ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 05.01.2020
Просмотров: 4135
Скачиваний: 17
ПСИХОДРАМА:
ВДОХНОВЕНИЕ И ТЕХНИКА
Под редакцией Пола Холмса и Марши Карп
Перевод с английского В.К.Мершавки, Г.М.Ченцовой
Библиотека психологии ипсихотерапии
Выпуск 19
Москва
Независимая фирма «Класс»
Психодрама - вдохновение и техника /Под ред. П.Холмса и М.Карп./Пер.с англ. В.Мершавки и Г.Ченцовой. - М.: Независимая фирма «Класс». (Библиотека психологии и психотерапии).
Каждому, кто хочет узнать, какова психодрама в лучших своих образцах, следует почитать эту книгу. Врачу, психологу, педагогу, социологу, театроведу - да любому интересующемуся, чье любопытство «зацепилось» хотя бы и за само слово. А оно, понятное и непонятное одновременно, вызывает буйные, цветистые ассоциации, рискованные догадки и всяческое «смятение чувств».
Книга - лучший ответ на все вопросы: половина ее авторов - живая легенда современной психодрамы, другая - профессионалы, работающие с необычными, часто очень трудными контингентами. Больные тяжелыми физическими недугами, подростки с проблемами, жертвы насилия... Психодраматисты готовы спуститься в любой «ад», чтобы помочь. А для этого одного вдохновения и доброй воли мало - нужна техника.
Публикуется с разрешения издательства «Tavistok/Routledge» и его представителя Геллы Якобсон.
ISBN 0-415-02672-5 (Брит.)
ISBN 5-86375-066-9 (РФ)
Tavistok/Routledge
The edited collection, Paul Holmes and Marcia Karp: individual chapters, the respective contributors
Независимая фирма «Класс»
В.К.Мершавка, Г.М.Ченцова, перевод на русский язык
Е.Л.Михайлова, предисловие
Исключительное право публикации на русском языке принадлежит издательству “Независимая фирма “Класс”. Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону.
О, МУЗА ПЛАЧА...
Все мы были ребенками, и вот что из ребенков получается.
Леонид Леонов «Вор»
Я видела упадок плоти
И грубо поврежденный дух,
Но помышляла о субботе,
Когда родные к ним придут.
Белла Ахмадулина (Из «Больничного цикла»)
Сборник прекрасных статей, сильно и свободно написанных профессионалами высокого класса, отвечает на многие вопросы: что такое классическая психодрама в Европе сегодня, чего она как метод требует от психотерапевта, как «техники» соотносятся с «вдохновением» и – что, возможно, для нас важнее – каким потребностям, какому запросу этот метод отвечает в наибольшей мере. Или, если угодно, за какие проблемы отваживается браться.
«Спецконтингенты», встающие со страниц сборника, – по большей части те, с кем работать трудно и о ком «приличная публика» предпочла бы вообще не помнить. Заключенные, умственно отсталые подростки, онкологические больные, дети, пережившие сексуальное посягательство, взрослые, выросшие в дисфункциональных семьях... Жертвы, преступники, сирые, убогие... К тому же ясно, что это – именно те «клиенты», которые вообще (и в психотерапии – в частности) не склонны рефлексировать, анализировать, осознавать: одним, что называется, нечем, другим – слишком страшно, третьи вообще не верят никаким словам и в грош их не ставят. Описанная в других главах работа с обычными (даже очень трудными) подростками и нормальной (даже крайне сложной) семьей воспринимается на этом фоне почти идиллической картиной, напоминающей о том, что «ведь где-то есть простая жизнь и свет...»
Адам Блатнер, чьи книги известны каждому психодраматисту, писал: «Профессионалы, обладающие самым высоким статусом, в качестве своего «экономического контекста» избрали частную практику. Тем же проблемам, с которыми обычно обращаются к частнопрактикующим психотерапевтам, в наибольшей мере отвечали аналитические подходы.
Уже одно то, что Морено издавна работал с заключенными, умственно отсталыми, психотиками, слишком контрастировало с интересами большинства профессионалов и делало его «базу данных» едва ли пригодной и применимой для них. Правда, уже начиная с 60-х годов появляется множество работ, убедительно показывающих эффективность психодрамы и по отношению к «стандартным невротическим проблемам».
Заметим сразу: это сказано представителем метода, его верным рыцарем и многолетним толкователем, который нисколько не сомневается в могуществе психодрамы, но и не может не замечать ее давней, еще от самого Джей Эл Морено пошедшей склонности к скорбным, неуютным и опасным пространствам. И поскольку сам метод не признает «просто совпадений», можно считать неслучайным и то, что он как нигде в мире прижился и расцвел в Латинской Америке с ее диктатурами, карнавалами, страшной и свежей памятью о бесследно исчезающих людях, трущобами и экзотической (для более благополучного мира) «фактурой»...
Интересно также и то, что из всех представителей всех методов психотерапии именно психодраматисты первыми появились в России с программой настоящего – многолетнего и систематического – обучения методу. Хотя, казалось бы, «что он Гекубе»...
Предсказывать судьбу русской психодрамы – дело неблагодарное, у нас вообще с предсказуемостью плохо, да и клиенты говорят на своем чудесном, корявом языке, что, мол, «у нас вся жизнь – сплошная психодрама», то есть и так страстей-мордастей через край. (Кстати, именно то, что слово кажется понятным, создает специфические трудности для профессионала, взявшегося работать этим методом: одних потенциальных клиентов оно пугает сразу, другие, наоборот, «крови жаждут». Первых больше.)
