Файл: Бехтерев В.М. - Внушение и его роль в общественной жизни.pdf

но, не  касаясь  его, нельзя  не  признать, что  объяснение  автора  особой  внушаемости  толпы
ограничением  произвольных  движений  отличается  большою  туманностью. Автор  сам
указывает  на  ограниченность  произвольных  движений  в  одиночном  заключении, но  никто
еще  не  доказал, что при одиночном заключении внушаемость  нарастает  в  более  или менее
значительной  степени. Вообще  я  не  думаю, чтобы  ограничение  произвольных  движений
непосредственно  обусловливало  сужение  сознания  и  тем  способствовало  большей
внушаемости. По крайней мере к такому заключению нет достаточных оснований.

Но  ограничение  волевых  движений, по  нашему  мнению, имеет  значение  в  другом

направлении. Оно позволяет сосредоточить все активное внимание на известном предмете. В
этом отношении активное внимание, как волевой акт, стоит в обратном отношении к другим
волевым  или  произвольным  движениям. Когда  производится  ряд  волевых  движений, об
активном  внимании  не  может  быть  и  речи. С  ограничением  или  прекращением
произвольных  движений  является  возможность  сосредотачивать  активное  внимание  на  том
или  другом  предмете, но  такое  сосредоточение  активного  внимания, как  известно, легко
ведет к его утомлению, а с этим вместе и наступает благоприятная почва для внушаемости,
то  есть  для  введения  идей  и  чувствований  при  отсутствии  активного  внимания  в  общую
сферу сознания.

Когда  мы  хотим  гипнотизировать, мы  поступаем  таким  же  точно  образом.

Первоначально  мы  ограничиваем  произвольные  движения, требуем, чтобы  человек  сидел
спокойно и не говорил ни слова; затем мы требуем, чтобы он сосредоточил свое внимание на
фиксируемом предмете, на глазах гипнотизера, на идее о сне и пр. — все равно, на чем бы то
ни  было,  лишь  бы  это  сосредоточение  было  возможно  полным,  что  легко  достигается  при
ограничении  произвольных  движений. Но  как  всякий  волевой  акт, так  и  сосредоточение
внимания  не  может  быть  продолжительным. Вскоре  наступает  утомление, внимание
постепенно ослабевает, а вместе с ним исчезают все проявления личности.

То же происходит и в толпе. При ограничении произвольных движений все внимание

устремляется  на  слова  оратора, наступает  та  страшная  гробовая  тишина, которая  страшит
всякого  наблюдателя, когда  каждое  слово  звучит  в  устах  каждого  из  толпы, производя
могучее  влияние  на  его  сознание. При  этом  внимание  постепенно  утомляется  и  наступает
период, когда  открывается  обширное  поле  для  внушения. Спокойная  толпа  становится
толпой  возбужденной, и  здесь  достаточно  бросить  одно  недостаточно  взвешенное  слово,
чтобы оно сделалось искрой, приводящей к огромному пожару.

Этому  благоприятствует  в  особенности  то  обстоятельство, что  в  возбужденной  толпе

имеются  все  условия, благоприятствующие  общему  взаимовнушению, вследствие  чего
внушение, проникшее  в  сознание  нескольких  лиц, вскоре  благодаря  взаимовнушению
становится общим достоянием толпы.

Почему  толпа  движется, не  зная  препятствий, по  одному  мановению  руки  своего

вожака, почему она издает одни и те же клики, почему действует в одном направлении, как
по команде?

Этот  вопрос  занимал  умы  многих  авторов, вызывая  довольно  разноречивые  ответы.

