ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 14.11.2019
Просмотров: 1070
Скачиваний: 1
и решил переменить образ жизни. Я предложил Кармен покинуть
Испанию и постараться зажить честно в Новом Свете. Она
подняла меня на смех.
- Мы не созданы сажать капусту, - сказала она, - наш удел
- жить за счет паильо. Кстати, я устроила одно дело с
Натаном бен Юсуфом в Гибралтаре. У него есть бумажная
материя, которая только тебя и ждет, чтобы переправиться Он
знает, что ты жив. Он на тебя рассчитывает Что скажут наши
гибралтарские корреспонденты, если ты изменишь своему слову?
Я дал себя увлечь и снова принялся за свой гадкий
промысел.
Пока я прятался в Гранаде, там происходил бой быков, и
Кармен на нем была. Вернувшись, она много говорила об одном
очень ловком пикадоре по имени Лукас. Она знала, как зовут
его лошадь и во что ему обошлась его расшитая куртка. Я не
придал этому значения. Несколько дней спустя Хуанито, мой
уцелевший товарищ, рассказал мне, что он видел Кармен и
Лукаса у одного торговца на Сакатине. Это нарушило мое
спокойствие. Я спросил Кармен, как и почему она
познакомилась с этим пикадором.
- Это малый, с которым можно сделать дело, - отвечала
она. - Если река шумит, то в ней либо вода, либо камни
(64). Он заработал на боях тысячу двести реалов. Одно из
двух или эти деньги надо забрать, или же, так как это
хороший всадник и человек смелый, его можно завербовать в
нашу шайку. Такие-то умерли, тебе надо их заменить. Возьми
его к себе.
- Я не желаю, - сказал я, - ни его денег, ни его самого и
запрещаю тебе с ним разговаривать.
- Берегись, - отвечала она. - Когда меня дразнят, я
делаю назло.
К счастью, пикадор уехал в Малагу, а я занялся
переправкой бумажной материи бен Юсуфа. Эта экспедиция
стоила мне немалых хлопот, Кармен тоже, и я забыл про
Лукаса; возможно, что и она про него забыла, если и не
совсем, то на время. В эту-то пору, сеньор, я и встретился
с вами, сначала близ Монтильи, а потом в Кордове. Не буду
говорить о последней нашей встрече. Вы об этом знаете,
может быть, даже больше моего. Кармен украла у вас часы,
она хотела еще и ваши деньги и, в особенности, это кольцо,
что у вас на руке; она говорила, что это волшебный перстень
и что ей очень важно его получить. Мы сильно поспорили, и я
ее ударил. Она побледнела и заплакала. Я в первый раз
видел ее плачущей, и это произвело на меня ужасное
впечатление. Я просил у нее прощения, но она дулась на меня
целый день и, когда я опять уезжал в Монтилью, не захотела
меня поцеловать. Мне было очень тяжело, но три дня спустя
она вдруг ко мне приехала с радостным лицом и веселая, как
птичка. Все было забыто, и нас можно было принять за
влюбленных со вчерашнего дня. Прощаясь со мной, она
сказала:
- В Кордове праздник, я хочу туда съездить, там узнаю,
кто возвращается с деньгами, и тебе скажу.
Я ее отпустил. Оставшись один, я стал думать об этом
празднике и о перемене в настроении Кармен. "Она, вероятно,
уже отомстила, - сказал я себе, - раз сама вернулась". От
крестьянина я узнал, что в Кордове бой быков. Кровь во мне
вскипает, я скачу, как сумасшедший, и направляюсь в цирк.
Мне показали Лукаса, и на скамье у барьера я узнал Кармен.
Мне достаточно было посмотреть на нее минуту, чтобы у меня
не осталось никаких сомнений. Когда вышел первый бык,
Лукас, как я и предвидел, изобразил любезного кавалера. Он
сорвал у быка кокарду (65) и поднес ее Кармен, а та тут же
приколола ее к волосам. Бык взялся отомстить за меня.
