Файл: Райх В. - Анализ характера.pdf

Прежде  чем  сделать  теоретические  выводы, давайте  обратимся  к  клиническим

фактам, имеющим  отношение  к  связи  между  мышечным  тонусом  и  сексуальным
напряжением. Во  время  анализа  характера, когда  в  результате  разрушения  характерной
ригидности начинает появляться мускульное напряжение, возникает одна из трех реакций:
тревога, деструкция  или  либидинальный  импульс. Последний  означает  протекание
возбуждения и телесных флюидов к периферии, первый — поток, направленный в центр
организма. Деструктивное возбуждение тоже соответствует возбуждению, направленному
к  периферии,  но  только  к:  мышцам  конечностей.  Ясно,  что  все  три  типа  базовых
возбуждений  можно  освободить  от  мускульного  панциря. Итак, можно  сделать
следующее  заключение: хронический  мышечный  гипертонус  представляет  сдерживание
всякого вида  возбуждения, удовольствия, тревоги  и  ненависти. Это  выглядит  так, будто
сдерживание жизненного функционирования (либидо, тревоги, деструкции) подменилось
образованием  мышечного  панциря  вокруг  центра  биологической  личности. Если
характерная  формация  столь  тесно  связана  с  тонусом  мускулатуры, мы  правы, делая
вывод о функциональной идентичности невротического характера и мышечной дистонии.
Ниже  мы  рассмотрим  факты,  подтверждающие  этот  и  другие  выводы,  которые  могут
ограничить  валидность  концепции  о  функциональной  идентичности  характерного
панциря и мышечного панциря.

С точки зрения внешних проявлений сексуальное обаяние связано с расслабленной

мускулатурой и свободно протекающей психической активностью. Ритм движения, смена
напряжения  и  расслабления  мышц  сочетаются  с  модулированной  речью  и  общей
музыкальностью;

с

такими  людьми  сразу  возникает  чувство  психического  контакта.

Очарование детей, у которых еще нет вытеснения, особенно в анальной сфере, основано
на  том  же  самом. Ригидные  неловкие  и  аритмичные  люди  производят  впечатление
психического одеревенения, специфической окостенелости и неподвижности; речь плохо
модулирована, и их нельзя назвать музыкальными. Многие из них никогда не «оттаивают»
и  способны «чуть-чуть  отпустить  себя» в  условиях  интимного  знакомства. Опытный
наблюдатель в таких случаях сразу заметит изменение в действиях мускулатуры. Нельзя
сказать, что психическая и соматическая ригидности выражаются одна через другую, они
составляют  форму  единого  функционирования. Крепко  закованные  в  панцирь  люди
производят  впечатление  неэротичных, а  кроме  того, лишенных  чувства  тревожноси. В
зависимости  от  толщины  панциря  ригидность  может  сочетаться  с  внутренним
возбуждением различной степени.

Меланхоличные  или  депрессивные  люди  обладают  застывшим  одеревенелым

лицом, точно  каждое  движение  требует  преодоления  сопротивления. При  маниакальных
состояниях, напротив, импульсы внезапно заполоняют всю личность. При кататоническом
ступоре  психическая  и  мышечная  ригидности  полностью  идентичны, а  разрешение
ситуации возвращает таким людям психическую и мышечную подвижность.

Здесь мы достигаем некоторого понимания природы смеха (выражение радости на

лице) и  природы  горя (выражение  подавленности, депрессии). Во  время  смеха  лицевая
мускулатура  сокращается, а  когда  человек  переживает  горе, она  становится  вялой. Это
соответствует тому факту, что мышечные сокращения (диафрагмальный клонус

*

, смех, о

котором говорят «живот надорвешь») являются парасимпатическими, либидинальными, в
то  время  как  вялость  мышц  связана  с  симпатическим  функционированием  и
антилибидинальна.

Возникает вопрос, может ли «генитальный характер», не страдающий хроническим

застоем  энергии, иметь  мышечный  панцирь? Если  да, то  это  опровергает  мой  тезис  о
функциональной  идентичности  характерного  и  мышечного  панциря. Дело  в  том, что
генитальный  характер  тоже  имеет  сформированный «характер». Наблюдения  за  такими
людьми  показали, что  и  здесь  налицо  определенное «панцирное  покрытие», что

*

 Быстрые ритмические сокращения мышц или группы мышц. —

Прим. ред.