Достаточно  упомянут  здесь  о  работах Sigheli, LeBon'a, Тагdе'а, Р. Janet и  др. Некоторые
признают  даже  существование  как  бы  особой  коллективной  души. Но  было  бы  излишне
входить здесь в какие-либо подробности по этому поводу. Достаточно заметить, что, как бы
мы ни смотрели на вопросы, относящиеся до коллективной души и до особых «психических
волн», распространяющихся  на  массу  лиц  одновременно  и  способных  при  известных
условиях  даже  к  обратному  отражению, не  может  подлежать  никакому  сомнению, что  в
основе  всего  лежит  могущественное  действие  в  толпе  взаимного  внушения, которое
возбуждает  у  отдельных  членов  толпы  одни  и  те  же  чувства, поддерживает  одно  и  то  же
настроение, укрепляет объединяющую их мысль и поднимает активность отдельных членов
до необычайной степени.

Благодаря этому взаимовнушению отдельные лица как  бы наэлектризовываются, и те

чувства, которые  испытывают  отдельные  лица, нарастают  до  необычайной  степени

напряжения, делая  толпу существом  могучим, сила  которого растет вместе  с возвышением
чувств  отдельных  ее  членов. Только  этим  путем, путем  взаимовнушения, находящего
благоприятную почву в общем состоянии народных масс, можно себе объяснить успех тех
знаменательных  исторических  событий, когда  нестройные  толпы  народа, воодушевленные
одной  общей  идеей, заставляли  уступать  хорошо  вооруженные  и  дисциплинированные
войска, действовавшие без достаточного воодушевления.

В  позднейшее  время  вопрос  этот  служил  предметом  обсуждения  на V конгрессе  по

криминальной антропологии в Амстердаме. Докладчиками явились д-ра

Jelgersma

 (Quelques

observations sur la psychologie des foules) и

Sigheli

 (Le crime collectif). Оба докладчика пришли

приблизительно  к  тем  же  выводам. д-ра

Jelgersma

  высказался  в  том  смысле,  что  в  толпе

чувство  преобладает  над  разумом, замечается  отсутствие  анализа  и  скорый  переход  от
побуждения  к  действию. Легковерие  толпы, ее  впечатлительность, нетерпеливость  и
абсолютизм  объясняются  моноидеизмом  толпы, так  как  чувства  одного  непосредственно
передаются  другим, благодаря «психической  заразительности». Таким  образом, дело
сводится  к  простым  законам  психологии, примененным  к  толпе. Sigheli высказался, что  в
действиях толпы выдающееся  значение получает  внушение, благодаря  которому слово или
жест  одного  человека  с  быстротою  молнии  зажигает  толпу. Внушение  вообще  служит
основой всех преступлений, совершаемых совместно двумя или несколькими лицами. Таким
образом, мы встречаемся здесь с теми же мыслями, которые были высказаны еще в первом
издании этого сочинения, вышедшего много раньше упомянутого конгресса.

Одним  из  примеров  таких  исторических  подвигов  народных  масс, воодушевленных

одной  общей  идеей, может  служить  взятие  Бастилии  и  отпор  на  границах  Франции
европейских войск, окруживших последнюю в период великой революции.

ЗНАЧЕНИЕ ВНУШЕНИЯ В ОБЩЕСТВЕННЫХ ГРУППАХ

В  большинстве  случаев  толпе  нужны, конечно, вожаки, которые, инстинктивно

чувствуя значение и силу толпы, руководят ею как искусные демагоги гораздо более силой
внушения, нежели  здравым  убеждением. Б. Сидис  в  своей  книге, вышедшей вслед за  моей
работой, появившейся в переводе на немецкий язык в 1899 г., высказывает по этому поводу в
общем те же самые мысли, что и я. «Внушение, по словам Б. Сидиса, данное исступленной
толпе «владыкой», распространяется  подобно  пожару. Оно  отражается  от  индивида  к
индивиду, собирает силу и становится таким подавляющим, что приводит толпу к бешеной
деятельности, к безумному возбуждению. Когда толпа принимает внушения и выполняет их,
волнение  возрастает  больше  и  больше. Каждое  исполненное  внушение  расширяет  и
усиливает  эмоцию  толпы. За  каждым  новым  приступом  следует  более  сильный  пароксизм
бешеного  демонического  безумия. Толпа  подобно  лавине: чем  дольше  она  катится, тем
грознее и опаснее она становится. Внушение, данное героем, вождем, господином момента,
принимается толпой и отражается от человека к человеку, пока всякая голова не закружится,
всякий  ум  не  помутится. В  исступленной  толпе  каждый  влияет  и  подвергается  влиянию,
каждый  внушает  и  получает  внушения, волна  внушений  все  растет, пока  не  достигнет
страшной высоты».

