ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 06.10.2020
Просмотров: 5214
Скачиваний: 28
понаблюдав за ходом анализа; он знал, чего ждать в каждый конкретный момент. Такое
поведение тем не менее не несло в себе элементов сотрудничества, а напротив,
трактовалось как крайне хитрый маневр, направленный на избегание. Следующая задача
заключалась в том, чтобы лишить его этого «оружия», что можно было осуществить
только путем последовательного анализа функционирования его маневра крайне
осторожными
интерпретациями. Пациент продолжал
свою интеллектуальную
деятельность, но вскоре почувствовал себя небезопасно и некомфортно и в конце концов
начал яростно протестовать, говоря, что я отказываюсь его понимать, что его
интеллектуальная поддержка свидетельствует о готовности сотрудничать и прочее. Тогда
я усилил свои интерпретации, касающиеся его интеллектуальной деятельности,
подчеркивая, что такова его защита от любых неожиданностей. Я сказал ему, что он ведет
себя, как хитрая лиса. Однажды после непродолжительного возбуждения его защитное
поведение разбилось вдребезги, и произошло это так. Сперва он вновь посетовал на то,
что я больше не понимаю его, а затем его вниманием постепенно завладела сцена,
относящаяся к трехлетнему возрасту, и о которой он уже упоминал, но без деталей и
аффекта. Он повредил при падении левую руку, нужна была операция. Отец ободрял его
на пути в больницу. Теперь, рыдая, он вспоминал следующие подробности: они
проходили мимо витрины магазина, в которой были выставлены игрушечные звери, двух
из них он помнит отчетливо —
лису
и северного оленя с большими рогами. В ту нашу
встречу он не вспомнил, что происходило между этим наблюдением и операцией. Позже,
однако, он увидел себя лежащим на операционном столе со связанными руками и
напряженными в ожидании плечами. Ему почудился запах хлороформа, и вдруг он
вспомнил
маску
с хлороформом. Когда ему на лицо наложили эту маску, он подумал: «Но
это же лицо той лисы, которую мне хотелось!» Лисья голова и маска с хлороформом на
самом деле имеют схожие очертания. Будучи ребенком, он слышал, что лисы попадают в
капканы, которые зажимают лапу животного и «ломают ее кость». По пути в больницу
мальчик использовал весь свой интеллект, чтобы избежать надвигающейся беды;
возможно, именно тогда его интеллект
впервые сработал как защита от угрожающей опасности. Та опасность, которую
представлял собой анализ, тоже отводилась хитрым, «лисьим» способом. Пациент
отчетливо вспомнил, как в результате, затратив на поиски выхода колоссальные усилия,
он в конце концов решил: «Все бесполезно, это совершенно бессмысленно. Я попался».
Теперь стало ясно,
что
составляло основу одной из его слабостей: он был так хитро
пойман, что не мог сформировать ни позитивного политического мнения, ни произвести
никакого действия, поскольку его мучил страх. Всю свою жизнь он ощущал себя лисой в
капкане, и по-лисьи хитроумно он нейтрализовывал детский страх быть лисой, пойманной
в капкан.
5. ПЕРЕПЛЕТЕНИЕ ЗАЩИТНЫХ СИЛ
Было бы ошибочно считать, что за утратой или устранением единственной защиты
может последовать высвобождение и восстановление либидинального функционирования
или что это даст пациенту возможность свободно выражать ассоциации. Правда, часто
бывает так, что после устранения одного слоя защитного механизма высвобождается
аффект и выносит на поверхность материал детских переживаний. Терапевт упустит шанс
полного разрушения панциря, если на этом этапе не ограничится работой
непосредственно только с той частью «всплывающего» материала, которая связана с
актуальной ситуацией переноса. Он обнаружит, что брешь в панцире скоро закроется и
все пойдет по-прежнему. Эти небольшие прорывы, следующие за устранением
индивидуальных пластов панциря, нельзя путать с окончательным его разрушением.
Разница заключается в специфической структуре закованного в панцирь психического
аппарата, которую можно назвать переплетением защитных сил и описать следующим
образом.
Если, к примеру, раскрыто значение чрезмерно вежливого обращения, которое
составляет верхний слой защитной функции, проявляется то, что отводилось, скажем,
агрессия. Даже если это проявление агрессии происходит открыто, было бы неверно в
этот момент говорить пациенту, что он пережил инфантильную агрессивность. Ведь эта
агрессия не только выражает инфантильное отношение к миру, но и сама по себе является
защитой от чего-то скрытого на глубине, например, от пассивно-анальных импульсов.
