ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 06.10.2020
Просмотров: 5172
Скачиваний: 28
деле глубинным материалом. Если задуматься об актуальном предназначении
предоставляемого материала, как правило, можно обнаружить, что глубоко подавленные
импульсы пациент временно использует для того, чтобы отвести другое содержание. При
этом не происходит никаких изменений, материал по-прежнему остается подавленным.
Это странный факт, который непросто понять с точки зрения глубинной психологии. Так
происходит, и надо отметить, что директивная интерпретация такого материала является
ошибкой. Подобная интерпретация не дает терапевтического эффекта, более того, она
создает помехи для «созревания» ранее вытесненного содержания, тем самым не позволяя
его интерпретировать. Теоретически можно сказать, что психическое содержание
всплывает в сознании в силу двух причин: либо порожденное аффектами, составляющими
его специфическую принадлежность, либо вызванное к жизни неким внешним интересом.
В первом случае — возникающее в сознании содержание есть результат давления со
стороны сдерживаемого возбуждения, в последнем — налицо механизм защиты. Это
похоже на различие, существующее между естественным переживанием чувства любви и
демонстрацией любви, компенсирующей чувство ненависти, то есть реактивной любовью.
В случае нашего пациента преодоление сопротивления происходило, конечно,
гораздо сложнее, нежели при открыто проявляемом сопротивлении. Смысл сопротивления
невозможно вывести из поведения и из случайных деталей множества сновидений.
Поэтому очевидно, что опасаясь открыто восставать против отца, человек камуфлирует
свою ярость и недоверие реактивной любовью, а также избегает тревоги, подчиняясь и
покоряясь.
Первую интерпретацию сопротивления я дал на пятый день в связи со следующим
сном:
Образец моего почерка был представлен графологу для того, чтобы он высказал
свое мнение. Он сказал: «Этому человеку место в сумасшедшем доме». Моя мать пришла
в отчаяние. Я хотел покончить жизнь самоубийством. Тут я проснулся.
Графолог ассоциировался с профессором Фрейдом. Мой клиент добавил, что, по
словам профессора, анализ лечит такие заболевания с «абсолютной определенностью». Я
привлек его внимание к следующему противоречию: хотя во сне он боится попасть в
сумасшедший дом, он все же явно не уверен, что анализ ему поможет. Этого мой пациент
принять не мог, он не согласился со мной и продолжал уверять меня в своем полном
доверии анализу.
До конца второго месяца он представил множество сновидений, но касающихся их
интерпретаций почти не принимал и продолжал говорить о матери. Я вынужден был
заметить ему, что, поскольку он не заинтересован в интерпретации, у меня возникает
мысль, что он осторожничает, боится ошибиться и не доверяет мне. После первой
интерпретации его сопротивления он закамуфлировал свое скрытое недоверие еще
сильнее, пока в конце концов не рассказал мне следующий сон:
«Произошло
преступление, возможно, убийство
. Я был как-то вовлечен в него
против своей воли. Я боюсь, что это раскроется и меня накажут. Присутствует один из
моих приятелей-сослуживцев, который придает мне мужества и решительности. Я остро
сознаю его превосходство».
Я подчеркнул только страх быть раскрытым и связал его с аналитической
ситуацией, сказав пациенту, что его позиция указывает на то, что он что-то скрывает.
Следующей ночью он увидел подтверждающий мое мнение сон:
«В этом кабинете должно произойти преступление. Ночь, я стою на темной
лестнице. Я знаю, что в комнате находится мой отец. Я хочу пройти к нему, но боюсь
попасть в руки врагов. Я хочу позвать полицию. У меня есть бумаги, на которых
записано в деталях все преступление. Мне необходима маскировка, иначе главарь
гангстеров, у которого множество шпионов, задержит меня. Я надеваю большое кепи и
накладную бороду и покидаю дом под видом старика. Главарь банды останавливает меня
и просит одного из своих подручных обыскать меня. Он находит мои записи. Я чувствую,
что если он прочтет их — мне конец. Я как можно естественнее говорю ему, что это
совершенно незначимые записи. Он отвечает, что должен просмотреть их. Здесь я
испытываю ужасное напряжение, затем в отчаянии я вдруг нахожу оружие. Я
обнаруживаю в кармане револьвер и стреляю из него. Мужчина исчезает, и я вдруг
ощущаю себя очень силь ным. Главарь гангстеров превращается в женщину. Меня
захлестывает влечение к ней. Я подхватываю ее и несу па руках в дом. Я испытываю
приятное чувство и просыпаюсь с ним».