Лукас вместе с лошадью свалился ничком, а бык на них. Я
стал искать глазами Кармен, ее уже не было. Я бил лишен
возможности выбраться со своего места и должен был
дожидаться окончания боя. Потом я отправился в тот дом,
который вы знаете, и просидел там тихо весь вечер и часть
ночи. Часам к двум утра вернулась Кармен и была немного
удивлена, увидев меня.
- Ступай со мной, - сказал я ей.
- Что ж, едем! - отвечала она.
Я пошел за своим конем, посадил ее позади себя, и так мы
ехали всю ночь, не сказав друг другу ни слова. К утру мы
остановились в глухой венте, поблизости от небольшого скита.
Тут я сказал Кармен:
- Послушай, я забуду все. Я ничего тебе не скажу; но
обещай мне одно: уехать со мной в Америку и сидеть там
спокойно.
- Нет, - отвечала она сердито, - я не хочу в Америку.
Мне и здесь хорошо.
- Это потому, что здесь ты с Лукасом; но ты помни: если
он поправится, то долго не протянет. Да, впрочем, охота мне
возиться с ним! Мне надоело убивать твоих любовников; я
убью тебя.
Она пристально посмотрела на меня своим диким взглядом и
сказала:
- Я всегда думала, что ты меня убьешь. В тот день, когда
я тебя в первый раз увидела, я как раз, выходя из дому,
повстречалась со священником. А сегодня ночью, когда мы
выезжали из Кордовы, ты ничего не заметил? Заяц перебежал
дорогу между копыт твоей лошади. Это судьба.
- Карменсита, - спросил я ее, - ты меня больше не любишь?
Она ничего не ответила. Она сидела, скрестив ноги, на
рогоже и чертила пальцем по земле.
- Давай жить по-другому, Кармен, - сказал я ей умоляющим
голосом. - Поселимся где-нибудь, где нас ничто уже не
разлучит. Ты же знаешь, что у нас, недалеко отсюда, под
дубом, зарыто сто двадцать унций... Потом еще у еврея бен
Юсуфа есть наши деньги.
Она улыбнулась и сказала:
- Сначала я, потом ты. Я знаю, что так должно случиться.
- Подумай, - продолжал я, - я теряю и терпение и
мужество; решайся, или я решу по-своему.
Я ушел от нее и направился в сторону скита. Отшельника я
застал за молитвой. Я подождал, пока он кончит, я бы рад
был молиться, но не мог. Когда он встал с колен, я подошел
к нему.
- Отец мой, - обратился я к нему, - не помолитесь ли вы
за человека, который находится в большой опасности?
- Я молюсь за всех скорбящих, - сказал он.
- Не могли ли бы вы отслужить обедню о душе, которая,
быть может, скоро предстанет перед своим создателем?
- Да, - ответил он, пристально глядя на меня.
И так как в лице у меня было, должно быть, что-то
странное, ему хотелось, чтобы я разговорился.
- Я как будто вас где-то встречал, - сказал он.
Я положил ему на скамью пиастр.
- Когда вы будете служить обедню? - спросил я.
- Через полчаса. Сын соседнего трактирщика придет
прислуживать. Скажите мне, молодой человек, нет ли у вас
чего-нибудь на совести, что вас мучит? Не послушаете ли вы
советов христианина?
Я готов был заплакать. Я сказал ему, что вернусь, и
поспешил уйти. Я прилег на траву и лежал, пока не зазвонил
колокол. Тогда я вернулся, но остался стоять возле часовни.
Когда обедня кончилась, я пошел к венте. Я надеялся, что
Кармен сбежит; она могла взять моего коня и ускакать... но
она оказалась тут. Ей не хотелось, чтобы могли подумать,
будто она меня испугалась. Пока я уходил, она распорола
подол платья и вынула оттуда свинец. Теперь она сидела у
стола и глядела в миску с водой, куда вылила растопленный
свинец. Она была так поглощена своей ворожбой, что не
заметила, как я вошел. Она то брала кусок свинца и с
печальным видом поворачивала его во все стороны, то напевала
какую-нибудь колдовскую песню, где они призывают Марию
Падилью, возлюбленную дона Педро, которая, говорят, была
"Бари Кральиса", или великая цыганская царица" (66).