Если преуспеть в устранении и этого слоя защиты, может случиться так, что проявится не
предполагаемая пассивность, а уход от контакта в форме безразличного отношения к
аналитику и т. д. Подобная «бесконтактность», несомненно, является защитой, скажем,
против ожидаемого непринятия со стороны аналитика. Успешно преодолев
бесконтактность путем выведения на поверхность страха непринятия, можно
натолкнуться на глубинный инфантильный страх потерять объект любви, страх, который в
то же время представляет собой защиту от глубинного импульса агрессии, направленного
на когда-то отказавший в любви объект. Этот пример можно варьировать, дополнять или
упрощать в соответствии с типом. Например, глубоко скрытая агрессия, которая теперь
проявилась, сама по себе не является выражением исходных деструктивных стремлений,
но может выполнять функцию отведения интенсивных орально-нарциссических
тенденций. В этом случае ее вновь необходимо интерпретировать с точки зрения анализа
характера как защиту, а не как вегетативную инстинктивную потребность. Пласты или
слои панциря, таким образом, переплетаются: каждый отведенный импульс выполняет
еще и функцию отведения более глубоко вытесненного импульса. Возвращаясь к
рассмотренному выше случаю, хочу заметить, что только анализ орально-нарциссических
потребностей в любви как защиты против исходных оральных и генитальных импульсов
смог обеспечить прорыв вегетативного возбуждения. Пока оставались непроработанными
разнообразные защитные функции, финальный прорыв не мог пройти успешно. Эта
работа потребовала бесконечного терпения и полной уверенности в том, что в конце
концов прорвется исходный инстинктивный импульс, который не выполняет функцию
защиты. Когда мы подходим к этой точке, пациент, как правило, уже восстанавливает
свою генитальность. Переплетение защитных функций, однако, все еще требует
интенсивного и детального клинического изучения. В связи с этим нам необходимо
обсудить в концепцию Кайзера
*
, который уверен, что можно вообще обойтись без
интерпретаций. Ошибка Кайзера заключается в том, что он ограничивает понимание
интерпретации процессом выведения в сознание вытесненного, в то время как в моей
книге «Анализ характера» этот термин означает любой вид аналитической коммуникации.
Трактовка Кайзера, ограничивающая смысл термина «интерпретация», может иметь свои
преимущества; в этом случае установление внешних аналитических связей или выявление
объективных черт характера не будет интерпретацией в строгом смысле этого слова. Но
даже приняв ограничение смысла термина, со словами Кайзера о том, что
последовательный анализ сопротивления не только делает всякое интерпретирование
лишним, но и ошибочным, я могу согласиться только на уровне теоретических
принципов. Рассуждая таким образом, он забывает, что моя формулировка
«окончательной интерпретации» необходима с точки зрения практики до тех пор, пока
техника анализа характера не усовершенствуется до такой степени, что при поиске выхода
из лабиринта защит больше не будет возникать трудностей. Утверждение Кайзера
корректно только для идеального случая работы по анализу характера. Должен признать,
что я все еще далек от этого идеала и до сих пор нахожусь в поисках, проводя сложную,
особенно учитывая наличие бесконтактности и переплетения зашит, работу по
разрешению защитных образований. Столь трудной характерно-аналитическую работу
делает условие сексуально-экономического подхода (не принятое в расчет Кайзером),
требующее действовать таким образом, чтобы максимальное количество сексуального
*
«Probleme der Technik». Internat, f. Psychoan., 1934.
возбуждения концентрировалась в гениталиях и, таким образом, проявлялось как
оргастическая тревога.
6. ОТСУТСТВИЕ КОНТАКТА
Ранее характерно-аналитическое представление о характерном панцире было
следующим: он аккумулирует все вытесненные защитные силы; и его можно разбить,
анализируя способы поведения. Позже оказалось, что такое понятие о панцире не было
полным. Более того, выяснилось, что хотя основательное разрушение моделей поведения
приводит к достаточно глубокому прорыву вегетативной энергии, тем не менее процесс
остается незавершенным, и этому не находилось объяснения. Возникало чувство, что
пациент не хочет отказываться от некоторых элементов своей «нарциссической позиции»
и знает, как скрыть их от себя и от аналитика, причем делает это довольно хитро.