Вот почему человек, умеющий овладевать вниманием толпы, всегда может увлечь ее на

беспримерные  подвиги,  чему  примеров  в  истории  мы  знаем  немало.  Вспомним  хотя  бы
историю  нашего  Минина, спасшего  отечество  своей  проповедью  в  наиболее  трудные  для
него времена. Его знаменитая фраза: «Заложим своих жен и детей и выкупим отечество!» —
должна была действовать подобно сильнейшему внушению на наэлектризованную уже ранее
толпу. Как можно овладевать толпой и ее порывами, показывает между прочим следующий
рассказ Б. Сидиса:

«11 августа 1895 в Old Orchard Me… был  митинг  под открытым небом. Нужно  было

сделать сбор для всемирной проповеди Евангелия. Проповедник следующим образом давал
внушения: "Самое  поразительное  воспоминание, которое  я  имею  о  чужих  странах, это —

толпы, волны потерянного человечества, разбивающиеся непрестанно о берега вечности… В
каком отчаянии они, как нелюбимы — никакой радости, ни веселья, ни песни в их религии!
Однажды я слышал, как китаец говорил, почему он христианин. Ему казалось, что он брошен
в  глубокую  пропасть  и  нет  средств  выйти  из  нее (рассказ). Плакали  ли  Вы  о  потерянном
мире, как Иисус плакал? Если нет, горе вам! Ваша религия только сон и мечта. Мы находим
Христа  испытующим  своих  учеников. Возьмет  ли  он  их  с  собою? Возлюбленные, Он
испытывает вас сегодня. (Непрямое внушение). Он бы мог обратить тысячу миллионеров, но
он дает Вам случай спастись (внушение прямее прежнего). Довольно ли у Вас веры? (Здесь
следует  рассуждение  о  вере). Бог  не  может  творить  великих  вещей  без  веры. Я  верю, что
пришествие Иисуса придет по вере сильно верующего в сие… Возлюбленные, если Вы дае-
,те  для  Бога,  вы  получили  веру  (внушение  еще  прямее).  Отрок  с  пятью  хлебами  и  двумя
маленькими  рыбами (рассказ) — когда  все  было  кончено, он  не  потерял  своих  хлебов;
осталось  двенадцать  корзин… О, возлюбленные, как  оно  вернется! Некогда  царь  царей
призовет вас и даст вам царство славы и за то, что доверили Ему так мало! Великий вклад
Вы  делаете  сегодня… некогда  Бог  покажет  нам, насколько  лучше  Он  поместил  наши
сокровища, чем мы сами". Внушение подействовало. Со всех сторон потекли деньги, сотни
превращались в тысячи, в десятки тысяч. Толпа дала 70.000 долларов».

Та  же  самая  сила  внушения  действует, очевидно, и  в  войсках, ведя  их  к  блестящим

победам.

Без  сомнения, дисциплина  и  сознание  долга  создают  из  войск  одно  могучее

колоссальное  тело, но  последнее  для  того, чтобы  проявить  свою  мощь, нуждается  еще  в
одухотворяющей  силе, и  эта  сила  заключается  во  внушении  той  идеи, которая  находит
живой  отклик  в  сердцах  воюющих. Вот  почему  умение  поддержать  дух  войск  в
решительную минуту составляет одну из величайших забот знаменитых полководцев.

Этой же силой внушения объясняются геройские подвиги и самоотвержение войск под

влиянием одного возбуждающего слова своего любимого военачальника, когда, казалось, не
было уже никакой надежды на успех.