В конце сна отчетливо представлен кровосмесительный мотив, но раньше
проглядывает намек на маскировку в процессе анализа, Я касался только последнего,
потому что пациент еще не готов был оставить свою позицию обмана, без чего более
глубокая интерпретация была невозможна. Однако мне удалось сделать шаг,
продвинуться в интерпретации сопротивления. Я сказал пациенту, что он не только не
доверяет анализу, но, судя по его поведению, даже противостоит ему. В ответ пациент
сильно возбудился и в течение шести последующих сессий совершал ряд истерических
действий:
1. Он дрыгал ногами и руками, выкрикивая: «Оставьте меня, не приближайтесь, я
убью вас, я раздавлю вас!» На смену этому часто приходило следующее действие.
2. Он хватал себя за горло и хрипел сдавленным голосом: «Пожалуйста, оставьте
меня одного, пожалуйста... Я не буду больше ничего делать!»
3. Он вел себя не как мужчина, а как девушка, к которой пристают с
сексуальными домогательствами и яростно атакуют. Он выкрикивал: «Оставьте меня!
Оставьте меня!» Это, однако, произносилось непридушенным голосом, и если во время
действия второго типа он стискивал ноги, то сейчас — держал их врозь.
В эти шесть дней он проявлял сопротивление и продолжал говорить о
наследственном недуге, время от времени возвращаясь к описанным истерическим
действиям. Достаточно странным было то, что после окончания «приступа» он
продолжал спокойно говорить, будто ничего не произошло, замечая только: «Со мной
определенно что-то не так, доктор».
Не углубляясь в содержание, я мог только говорить ему, что, вероятно, он
проделывает сейчас передо мной нечто такое, что уже раньше переживал или видел в
фантазиях. Это объяснение ему понравилось, и с этого момента он отыгрывал гораздо
чаще, чем прежде. Моя интерпретация сопротивления возбудила важную часть его
бессознательного, которая теперь проявляла себя подобными действиями. Однако мой
пациент все еще был далек от аналитического понимания своих действий. Он, скорее,
утилизировал их как ощущение собственного сопротивления: он думал, что доставляет
мне определенное удовольствие, очень часто действуя таким образом. Позже я пришел к
выводу, что во время ночных приступов тревоги, он ведет себя так же, как при втором и
третьем варианте «истерических действий». Хотя я понял смысл его действий и мог бы
рассказать ему об этом, связав смысл действий со сном об убийстве, я завяз в анализе
характерного сопротивления, которое объясняло эти «приступы».
Пласт содержания его характерологического трансферентного сопротивления
представлял собой следующую картину:
Первое истерическое действие представляло импульсы убийства по отношению к
отцу и, в переносе, ко мне. Это наиболее глубокий слой.
Во втором действии присутствовал страх перед отцом в связи с импульсами
убийства. Это был средний слой.
Третье действие — скрытая, очень сексуальная фемининная позиция,
идентификация с (растленной) женщиной и в то же время пассивно-фемининная защита
против импульсов убийства.
Это давало ему возможность удерживать отца от совершения наказания
(кастрации).