Как бы там ни было, но встреча российского профессионального сообщества с психодрамой совершенно закономерна, хотя она готова к ней, пожалуй, больше, чем мы.
...Однажды (и не так давно, но все равно в другой жизни – быстро они у нас мелькают) у автора этих строк состоялся достопамятный разговор с Йораном Хёгбергом, первым учителем, которому мы во многом обязаны всей короткой историей психодрамы в России. Говорили, понятное дело, о ней и – контрапунктом – о том, что в тот момент было за московским окном: о помойке. Как раз тогда ее стало особенно много, а город казался просто умирающим – почти Венеция, только не так красиво. Как раз тогда поэзия распада и полураспада сменила искусственный оптимизм предыдущей эпохи, и уже просто не стало такой пакости, которая не была бы произнесена и адресована, эксгумирована или, напротив, напророчена. И все это оказалось странно, непрямо связано с главной темой разговора – спецификой реагирования, сопротивления в частности, в российских психодраматических группах: как водится, на одно «да» – три-четыре «нет», упрямое уклончивое недоверие вперемешку с жаждой немедленного чуда, изощреннейшие способы запутывания, размывания, выворачивания наизнанку всякого простого позитивного сообщения... ну, и конечно, легендарные опоздания... Мы дружно, усилиями маленькой международной команды пытались связать свой личный и групповой опыт с историческим контекстом, разница была лишь в том, что одни участники разговора видели эту связь как бы со стороны, другие – сидя в этом самом контексте по уши: мы знали слишком много деталей, на пальцах пытались их описывать... А Йоран тогда сказал, что наблюдения наши верные, но неоплаканные могилы важнее «помойки» - в буквальном ли, в переносном ли смысле слова.
И с этим нельзя было не согласиться, но ведь так легко видеть то, что перед глазами, и невероятно трудно помнить о том, что уже несколько поколений всегда под ногами, на чем замешена сама почва: об умолчаниях и отведенных глазах, без вести пропавших и в списках не значившихся; о том, что исторически сложившийся «механизм совладания» с такой реальностью – «не верь, не бойся, не проси»; о том, что тысячи деталей годами напоминают о возможности насилия и готовности к нему – в той ли, в другой ли роли. Каждому из нас известно слишком много такого, что трудно помнить и осознавать каждую минуту. «Жить в России и не иметь лагерного опыта невозможно. Если вы не сидели, то имели прикосновения и проекции: сами были близки к этому или за вас отволокли близкие и дальние родственники или ваши будущие друзья и знакомые. Лагерный же быт растворен повсюду: в армии и колхозах, на вокзалах и в банях, в школах и пионерлагерях, вузах и студенческих стройотрядах. Он настолько присущ, что не узнавать его в лицо можно, лишь не побывав в настоящем лагере».
Книга, которая перед Вами, рассказывает о возвращении способности чувствовать и выражать чувства там, где было испытано столько боли, что беспамятство, безнадежность и бесчувствие когда-то оказались лучшим способом выжить. О «послойной» эмоциональной реанимации, опирающейся на знание: минуя гнев и горе, минуя оплакивание потерь, не добраться до прощения и любви. В давнем разговоре о помойках и могилах Йоран еще сказал, что немыслимая популярность Высоцкого связана, кроме прочего, еще и с тем, что его хриплый рев, его рыдающие согласные – это мужской погребальный плач: пр-р-ротопи ты мне баньку по-белому, я от белого света отвык... «Время ночь», как сказано у другой писательницы, чьи реквиемы и монологи ведут наше упирающееся сознание в «женское отделение» того же привычного ада, где ни родить, ни похоронить по-человечески, а люди этого как бы не замечают и скандалят, скандалят – почему бы?
Психодрама ставит нас лицом к лицу с этой подавленной болью и дает возможность перестать ее вытеснять, принять наш общий и свой частный человеческий опыт, научиться оплакивать потери, и не за себя одних.
Я слышу отзвуки этих погребальных плачей в рваных, неумелых рыданиях на психодраматических сессиях, – особенно на тех, где идет работа с «семейным древом», когда внук сгинувшего в казахстанской ссылке учителя играет чьего-то сгоревшего в танке дядю Колю, а правнучка красавицы-попадьи – бабушку-комсомолку с наганом на боку. Когда становится до боли ясно, что каждый из нас, все-таки родившихся – не просто чудом выживший, а победитель, и «наши мертвые нас не оставят в беде», и под безобразной арматурой, торчащей из поверженных памятников и недостроенного бетонного убожества, все равно теплится «любовь к родному пепелищу», а прабабушкины серебряные серьги уже подарены дочке.
Как и всем остальным методам психотерапии, психодраме учатся долго и преимущественно на себе: через «клиентскую роль». Для российского профессионала это особенно важно, потому что идея обучения через непосредственный опыт у нас еще не стала аксиомой профессиональной подготовки. Психодрама – один из методов, прекрасно дающих почувствовать то общее, что есть у нас с нашими клиентами. А этот сборник – прекрасное подтверждение тому, что она готова к разной работе, в том числе – тяжелой и неблагодарной. Даже те особенности ее истории, которые когда-то сделали ее не вполне «принятой в приличном обществе» других психотерапевтических подходов, обернулись ей во благо, рост и развитие, и лишь объем и задачи предисловия не позволяют говорить сейчас о ее «других лицах». Их много, и выражения гнева или скорби составляют «мимику метода» ровно настолько, насколько это нужно «здесь и теперь».
...Однажды в прекрасном и небольшом городе N врачи и психологи решали, заказать ли им длительный – трехлетний – тренинг по психодраме или по гештальт-терапии. Основной довод против первого метода был «это очень страшно». Может, потому и выбрали?