Файл: Катышева. Литературный монтаж.doc

ИСКУСТВО

ЗВУЧАЩЕГО

СЛОВА

Д. Н. Катышева литературный монтаж

Очередной выпуск серии «Искусство звучащего слова» посвящён теме литературный монтаж. Популярность литературных монтажей и литературных композиций сегодня велика и среди арти­стов профессионалов, и среди любителей. Это целая область литера­турной эстрады, имеющая свою драматургию, подчиняющаяся своим законам.

Драматургия литературного монтажа диктует исполнителям особые средства воплощения. Своеобразие и сложность их в частом соединении элементов чтецкого и актерского искусства. Всем, кто хочет серьезно заниматься этой областью литературной эстрады, важно разобраться в ее особенностях, понять законы ее драматургии и исполнения.

Книга педагога и режиссера Д. Н. Катышевой «Литературный монтаж» представляет большой материал для размышлений. Она раскрывает перед читателями историю этого искусства, знакомит с мастерством его основоположника В. Н. Яхонтова. Опираясь на свой режиссерский и педагогический опыт, на анализ творчества ряда современных мастеров, автор помогает читателям теоретически осмыслить искусство литературного монтажа.

Всем, кто увлекается литмонтажами и композициями, книга Д. Н. Катышевой может оказать помощь в их практической работе, как при создании литмонтажной драматургии, так и при работе над ее воплощением.

Вместо введения

Он бродит по дворам со своим спутником-гитаристом, чуть оглядываясь, избегая встреч с полицейскими, и сзывает своих будущих слушателей: «Стихи, баллады, памфлеты Бертольда Брехта, немца и антифашиста из Баварии!»

Голый помост сцены преображается. Это не просто концертная эстрада. Это уже дворы-колодцы, лабиринты улиц большого города.

Он зачитывает последние сообщения из газет о тех, кто сегодня снова тянется к оружию, теперь уже атомному. Газетная информация сменяется брехтовскими строками из «Немецких заметок». С их помощью начинается обсуждение только что оглашенных фактов:

Господа говорят: мир и война

Совершенно различны по своей природе,

Но их мир и их война –

Все равно, что ветер и буря.

---

Война возникает из их мира,

Как ребенок из чрева матери.

Она несет на себе

Черты наследственного сходства,

Их война уничтожает все,

Что не успел уничтожить

Их мир.

Кто же «он»? Артист Ленконцерта Анатолий Шагинян, чи­тающий отрывки из антифашистских произведений Б. Брехта? Или перед нами образ бесстрашного немецкого художника, создаваемый средствами актерского перевоплощения?

Пожалуй, не тот и не другой.

От какого же лица ведется разговор? И о чем?

Скорее всего, перед нами образ бродячего певца, многое повидавшего и испытавшего и вобравшего в себя черты и Брехта, и артиста. Бродячий певец хочет поделиться с людь­ми тем, что пережил. Он прибегает к афористическому стиху, песне, пантомимически разыгрывает сцепки, как это делается в площадном театре, рассчитанном на зрителей с долей фантазии. Это – художник «вечный скиталец», искатель и защитник истины. Он говорит от лица всех, кому дорога судьба мира, человечества. А его песни и стихи – позывные тревоги. Сегодня он обращается к людям с монологом-размышлением на тему, витающую в воздухе времени. Она обще интересна. Глобальна.

Война и фашизм. А точнее, то, что их порождает. И вместе с тем тема очень конкретна, ибо конкретен вопрос, вызываю­щий цепную реакцию обдумывания. Как происходит расчеловечивание личности в стране, отравленной ядом фашизма, ка­ким образом превращается индивидуум в машину для истребления людей? Кто в этом виноват?

Один из важнейших мотивов творчества Б. Брехта становится основной темой выступления А. Шагиняна – свое­образного наглядного политического урока по новейшей истории. Но преподанного средствами искусства: публицисти­ческого монолога, поэзии, песни и пантомимы. Что же придает «уроку» особую наглядность? Только ли пантомима, приемы актерского перевоплощения? Нам думается, что ответ надо ис­кать прежде всего особого рода драматургии выступления.