Поскольку, с одной стороны, анализ активных защитных сил и характерологического
реактивного образования казался полным, а, с другой стороны, существование этого
неопределенного остатка не вызывало сомнений, мы сталкивались с трудной проблемой.
Теоретическая концепция панциря была точной: общая сумма вытесненных импульсов,
направленных во внешний мир, противостояла общей сумме защитных сил, сохранявших
вытеснение; то и другое формировало функциональное единство характера пациента. Где
же искать неизвестный остаток, когда и вытесненное и силы вытеснения уже были
обнаружены?
Гипотеза, заключающаяся в том, что один и тот же импульс, направленный во
внешний мир одновременно выполняет защитную функцию от эго, не решает задачу, хотя
и способствует изучению структуры эго. Иллюстрация из клинического опыта
демонстрирует нам что скрытый остаток панциря можно обнаружить в феномене
психической бесконтактности.
У пациента, о котором я уже упоминал, анализ выявил отсутствие контакта с
миром (он не интересовался им и не был подвержен его влиянию), скрытое за реактивной
пассивно-фемининной позицией. Сам пациент этого не сознавал, напротив, его пассивно-
фемининное стремление опираться на других вводило его в иллюзию, создавая
обманчивое представление, что он находится в интенсивных отношениях с внешним
миром. Это оказалось сложным противоречием. С одной стороны, имела место
либидинальная прилипчивость, его готовность помочь и услужить (вроде бы налицо
интенсивные объектные связи), а с другой — несомненное отсутствие контактности.
Ситуация прояснилась, когда нам удалось, опираясь на его истории, понять, что попытки
и готовность оказать помощь выполняли не только функцию отведения вытесненных
афессивных импульсов, но и компенсировали отсутствие контактности с миром. Мы
должны выделить, во-первых, вытесненные импульсы, во-вторых, вытесняющие
защитные силы, а в-третьих, пласт психической структуры, лежащий между ними, —
отсутствие контактности.
Последнее представляло собой на первый взгляд не динамическую силу, а
ригидное статичное образование, некую стену в психическом организме, возникшую в
результате конфликта между двумя противопоставленными либидинальными потоками.
Эту структуру легче всего было понять, обратившись к истории пациента.
Просматривая клинические записи, сделанные после того, как у пациента
обнаружилось отсутствие контактности, я выяснил, что это надо рассматривать, как
обычное невротическое явление, как изменение функции импульса. Сперва я обосную
теоретическую концепцию отсутствия контакта, а затем изложу ее историю, приводя по
ходу дела клинические примеры. Когда либидинальные тенденции, направленные вовне,
сдерживаются запретом, исходящим из внешнего мира, между инстинктивными и
сдерживающими силами может установиться равновесие. Это состояние как будто
статично. Возможно, что основа фиксации импульсов на ранних стадиях развития — как и
фиксация психического сдерживания — и есть это динамическое состояние. Подобное
можно описать следующим образом: когда импульс сталкивается с запретом, он может,
как мы уже сказали, расщепиться. Часть его оборачивается против себя самого
(реактивное образование), а часть — сохраняет прежнюю направленность на внешний
мир. Однако теперь динамическая ситуация изменяется за счет диссоциации и
возникновения противоположных тенденций. В той точке, где две тенденции —
направленная на себя и направленная вовне — расщепляются, должно иметь место
состояние парализованности или ригидности, возникшее в результате противостояния
двух противоположных сил. Но это не только вспомогательная гипотетическая концепция.
Однажды поняв суть этого процесса и предложив пациенту детально описать его чувства,
можно обнаружить, что он очень тяжело переживает это сдерживание, несмотря на какие
бы то ни было объектные отношения, которые могут присутствовать в этот момент. Я
хочу представить здесь несколько наиболее обычных клинических проявлений данного
ди-намико-структурного состояния.
Чаще всего встречается чувство внутреннего одиночества, которое имеет место,
несмотря на широту социальных и объектных взаимоотношений. Иногда можно
обнаружить чувство «внутренней омертвелости». Эго несомненно служит основой
компульсивно-невротической и шизоидной деперсонализации; у шизофреников такое
состояние непосредственно представлено в форме ощущений расщепления. Если
пациенты чувствуют себя необычно, переживают разобщенность и отсутствие интереса,
то происходит это из-за конфликта между объектно-либидинальной тенденцией и
стремлением уйти в себя. Расщепление и амбивалентность ясно выражают это; а
отсутствие интереса является результатом уравновешенности противоположных сил. В
связи с этим представление об отсутствии контакта как о чем-то статичном, устойчивом,
подобном стене — не корректно. Это не пассивная позиция, а динамическое
взаимодействие двух противоположных сил. То же самое справедливо для компульсивных
невротиков, блокирующих аффект, а также для кататонической ригидности. На мой
взгляд, здесь достаточно нескольких этих примеров.
