае происходит и состыковка права и морали. Право и мораль в наибольшей степени выявляют свое позитивное содержание, когда они отвечают глубинным и перспективным тенденциям в мирового развития. В современных условиях такой глубинной и перспективной тенденцией является рост взаимозависимости государств и народов, демократизация отношений между ними. Международное право поэтому сейчас начинает все более явно выступать в качестве одной из сфер и форм взаимосвязанности государств. Повышается его роль в мировом международно-политическом процессе, но не потому, что право и политика поменялись местами и последняя, в конце концов, «преклонила колени» перед правом. Дело в том, что меняется сама политика, все более превращаясь из орудия осуществления вооруженного насилия на мировой арене в инструмент согласования интересов государств. Процесс согласования интересов множества суверенных государств объективно нуждается в правовом регулировании, повышении его роли в международных отношениях. В этом условном смысле мы можем говорить о «примате права в политике».