способность  избегать  неудовольствия  и  тревоги  достигается  формированием
периферического панциря. В этих случах общая поза и выражение лица тоже становятся
более  напряженными, сексуальная  возбудимость  и  способность  к  сексуальному
удовольствию  снижаются, так  же  как  порой  и  работоспособность. При  этом  свободно
протекающая, удовлетворяющая  работа  заменяется  механическим  и  не  приносящим
удовольствия  спектаклем. В  связи  с  этим  счастливая  сексуальная  жизнь  является
наилучшей  структурной  основой  для  продуктивной  деятельности. Различие  здесь
заключается  в  том, что  в  случае  невротического  панциря  мышечная  ригидность
хроническая  и  действует  автоматически, генитальный  же  характер  сам  распоряжается
своим панцирем: он может «пустить его в дело» или «вывести из игры» по собственной
воле. С  точки  зрения  сексуальной  экономики  неважно, что  биопсихическая  энергия
становится  связанной, важно, в  какой  форме  это  происходит  и  может  ли  снизиться
доступность  этой  энергии. Целью  психической  гигиены  не  может  быть  предупреждение
способности  формирования  панциря,  она  (цель)  может  состоять  только  в  том,  чтобы
обеспечить  гарантию  максимальной  вегетативной  подвижности, то  есть  формирование
такого  панциря, который обладал  бы  подвижностью. Это — задача, которая  недоступна
ни одному из существующих ныне воспитательных и моральных институтов.

Следующий  пример  продемонстрирует  функциональные  взаимоотношения  между

характерной установкой, мышечным напряжением и вегетативным возбуждением. В этом
пациенте  больше  всего поражало, что  все  его высказывания  были поверхностны; он  сам
чувствовал, что все это не более чем «болтовня», даже при разговоре о серьезных вещах.
Позже  стало  понятно, что  эта  поверхностность  и  есть  центральное  характерное
сопротивление, которое  позволяет  ему  свести  к  нулю  всякий  аффективный  импульс.
Выяснилось  также, что «болтовня» и «поверхностность» соответствуют  его
идентификации  с  мачехой, которую  характеризовали  те  же  черты. Эта  идентификация
обусловила  возникновение  пассивно-фемининного  отношения  к  отцу: болтовня  была
попыткой победить, умилостивить и развлечь гомосексуальный объект, «задобрить» его,
как  опасного  зверя. Но  кроме  того, она  играла  роль  замещающего  контакта, поскольку,
как позже показал анализ, контакта с собственным отцом этот пациент не имел. Болтовня,
таким  образом, имела  троякий  смысл: пассивно-фемининное  ухаживание (вегетативная
функция), защиту  от  агрессивных  импульсов (функция  панциря) и  компенсацию
отсутствия контакта. Психическое содержание этой поверхностности можно представить
следующим образом: «Мне надо одержать победу над отцом, я должен умилостивить его
и быть ему приятным; но вместе с тем я чувствую пустоту, я не забочусь о нем, на самом
деле  я  его  ненавижу;  я  не  могу  показать,  что  с  самого  начала  у  нас  с  ним  не  был
установлен  контакт». Неловкость  этого пациента  и  его мышечная  скованность  поражали
не  меньше, чем  описанное  психическое  поведение. Он  лежал  на  кушетке, застыв, как
доска,  совершенно  неподвижно.  Было  ясно,  что  любые  аналитические  «ухищрения»
бесполезны, пока  не  разбит  его  мышечный  панцирь. Несмотря  на  то  что  пациент
производил  впечатление  понятливого  и  восприимчивого  человека, он  отрицал, что
чувствует  тревогу; у  него  были  моменты  сильной  деперсонализации, он  ощущал  себя
бесчувственным. Но на этой стадии сами по себе детские переживания были неважны, как
и их  связь с невротическим симптомом. Они имели огромное значение только в связи с
его  закованностью  в  панцирь. Перед  нами  стояла  задача  пробить  панцирь  и
выкристаллизовать из него историю детства и подавленное вегетативное возбуждение.