- Кармен, - сказал я ей, - вы идете со мной?
Она встала, бросила свою миску и накинула на голову
мантилью, словно собиралась в путь. Мне подали коня, она
села на круп, и мы поехали.
- Так, значит, моя Кармен, - сказал я ей, когда мы
проехали немного, - ты хочешь быть со мною, да?
- Я буду с тобою до смерти, да, но жить с тобой я не
буду.
Мы были в пустынном ущелье; я остановил коня.
- Это здесь? - сказала она и соскочила наземь. Она
сняла мантилью, уронила ее к ногам и стояла неподвижно,
подбочась кулаком и смотря на меня в упор.
- Ты хочешь меня убить, я это знаю, - сказала она. -
Такова судьба, но я не уступлю.
- Я тебя прошу, - сказал я ей, - образумься. Послушай!
Все прошлое позабыто. А между тем ты же знаешь, это ты меня
погубила; ради тебя я стал вором и убийцей. Кармен! Моя
Кармен! Дай мне спасти тебя и самому спастись с тобой.
- Хосе, - отвечала она, - ты требуешь от меня
невозможного. Я тебя больше не люблю; а ты меня еще любишь
и поэтому хочешь убить меня. Я бы могла опять солгать тебе;
но мне лень это делать. Между нами все кончено. Как мой
ром, ты вправе убить свою роми; но Кармен будет всегда
свободна. Кальи она родилась и кальи умрет.
- Так ты любишь Лукаса? - спросил я ее.
- Да, я его любила, как и тебя, одну минуту; быть может,
меньше, чем тебя. Теперь я ничего больше не люблю и
ненавижу себя за то, что любила тебя.
Я упал к ее ногам, я взял ее за руки, я орошал их
слезами. Я говорил ей о всех тех счастливых минутах, что мы
прожили вместе. Я предлагал ей, что останусь разбойником,
если она этого хочет. Все, сеньор, все, я предлагал ей все,
лишь бы она меня еще любила!
Она мне сказала:
- Еще любить тебя - я не могу. Жить с тобой - я не хочу.
Ярость обуяла меня. Я выхватил нож. Мне хотелось, чтобы
она испугалась и просила пощады, но эта женщина была демон.
- В последний раз, - крикнул я, - останешься ты со мной?
- Нет! Нет! Нет! - сказала она, топая ногой, сняла с
пальца кольцо, которое я ей подарил, и швырнула его в кусты.
Я ударил ее два раза. Это был нож Кривого, который я
взял себе, сломав свой. От второго удара она упала, не
крикнув. Я как сейчас вижу ее большой черный глаз,
уставившийся на меня; потом он помутнел и закрылся. Я целый
час просидел над этим трупом, уничтоженный. Потом я
вспомнил, как Кармен мне говорила не раз, что хотела бы быть
похороненной в лесу. Я вырыл ей могилу ножом и опустил ее
туда. Я долго искал ее кольцо и, наконец, нашел. Я положил
его в могилу рядом с ней, вместе с маленьким крестиком.
Может быть, этого не следовало делать. Затем я сел на коня,
поскакал в Кордову и у первой же кордегардии назвал себя. Я
сказал, что убил Кармен; но не желал говорить, где ее тело.
Отшельник был святой человек. Он помолился за нее. Он
отслужил обедню за упокой ее души... Бедное дитя. Это
калес виноваты в том, что воспитали ее так.
IV
Испания принадлежит к тем странам, где в наши дни
особенно часто встречаются эти рассеянные по всей Европе
кочевники, известные под именем цыган, Воhemiens, Gitanos,
Gypsies, Zigeuner и т. д. Большинство обитает или, вернее,
ведет бродячую жизнь в южных и восточных провинциях, в
Андалузии, в Эстремадуре - в королевстве Мурсии; много их в
Каталонии. Отсюда они нередко заходят во Францию. Их можно
видеть на всех наших южных ярмарках. Мужчины обыкновенно
промышляют барышничеством, коновальством, стрижкой мулов;
занимаются также починкой медной посуды и инструментов, не
говоря уже о контрабанде и других недозволенных промыслах.