Здесь есть и повествование, рассказ от третьего лица о фактах, человеческих поступках, непосредственное представление этих поступков в сценическом действии. Первое сближает Ша­гиняна с чтецом, второе заставляет вспомнить театр, его Дра­матургию, где человеческая жизнь разворачивается как про­цесс, как акты поведения, возникающие тут же на глазах у зрителей.

Шагинян в ряде эпизодов действует непосредственно от ли­ца своего героя, перевоплощаясь в персонаж. Мы видим, как герой вступает на путь неведения, добровольного попугайства, дает себя оболванить. Затем жестоко расплачивается, слишком поздно прозрев. Но за характером этого человека стоит судья – уличный певец, поверенный Брехта, да и самого арти­ста. От имени автора и от себя лично он ведет дознание о слу­чившемся, привлекая всех присутствующих в зале к коллек­тивному обдумыванию происшедшего. И вместе с нами, зри­телями, вершит поэтическое правосудие, Источником его ссылок, доводов, аргументов, апелляций служат стихи, песни (сонги) Б. Брехта, отрывки из самых различных произведений поэта.

---

Проследим этот процесс на ряде эпизодов, нащупывая зве­нья драматургии, логику и характер поведения артиста на сцепе.

Под звуки польки, распевающейся фашистскими молодчи­ками, бродячий певец начинает свой первый монолог. Его всту­плением становится эпиграф Брехта к «Стихам изгнания»:

В столь тягостное время

Поются разве песни?

Про тягостное время...

А вот и сам монолог:

О Германия, бледная мать,

Как тебя опозорили

В глазах народов.

Среди запятнанных

Ты – первая.

Беднейший из твоих сынов

Лежит убитый.

Когда стал нестерпимым голод его,

Другие твои сыновья

Подняли на него руку

И это стало явным.

Вот так, высоко подняв свои руки,

Подняв на родных братьев,

Нынче нагло вышагивают они перед тобою

И хохочут тебе в лицо.

Это знают все...

...О Германия, бледная мать!

Как опозорили тебя сыновья твои!

И ты сидишь среди народов –

То ли посмешище, то ли страшилище.

Это обвинение, брошенное бродячим певцом в адрес той Германии, что вступила на путь фашизма. Форма его подачи не открыто публицистическая, как у автора, а задрапированная уличным оратором и певцом в одежды трагифарсовые, с элементами клоунады и пантомимы. Публицистическое обвинение переведено в жанр фарсового реквиема с иронически-паро­дийными жестами, намекающими на церковный обряд отпева­ния. Чему способствует и аккомпанемент гитары, имитирующей колокольный звон,

Так проявляет свое отношение к предмету разговора сам артист. Найденный прием «остранения», то есть неожиданной, странной формы подачи явления, в чем открыто проявляется к нему отношение исполнителя, позволяет органически перей­ти к следующему этапу развития темы. С него-то и начнется процесс обоснования вынесенного обвинения. Это – «Песня штурмовика», саморазоблачительная исповедь одного из «вин­тиков» машины массового уничтожения. Она переводится арти­стом на язык сценического действия. Возникает сценка-зари­совка площадного театра, где конкретный факт социально обобщается, смыкаясь с предыдущим куском «О Германия,...».

В «Песне штурмовика» бродячий музыкант преображается в персонаж, напоминающий известного брехтовского Гея из пьесы «Что тот солдат, что этот», где драматург подробно про­слеживает путь оболванивания простого человека, не умеюще­го сказать «нет», то, как он превращается в слепое орудие убийства и захватнической войны. Напомним первые строфы «Песни штурмовика».

---

От голода в брюхе была трескотня,

Я спал и видел рай.

Вдруг хриплый рев разбудил меня:

«Германия, вставай!»

Шагали широкоплечие,

Знамен развевался шелк...

Ну, мне терять было нечего,

И я за ними пошел...