С  самого  начала  поверхностность  проявилась  в «страхе  смерти» или  страхе

падения. Этот  пациент  долгое  время  очень  боялся  упасть, скатиться, провалиться  в
бездну,  вывалиться  из  лодки  в  воду,  выпасть  из  несущихся  с  горы  саней  и  т.  д.  Скоро
выяснилось, что его страхи основывались на страхе, вызванном типичными ощущениями
в  области  диафрагмы, которые  испытывает  человек, катаясь  на  американских  горках. В
своей  книге «Функции  оргазма» я  писал, что  страх  оргастического  возбуждения  часто
выражается страхом падения. Было неудивительно обнаружить, что этот пациент страдал

сильным  оргастическим  нарушением  как  раз  такого  рода. Поверхностность, таким
образом, была не только пассивной позицией, она выполняла совершенно определенную
функцию: была  активной  установкой, защитой  от «страха  смерти» и  страха  перед
вегетативным  возбуждением. Итак, совершенно  ясно, что  между  двумя  отклоняемыми
состояниями — страх  падения  был  идентичен  страху  вегетативного  возбуждения —
существовала связь. В чем эта связь заключалась?

Пациент  вспомнил, что  в  детстве  на  качелях  каменел, как  только  возникали

ощущения  в  области  диафрагмы. С  этого  времени  появилось  мышечное  состояние,
которое  характеризовалось  неритмичностью  и  отсутствием  координации, а  также
неловкостью. Возможно, музыкальный  теоретик  обратил  бы  внимание  на  полную
немузыкальность пациента, которая, однако, имела определенную историю. Что касается
отсутствия контакта и мышечного панциря, анализ выявил, что данный дефект возник из-
за защиты от вегетативного возбуждения. Пациент вспомнил, что его мать, когда он был
маленьким, пела  ему  сентиментальные  песни, которые  очень  возбуждали  его, вызывая
напряжение и двигательное беспокойство. Когда же в результате фрустрации он вытеснил
либидинальное  влечение  к  матери, его  музыкальность  постигла  такая  же  участь.
Произошло  это  не  только  потому,  что  переживания,  связанные  с  музыкой,  составляли
интегральную  часть  отношений  с  матерью, но  и  потому, что  он  не  мог  выдержать
вегетативного  возбуждения, возникающего  от  песен, а  также  возбуждения,
испытываемого во время детской мастурбации и служившего причиной сильной тревоги.

В  сновидениях  сопротивление  пациента  против  неприкрытого  бессознательного

материала часто представлялось в виде страха, например, падения в подвал или пропасть.
Такая связь не подлежит сомнению, но ее не так-то просто объяснить. Почему, например,
бессознательное  ассоциировалось  с  глубиной, а  страх  бессознательного  со  страхом
падения? Задача  решалась  следующим  образом: бессознательное  представляло  собой
резервуар  вытесненного  вегетативного  возбуждения, то  есть  возбуждения, которое  не
получало  разрядки. Здоровый  индивид  переживает  это  как  сексуальное  возбуждение  и
удовлетворение; люди, сдерживающие  вегетативную  подвижность, переживают  его  как
неприятные  ощущения  тревоги  или  давления  в  области  солнечного  сплетения. Эти
ощущения очень похожи на те, что возникают при испуге, резком спуске в лифте или на
американских  горках, а  также  на  ощущения  сжатия  в  области  гениталий, возникающие,
когда  стоишь  над  обрывом  и  смотришь  вниз.  В  таких  ситуациях  вместе  с  мыслью  о
падении  возникают  ощущения  сжатия  гениталий. Таким  образом, при  возникновении
мысли об угрожающей опасности организм ведет себя так, будто она реально существует,
и происходит уход в себя. Поскольку при испуге возбуждение и телесная жидкость уходят
к центру организма, а в случае настоящего падения этот процесс имеет место в качестве
автоматической  реакции  организма, становится  ясно, что  мысль  о  глубине  и  падении
должна  быть  идентична  ощущениям  центрального  возбуждения  в  организме. Это
позволяет  нам  понять  обычно  ускользающий  от  внимания  факт,  что  многие  люди
переживают качание на качелях или катание на американских горках со смесью страха и
удовольствия. Согласно  сексуально-экономической  концепции  тревога  и  удовольствие
есть  не  что  иное, как  все  то  же  вегетативное  возбуждение, протекающее  в
противоположных  направлениях. Вернемся  к  нашему  пациенту. Его  страх
бессознательного  действительно  был  объективно  идентичен  страху  глубины. Теперь  его
поверхностность  становилась  сексуально-экономически  понятна  как  активная  установка,
сформированная для того, чтобы избежать вегетативного возбуждения, порожденного как
тревогой, так  и  удовольствием, но, поскольку  последнее  сопровождалось  тревогой, оно
вызывало неудовольствие.