Но даже осмысление тех действий, которые лежали ближе всего к поверхности
сознания, тоже не принималось. Пациент вроде бы принимал любую интерпретацию,
стремясь к тому, чтобы аналитику было приятно, что, конечно, не приносило
терапевтического эффекта. Адекватное понимание предоставляемого материала
бессознательного было невозможно из-за трансферентной фемининной защиты от
сходного страха перед аналитиком. Этот страх был причиной ненависти и недоверия,
переносимыми с отца на меня. То есть ненависть, страх и недоверие скрывались за его
покорной и доверчивой установкой, как за стеной. И из-за этой стены можно было бы
отразить всякую интерпретацию бессознательного материала, она прямо-таки отскакивала
от нее рикошетом.
Поэтому я продолжал интерпретировать только его бессознательный обман,
повторяя ему, что он так часто совершает свои действия, чтобы доставить мне
удовольствие. Однако я добавил, что эти действия очень много значат сами по себе, но
мы не можем приблизиться к их осмыслению, пока он не поймет смысла своего
поведения. И хотя он стал меньше сопротивляться моим интерпретациям, он все же еще
не мог согласиться со мной. Следующей ночью ему впервые приснился сон на тему его
недоверия анализу. «Неудовлетворенность, связанная с неудачным анализом, настолько
велика, что мне пришлось обратиться к профессору Фрейду. Занимаясь моим
заболеванием, он дал мне длинную изогнутую палку. Я почувствовал себя
удовлетворенным".
Во время анализа этого сна он впервые признал, что не очень-то доверяет
предвещающему оптимизму профессора из сна и что, придя ко мне на первый сеанс, он,
несомненно, был удивлен, застав в кабинете столь молодого человека. Я сказал ему, что
был поражен двумя вещами: во-первых, тем, что, говоря это, он снова пытается сделать
мне приятно, а во-вторых — что он чем-то подавлен. Что касается последнего, то мне
показалось, что он обманывает меня в вопросах оплаты.
Пока шла эта кропотливая работа с характерным сопротивлением, пока мы имели
дело с его обманом, проявлявшимся в покорности и повиновении, всплыл богатый
материал, касающийся различных возрастных периодов, его детских отношений с
матерью и сверстниками, детской тревоги и того удовольствия, которое он получал,
будучи больным, и т. д. Я не интерпретировал ничего, помимо материала,
непосредственно связанного с характерным сопротивлением.
Сны о его недоверии и скрытой насмешливой позиции становились все чаще.
Несколькими неделями позже, к примеру, он рассказал о следующем сновидении:
Мой отец сказал, что никогда не видел снов. Я сказал, что это неправда, что он
просто забывает свои сны, потому что они связаны с запретными желаниями. Он
презрительно рассмеялся. Я взволновался и заявил ему, что это теория не кого-нибудь, а
самого профессора Фрейда. Но сказав это, я расстроился.
Я показал пациенту, что он позволяет своему отцу презрительно смеяться, потому
что сам не может открыто сделать этого, и подчеркнул, что в сновидении он опечалился,
интерпретировав это как признак нечистой совести.
Он принял эту интерпретацию, и следующие десять дней мы обсуждали вопрос
оплаты анализа. Выяснилось, что во время первой нашей встречи он сознательно солгал
мне о своей платежеспособности, «чтобы подстраховаться», поскольку не верил в мою
честность. Он, не дожидаясь вопросов с моей стороны, сказал, что располагает заведомо
меньшей суммой денег, чем это было в действительности. Я, как обычно, назвал ему
сумму средней и минимальной оплаты. Исходя из описания его финансового положения, я
установил для него минимальную оплату. Оказалось, что он мог бы платить больше, и не
только потому, что на самом деле располагал большими средствами, но и потому, что его
отец оплачивал половину стоимости анализа.