После разрушения панциря мы наблюдаем у пациентов изменение вегетативного
потока и блокирование аффектов. Восстановление вегетативного потока представляет
собой самую важную терапевтическую цель, переход от текучего состояния к состоянию
«замороженности» — одна из наиболее важных теоретических и терапевтических
проблем. Подобные состояния заблокированных аффектов наблюдаются у людей в
условиях войны и среди политических заключенных. Здесь импульсы ярости
сдерживаются жесткой внешней силой. Поскольку постоянное колебание между одним и
другим направлениями постепенно становится невыносимым, возникает подавленность,
которая свидетельствует о наличии противостояния двух сил, но не о состоянии
пассивности или окончательном застывании динамического состояния. Доказательством
этому служит тот факт, что подобное состояние подавленности — в результате внешних
условий или наших характерно-аналитических усилий — снова может распасться на
составные части, в которых данная подавленность присутствует в той же степени, что и
сексуальность, и тревога, поскольку это второй, противоположно направленный
вегетативный поток.
У наших пациентов мы обнаружили вытесненные импульсы, вытесняющие силы и
находящееся между ними отсутствие контакта, которые существуют бок о бок и
действуют одновременно. Анализ же выявляет определенную последовательность
исторического развития. Это видно на следующем примере.
Рис. 3.
Схема сдерживания
Этот пациент очень страдал от чувства внутренней омертвелости, в отличие от
ранее упомянутого нами, который не воспринимал этого состояния. Внешне пациент был
чрезмерно вежлив, сдержан и даже величав. Люди со свободной вегетативной
подвижностью чувствовали в нем некую ригидность и безжизненность, а у него не было
более заветного желания, чем обрести способность «чувствовать мир» и стать «текучим».
Характерно-аналитическое высвобождение аффектов его поведения привело к полному
реактивированию тех инфантильных ситуаций, в которых образовалась его
бесконтактность, а также страстное стремление ощутить себя живым. Одним из явных
невротических симптомов этого человека был интенсивный страх объектной любви; он
впадал в сильную депрессию, если, целуя женщину, не испытывал немедленной эрекции.
Анализ выявил, что помимо этого он испытывал страстное стремление к живому
объектному взаимодействию, сильную тенденцию уступать объекту при малейшей
провокации. Эта склонность возникла из-за страха собственной ненависти к каждому
объекту, к которому он хотел направить свой «поток». Важно заметить, что он страдал
нечувствительностью пениса, то есть отсутствием вегетативного контакта. Такие
проявления чаще всего встречаются у компульсивных характеров. Их формула «новой
жизни», которую они постоянно стремятся начать, связана с чувством, что они не смогут
стать «иными», то есть живыми и продуктивными, а не ригидными и безжизненными. Эта
формула представляет собой выражение последних остатков вегетативной подвижности и,
как правило, сильнейшее побуждение к обретению здоровья. Вернемся к нашему случаю.
Когда была устранена нечувствительность пениса, бесконтактность тоже исчезла,
появляясь только в тех случаях, когда вновь возникало генитальное отклонение. Эта связь
между отсутствием психического контакта и физиологической нечувствительностью, с
одной стороны, и психическим контактом и вегетативной возбудимостью, с другой,
вытекала из ранней истории пациента. Вот ее краткое изложение.
Пациент испытывал сильное генитальное желание, направленное на мать. Его
первые попытки генитального сближения получили отпор. Важно отметить, что мать
допускала любой негенитальный контакт — она позволяла лежать рядом с ней, обнимать
ее и т. д.; более того, она поощряла подобные контакты. В результате генитальной
фрустрации у этого человека развилась сильная агрессивно-садистская позиция по
отношению к матери, которая была вытеснена страхом наказания. Он оказался в
серьезном конфликте. С одной стороны, он испытывал нежную любовь к матери и
стремился к физическому контакту с ней. С другой — ненавидел ее и боялся этой
ненависти, как боялся и генитального влечения, опасаясь потерять объект любви. Позже
при каждом увлечении женщиной генитальное влечение, которое было более или менее