Оставалось  неясно, какова  же  связь  между  мышечной  ригидностью  и

характерологической  поверхностностью  и  бесконтактностью. Можно  сказать, что
мышечный панцирь исполнял в физиологическом поведении ту же самую функцию, что и
бесконтактность  и  поверхностность  в  характерологическом  и  психическом  поведении.

Поскольку  сексуально-экономическое  представление  о  базовых  отношениях  между
физиологическим  и  психическим  аппаратами  включает  не  только  отношения  общей
взаимосвязи, но  и  отношения  функциональной  идентичности  с  одновременным
существованием  противоположностей, возникает  следующий  вопрос: идентична  ли  с
функциональной  точки  зрения  мышечная  ригидность  с  характерным  панцирем,
бесконтактностью, блокированием аффекта и т. д. Антитетичные взаимоотноше-ния ясны:
физиологическое  поведение  детерминирует  поведение  психическое  и  наоборот. Но  это
менее  важно  для  понимания  психосоматических  связей, чем  их  функциональная
идентичность.

Я  приведу  еще  один  клинический  пример, чтобы  показать, как  вегетативная

энергия  может  освободиться  от  психического  и  мышечного  панциря. Пациента
характеризовала  интенсивная  фаллически-нарциссическая  защита  от  гомосексуальных
импульсов. Этот основной психический конфликт выражался в соматической ригидности
и  агрессии  компенсаторного  свойства. Было  чрезвычайно  трудно  добиться  осознания
этого  конфликта, так  как  он  яростно  боролся  против  прорыва  и  осознания  своих
гомосексуальных  склонностей. Когда  прорыв  все  же  произошел, у  пациента, к  моему
изумлению, случился  вегетативный  шок. Однажды  он  пришел  на  встречу  со  мной  с
одеревеневшей шеей, ужасной головной болью, расширенными зрачками, покрасневшими
глазами, бледной кожей, в совершенно угнетенном состоянии. Когда он двигал головой,
давление  в  ней  ослабевало, а  когда  нет — усиливалось. Картину  симпатикото-нии
дополняли  тошнота  и  рвота.  Пациент  вскоре  вышел  из  этого  состояния.  Этот  случай
подтвердил мою концепцию взаимоотношений между характером, сексуальным застоем и
вегетативным возбуждением. Здесь просматривалась проблема шизофрении. Связь между
вегетативным  и  характерологическим, столь  удивительная  при  психозе, может  однажды
получить разъяснение с помощью названных выше понятий. Новое здесь заключается не в
связи между психическим  аппаратом  и вегетативной  системой, не  в  их функциональном
взаимодействии, а в том что:

1. Базовая функция психической жизни имеет сексуально-экономическую природу.
2. Сексуальность  и  тревога — идентичные  и  противоположно  направленные

возбуждения; они представляют собой свое базовое противоречие в вегетативной жизни,
имеющее единственно физическое происхождение.

3. Характерное образование возникает в результате ограничения биоэнергии;
4. Характерный панцирь и мышечный панцирь функционально идентичны;
5. Биоэнергия  может  быть  вновь  мобилизована, освобождена  из  характерного  и

мышечного панциря с помощью определенной техники и никакой другой.

Мне бы хотелось подчеркнуть, что теория, выросшая из характерно-аналитических

клинических  исследований, представляет  собой  только  начало  расширенного  понимания
функциональных  психосоматических  отношений, что  проблемы  гораздо  труднее  и
сложнее, чем это может показаться, глядя на результаты. Однако можно сформулировать
некоторые  фундаментальные  положения, которые  в  дальнейшем  помогут  нашему
знакомству  с  психофизическими  отношениями. Применение  функционального  метода
исследований  было  успешным, что  подтверждают  его  результаты. Однако  это
противоречит  попыткам  получить  полезные  знания  о  психосоматических  связях  с
помощью 

метафизически-идеалистических 

или 

механистично-каузально-

материалистических  методов. К  сожалению, здесь  невозможно  представить
фундаментальные  эпистемологические  моменты  того  метода, о  котором  л  рассказываю.
Отличие  сексуально-экономической  концепции  от  последних «организмических»
концепций  психофизиологических  взаимоотношений  заключается  в  функциональном
подходе и концентрации проблемы на функции оргазма.