Редукция актуального материала к инфантильному
Обсуждение финансовых вопросов у моего пациента всегда связывалось с
характерным сопротивлением, с его скрытым страхом и недоверием. Однажды он
оговорился, сказав: «Я хочу, чтобы мои деньги в банке становились больше», вместо того,
чтобы сказать: «чтобы моих денег становилось больше». Этим он выдал связь денег и
пениса, а также свой страх лишиться пениса. Я не интерпретировал оговорку, поскольку
не хотел преждевременно затрагивать кастрационную тревогу как таковую; я только
отметил, что его тенденция экономить должна как-то соотноситься со страхом
катастрофы, и, по-видимому, он чувствует себя в безопасности, имея больше денег. Он
отнесся к сказанному с пониманием и привел мне подтверждающие ассоциации из
детства: он очень рано начал копить мелочь. И не простил отцу, что тот однажды без
разрешения взял и потратил его деньги. Впервые мой пациент спонтанно произнес упрек в
адрес отца; на сознательном уровне упрек касался денег, а на бессознательном, конечно,
угрозы кастрации. В связи с этим я сказал, что его отец, подавляя сексуальность сына,
действовал из лучших побуждений, но вовсе не мудро. Пациент ответил, что часто
размышлял об этом, но никогда не перечил отцу, который, как он думал, действовал
только в интересах сына. Было слишком рано сообщать ему, что его согласие
основывалось на глубоком чувстве вины и страха перед отцом.
Теперь анализ трансферентного сопротивления проходил параллельно анализу
скрытой негативной позиции по отношению к отцу. Каждый аспект ситуации переноса
был связан с отцом, и пациент понимал это, в то же самое время предоставляя обильный
материал о реальных с ним отношениях. Правда, надо отметить, что весь этот материал
подвергался цензуре и глубокие интерпретации пока не принимались, но анализ детства
определенно начал развиваться. Теперь он не прибегал к выражению материала лишь для
того, чтобы оградиться. В результате анализа характерной защиты росло понимание того,
что его отношения с отцом были не такими, как это ему представлялось, и что они
наносили вред его развитию.
Каждый раз, когда он подходил вплотную к фантазии об убийстве, его тревога
усиливалась. Сновидения становились короче и реже, но яснее, а связь с аналитической
ситуацией усиливалась. Материал, который прежде использовался как заграждение,
больше не появлялся. Все было тесно связано с комплексом отца: возникали фантазии о
том, чтобы быть женщиной, имело место желание инцеста. Следующие шесть недель
сопровождались появлением несомненно кастрационных видений. Это происходило без
каких бы то ни было интерпретаций или намеков с моей стороны:
1. Я лежу на своей кровати, вдруг кричу и вижу, что мой школьный директор
сидит на мне верхом. Я борюсь с ним и подминаю его под себя, но одна его рука остается
свободной, и он хватает меня за пенис.
2. Мой старший брат влезает в нашу комнату через окно. Он говорит кому-то,
чтобы ему принесли меч, поскольку он хочет убить меня, но я опережаю его и убиваю
первым.
Здесь видно, что основной конфликт с отцом проявляется яснее и яснее без особых
усилий с моей стороны, только как результат точного анализа сопротивления.
На этом этапе возникли повторные блоки и определенные проявления недоверия
анализу. Теперь сопротивление было связано с вопросом оплаты: пациент не верил в мою
честность. Сомнения и недоверие возникали, как только он приближался к своему чувству
ненависти по отношению к отцу, к кастрационному комплексу и фантазии об убийстве.
Надо заметить, что сопротивление временами маскировалось под фемининную
капитуляцию, но теперь было нетрудно заглянуть под эту маску.
После пятинедельного перерыва анализ возобновился. Пациент, который никуда не
уезжал на время отпуска, жил все это время вдвоем с приятелем, поскольку родители
были в отъезде, а он боялся оставаться один. Его тревожные состояния не исчезли,
напротив, после того, как он перестал посещать меня, они стали еще интенсивнее. В связи
с этим он сказал мне, что в детстве всегда боялся, если мать куда-то уезжала, что ему
всегда хотелось ее удержать и что он злился на отца, если тот вел мать на концерт или в
театр.
Постепенно прояснилось, что помимо отрицательного отцовского переноса у моего
пациента была сильная тенденция к материнскому переносу. Эта тенденция
присутствовала с самого начала вместе с реактивной пассивно-фемининной позицией. За
время перерыва пациент почувствовал, что со мной ему очень безопасно. Он ощутил, что
со мной чувствует себя защищенным, как с матерью. Но для нежного материнского
переноса были еще помехи, и анализировать этот перенос было слишком рано. Реактивно-
фемининный отцовский перенос после перерыва остался таким же сильным, как прежде.