Он двинулся на зов-приглашение: «Работы и хлеба!» Не­ожиданно оказался в походе, где «за сытым шел голодный в какой-то третий рейх». Далее рассказывается, как новоиспе­ченный солдат по приказу убивает своего брата, объявленного врагом. И вот наступает прозрение:

Я знаю – будет расплата,

Судьба решилась моя!

Я знаю — в час гибели брата

С ним вместе погиб и я.

Герой сближается в мыслях с автором и с бродячим музы­кантом. Так извлекается первый урок.

Нетрудно заметить, что Шагинян строит процесс движения темы выступления, судьбы героя, личных суждений о происходящем определенным образом.

Сопоставляются, сталкиваются, сближаются отрывки, фрагменты различных поэтических произведений Брехта. Формируется свой сюжет. Исполнитель пытается образно обоб­щить события, выражая открыто свое гражданское отношение к ним.

Такой способ создания драматургии на эстраде широко известен под названием литературного монтажа.

Не будем торопиться с определением этого понятия. Попробуем сначала нащупать его существенные признаки на приме­ре выступления А. Шагиняна. Разнофактурный литературный материал (в данном случае одного автора, а в других – многих авторов, литературных видов и жанров), объединенный исполнителем темой в единое целое, – не единственный признак литмонтажа.

Возвратимся снова к А. Шагиняну. Обратим внимание, как монтаж помогает артисту обогащать тему динамически, зримо прочерчивать ход развития мысли уличного певца. Как она, эта мысль, складывается постепенно, в процессе, в целостное суж­дение о жизненных фактах. Вернее, о той проблеме, что стала предметом разговора артиста с залом

«Первый наглядный урок по истории», как всякий урок, ес­тественно, требует высветлить некоторые выводы. Ими-то и служит следующий фрагмент драматургии. Здесь возникает эффект присутствия личности исполнителя Он призывает про­стых людей настойчиво думать о происходящем, вникать в суть причин. Бродячий певец предупреждает об опасности, расстав­ленных ловушках социального порядка:

---

У высоких господ

Разговор о еде считается низменным.

Это потому, что

Они уже поели.

Люди из низов

Покидают землю,

Так и не изведав вкуса хорошего мяса,

К вечеру они уже слишком измучены,

Чтобы подумать о своей жизни,

О том, с чего они начали свой путь

И чем его закончат.

Они еще не видели

Ни горных круч, ни вольных морских просторов,

А уже наступает их последний час,

Если люди из низов

Не будут думать о низменном

Они никогда не возвысятся.

Далее бродячий певец свидетельствует своим зрителям, что голос, протестующей, уже прозревшей жертвы оказывается «голосом вопиющего в пустыне».

Первый урок для многих проходит бесследно.

Эту мысль высвечивает новый монтажный кусок – стихо­творение «На смерть борца за мир». Он возникает после выстрела, на фоне сердечного пульса, имитируемого гитаристом:

Тот, кто не покорился,

Убит.

Тот, кто убит,

Не покорился.

Уста предостерегавшего

Забиты землей.

Начинается

Кровавая авантюра...

Далее площадный артист лаконичными гротесковыми жестами пантомимы изображает маску бесноватого фюрера. Тот на могиле только что убитого в кровавой авантюре солдата вопит свои новые призывы. Возникает отрывок из «Немецких заметок». Брехта – приговор новоиспеченному фюреру. Из не­го вытекают три предупреждения.

Первое – тем, кто его слушает:

...Во время маршировки многим невдомек,

Что враг находится во главе колонны.

Голос, подающий команду,–

Это голос врага.

Произносящий грозные речи против врага –

Сам враг.

Зато в бою

Враг не впереди вас, а за вашей спиной.

Второе предупреждение тем, кто работает на фюрера, и совет, как поступать, чтобы не участвовать в уничтожении человечества:

...Авиаконструкторы сидят в проектных бюро,

Склонившись над досками.

Одна неверная цифра –

И города не будут разрушены.

И наконец, третье предупреждение тем, кто идет по коман­де фюрера воевать – отрывок из «Детских песен» Брехта под названием «Мой брат был храбрый летчик». В нем рассказы­вается об участии этого «храброго летчика» в одной из за­хватнических акций. Вот его финал:

---