10. ДВА ЗНАЧИТЕЛЬНЫХ СКАЧКА

ЕСТЕСТВЕННОГО РАЗВИТИЯ

*

Итак, мы  изложили  идею  связи  между  психикой  и  сомой, базирующуюся  на

обширном  клиническом  опыте. На  основе  данной  концепции  мы  можем  позволить  себе
сформулировать гипотезу для дальнейшей работы на этом поле, если хотим возделать его,
чтобы оно не казалось неплодородным или бесперспективным.

В ходе естественного развития было сделано два больших и стремительных скачка,

которые способствовали последовательному ходу процесса. Первый — от неорганической
в органическую, вегетативную жизнь. Второй — от органически-вегетативного развития в
психический  аппарат, в  частности  в  сознание  с  его  основной  способностью  к
самовосприятию. Органическое  выросло  из  неорганического, а  психическое — из
вегетативного. И  то  и  другое  в  функциях  и  процессах  сохранило  законы  действования
своих  матриц. В  сфере  органики  мы  обнаруживаем  те  же  основные  физические  и
химические закономерности, что и в области неорганического; в психике — те же базовые
реакции напряжения и расслабления, застоя и разрядки энергии, возбудимость и т. д., что
и в области вегетативного.

Функциональный  феномен, который  мы  находим  в  характерном  образовании  и

описываем, как  диссоциацию  и  антитезу, также, вероятно, управляет  переходом
неорганического в органическое и органически-вегетативного в психическое. В организме
органическое  занимает  полярное  положение  к  неорганическому, а  психическое — к
вегетативному

**

. Они едины и в то же время противопоставлены.

В  способности  психического  аппарата  развивать  сознание  и  самовосприятие,

наиболее  странные  и  неясные  функции  сознательной  психической  жизни  мы  видим
прямое  выражение  этой  противоположности; в  феномене  деперсонализации  функция
самовосприятия  предстает  в  патологически  искаженной  форме. Более  тщательное
изучение  деперсонализации  и  связь  этого  феномена  через  функциональный  метод,
возможно, поспособствуют разрешению проблемы сознания.

Я должен просить читателя рассматривать данные предположения как то, чем они

являются  на  самом  деле: черновыми  высказываниями  на  туманном  поле, на  котором
правильные  и  точные  положения  еще  не  обнаружены. Хотя  они  фундаментально
отличаются  от  прежних  взглядов  на  связь  психики  и  сомы, но  претендовать  на
серьезность  не  могут, пока  не  преуспеют  в  решении  тех  проблем, которые  продолжают
ждать  своего  решения  в  рамках  старых  воззрений (механистично-материалистического
или идеалистического) и которые, по-видимому, неприемлемы для них.

Эти основные вопросы жизни до сих пор остаются неясными, что требует от нас;

во-первых, быть  крайне  осторожными  при  формулировке  новых  взглядов; во-вторых,
бороться с теми взглядами, которые не ведут вперед и не продвигают нас хотя бы на шаг и
которые  представляют  собой  только  преждевременные  попытки  предвосхитить  еще
невозможное  решение  проблем. Путь, предшествующий  функциональной  психологии,
неопределен  и «полон  камней  преткновения». Только  теперь  сексуальная  экономика
нащупала  основание  в  некоторых  фундаментальных  формулировках  и  все  еще  ожидает
экспериментальных исследований оргазма. Один  момент, однако, совершенно  ясен: если
естественная  наука  однажды  преуспеет  в  реальном  разрешении  проблемы
психосоматических связей, результатом которого станут практические мероприятия, а не
только теории; достижения прозвонят «похоронный звон» всякому трансцендентальному
мистицизму, «абсолютно  объективному  духу» и  другим  подобным  идеологиям, которые
объединены  понятием «мистицизм» в  узком  и  широком  смысле. Вегетативная  жизнь
человека  представляет  собой  только  часть  общего  природного  процесса, в  вегетативном

*

Примечание 1945г.

См. мои оргонно-биофизические публикации в International Journal of Sex-economy &

Orgone-Reserch, 1942-1945.

**

 Данные утверждения неточны. Однако в то время еще рано было делать обязательные заключения,

связанные с отношениями «психического» к вегетативному и о сознавании первым и того и другого.