Женщины гадают, попрошайничают и торгуют всякого рода
снадобьями, иногда безвредными, а иногда и нет.
Физические особенности цыган легче заметить, нежели
описать, и если видел одного, то среди тысячи людей узнаешь
представителя этой расы. Физиономия, выражение - вот что
главным образом отличает их от других народов, населяющих ту
же страну. Цвет кожи у них очень смуглый, всегда более
темный, чем у народностей, меж которых они живут. Отсюда
имя "калес", черные, которым они нередко себя обозначают
(67). Глаза их, явно раскосые, с красивым вырезам, очень
черные, осенены длинными и густыми рванинами. Взгляд их
можно сравнить лишь со взглядом хищного зверя. В нем
соединяются отвага и робость, и в этом отношении глаза их
довольно верно отражают характер этой нации, хитрой, смелой,
но "естественно боящейся побоев", как Панург. Мужчины по
большей части хорошо сложены, стройны, подвижны; я не помню,
чтобы когда-либо видел среди них хоть одного, который был бы
тучен. В Германии цыганки часто очень красивы, среди
испанских хитан красота - большая редкость. В ранней юности
они еще могут сойти за приятных дурнушек; но став матерями,
они делаются отталкивающими. Нечистоплотность и мужчин и
женщин невероятна, и кто не видел волос цыганской матроны,
тому трудно себе их представить, даже рисуя себе самые
жесткие, самые жирные и самые пыльные космы. Кое-где в
больших городах Андалузии некоторые молодые, девушки,
миловиднее остальных, проявляют больше внимания к своей
внешности. Они танцуют за плату, исполняя танцы, весьма
похожие на те, что у нас запрещаются на публичных балах во
время карнавала. Мистер Борроу, миссионер- англичанин,
автор двух преинтересных сочинений об испанских цыганах,
которых он задумал обратить в христианство на средства
библейского общества, утверждает, что не было случая, чтобы
хитана была неравнодушна к иноплеменнику. На мой взгляд, в
его похвалах их целомудрию многое преувеличено. Во-первых,
большинство из них находится в положении Овидиевой
некрасивой женщины: "Casta quam nemo rogavit" (68). Что же
касается красивых, то они, как все испанцы, привередливы в
выборе возлюбленных. Им нужно понравиться, их нужно
заслужить. Мистер Борроу приводит в доказательство их
добродетели случай, делающий честь его собственной
добродетели и, прежде всего, его наивности. Один его
безнравственный знакомый тщетно предлагал, по его словам,
несколько унций некоей красивой хитане. Андалузец, которому
я рассказал этот анекдот, заметил, что этот безнравственный
человек имел бы больше успеха, если бы показал два-три
пиастра, и что предлагать цыганке золотые унции - столь же
малоубедительный способ, как обещать миллион или два
миллиона трактирной служанке. Как бы там ни было,
несомненно то, что по отношению к своим мужьям хитаны
проявляют необычайное самоотвержение. Нет такой опасности и
таких лишений, на которые они бы не пошли, чтобы помочь им в
нужде. Одно из имен, которым называют себя цыгане, "ромэ",
или "мужья", свидетельствует, по-моему, о том уважении,
какое они питают к супружеству, В общем, можно сказать, что
главное их достоинство - это патриотизм, если можно назвать
патриотизмом верность, которую они соблюдают по отношению к
своим единоплеменникам, их готовность помочь друг другу,
нерушимость тайны, которой они связаны в компрометирующих
делах. Впрочем, нечто подобное наблюдается во всех
подпольных и внезаконных обществах.
Несколько месяцев тому назад я побывал в цыганском
таборе, расположившемся в Вогезах. У одной старухи,
старейшины их племени, в шатре лежал при смерти чужой ее
семье цыган. Этот человек выписался из больницы, где
пользовался хорошим уходом, чтобы умереть среди
соотечественников. Он уже тринадцать недель лежал у своих
хозяев, и к нему относились с большим вниманием, нежели к
сыновьям и зятьям, жившим под тем же кровом. У него была