Мой пациент снова говорил смиренно и покорно, так же, как и в начале анализа, и снова
— о своих отношениях с матерью.
На третий или четвертый день после возобновления анализа он увидел два
сновидения о желании кровосмешения, своей инфантильной позиции по отношению к
матери, кроме того, имела место фантазия о пребывании в материнской утробе. В связи с
этим он вспомнил сцену, когда мать купала его в ванной. Она мыла его, хотя ему было
больше двенадцати лет, и он не понимал, почему приятели дразнили его за это. Затем он
припомнил детский страх того, что бандиты могут проникнуть в комнату и убить его.
Другими словами, анализ уже возродил инфантильную тревожную истерию, несмотря на
то, что отсутствовали соответствующие интерпретации или намеки. Глубокий анализ этих
сновидений не проводился, поскольку в целом позиция была опять довольно зыбкой. Сон,
который приснился ему следующей ночью, был определенней:
1. Я иду по Арнбректхолу, где проводил летние каникулы, когда мне было около
пяти или шести лет. Мне хочется освежить свои детские впечатления. Вдруг я попадаю в
одно место, из которого можно выбраться только через замок. Привратник открывает
ворота и говорит, что я не могу посетить замок в это время. Я отвечаю, что это мне это не
нужно, я только хочу пройти через него. Появляются владельцы замка и старая леди,
которая поражает меня своим кокетливым поведением. Я хочу удалиться, но вдруг
замечаю, что потерял ключ (который открывает мои сундуки и кажется очень важным
для меня) в шкатулке, принадлежащей старой леди. Я чувствую неловкость, которая
исчезает, когда шкатулка открыта и ключ возвращается ко мне.
2. Моя мать зовет меня, она находится наверху, в верхней части дома. Я беру
газету, сворачиваю ее в форму, напоминающую пенис, и иду к матери.
3. Я в большой комнате с кузиной и матерью. Моя кузина, чей взгляд мне очень
приятен, одета в одну сорочку, я — тоже. Я обнимаю ее. Вдруг я обнаруживаю, что я
гораздо меньше ее ростом, и мой пенис находится где-то между ее коленями и
гениталиями. У меня происходит эякуляция, и я страшно смущаюсь, потому что на моей
сорочке может остаться пятно, которое мне не смыть.
В образе кузины он видел свою мать. То, что он был раздет, подразумевает, что он
никогда не снимает одежды в случае попытки совершить коитус, что он испытывает
смутный страх перед этим действием.
Во сне кровосмесительная фантазия (2-я и 3-я части) и кастрационная тревога
(часть 1-я) выражены совершенно отчетливо. Почему же столь слаба цензура? Помня о
его обычных обманных маневрах, я избегал интерпретаций и не пытался вызывать
ассоциации. Я в первую очередь хотел, чтобы тема развернулась шире, важнее было то,
что ее нельзя было обсуждать,
пока не проявилось открыто и не было устранено
следующее трансферентное сопротивление
.
Это сопротивление не заставило себя ждать. Оно появилось при обсуждении
второй части сновидения, когда я позволил себе (оправдывая это своими обширными
познаниями) некоторые замечания. Я обратил внимание пациента на тот факт, что он уже
видел раньше сон о бумажном пенисе. Это замечание было излишним, и он отреагировал
на него, несмотря на откровенное содержание сна, одним из своих типичных
сопротивлений: «Да, правильно, но... » Следующей ночью у него был тяжелый приступ
тревоги, и он увидел два сновидения: одно было связано с «денежным сопротивлением»
(трансферентная кастрационная тревога), а другое привело нас глубже, к первосцене,
которая во время последнего анализа питала «денежное сопротивление».
1. Я нахожусь в толпе, стою перед развлекательным заведением. Вдруг я замечаю,