Очевидно, что  сила  внушения  в  этих  случаях, устраняя  сознание  невозможности

достигнуть цели, ведет к результатам, которых еще за минуту нельзя было ни предвидеть, ни
ожидать. Таким  образом  сила  внушения  приводит  иногда  к  событиям, свершить  которые
воля и сознание долга без соответствующего внушения были бы не в состоянии.

Когда имеется достаточно условий для того, чтобы данное внушение получило отклик

в  умах  людей, последнее  воздействует  на  народные  массы  в  том  или  другом  направлении
соответственно  своему  содержанию. Так  как  наши  народные  массы  по  своей  неразвитости
еще  содержат  немало  грубых  инстинктов  и  в  то  же  время  им  доступно  сознание
высоконравственных начал, усваиваемых главным образом благодаря религии и воспитанию
в  духе  общей  государственной  идеи, то  естественно, что  путем  внушения  народные  массы
могут  быть  направляемы  как  к  самым  безнравственным  и  жестоким  поступкам,  так  и  к
великим  историческим  подвигам. Поэтому-то  и  организованные  толпы, как  известно,
нередко проявляют свою деятельность далеко не соответственно тем целям, во имя которых
они  сформировались.  Достаточно,  чтобы  кто-нибудь  возбудил  в  толпе  низменные
инстинкты, и толпа, объединяющаяся благодаря возвышенным целям, становится в полном
смысле слова зверем, жестокость которого может превзойти всякое вероятие.

Вообще известно, что возбужденная толпа способна на самые бесчеловечные поступки,

благодаря именно тому, что на место здравой логики является автоматизм и импульсивность
как  прямые  следствия  внушения. Современные  нам  жестокости  американцев,
расправляющихся  по  суду  Линча  с  преступниками  или  только  лицами, подозреваемыми  в
преступлении, служа позором для страны свободы, получают тем не менее объяснение в этой
импульсивности толпы, которая не знает никакой пощады.

«Хотите  вы  типического  примера  преступлений  толпы? — говорит  Тард  в  одном  из

своих  сочинений. —

Революция

  Тэна  дает  нам  таких  примеров  больше,  чем  нужно.  В

сентябре 1789 г. в Труа создается легенда, враждебная для мэра Гуеза: он

скупщик,

 он хочет

заставить народ есть сено.

 Гуез известен своей благотворительностью. Он оказал большие

услуги городу. Но что за важность! 9 сентября на трех возах мука оказалась дурною; народ
стал  собираться  и  кричать: "Долой  мэра!", "Смерть  мэру!". Гуеза  при  выходе  из  суда
сшибают  с  ног, бьют  ногами  и  кулаками, и  он  умирает, пораженный  ударом  деревянного
башмака в голову. Одна женщина бросается на поваленного старика, топчет его лицо ногами
и несколько раз вонзает ему ножницы в глаза. Его тащат с веревкой на шее к мосту, бросают
в  воду, затем  вытаскивают  и  снова волочат  по  улицам, по  лужам "с  клочком  сена  во  рту".
После  этого  начались  грабежи  и  разрушение  домов, причем  у  одного  нотариуса  было
похищено  и  распито  более  шестисот  бутылок  вина. В  ту  же  эпоху  толпа  поступила  еще
ужаснее в Кане: майор Бельсон был разорван на части подобно Лаперузу на островах Фиджи,
и одна женщина съела его сердце».

Иногда достаточно одного брошенного слова, одной мысли или даже одного мановения

руки, чтобы  толпа  разразилась  рефлективно  жесточайшим  злодеянием, пред  которым
бледнеют все ужасы грабителей.

Вспомните сцену из «Войны и мира» на дворе князя Ростопчина, предавшего толпе для

собственного спасения одного из заключенных, вспомните печальную смерть воспитанника
Военно-Медицинской  Академии  врача  Молчанова  во  время  наших  возмущений  в
последнюю холерную эпидемию! Достаточно, чтобы во время страшных народных эпидемий
проник  слух  об  отравлении  водных  источников, чтобы  исступленные  толпы  стали  искать
отравителей, и  смерть  тем  из  несчастных, на  которых  падает  в  этом  случае  хотя  бы  тень
подозрения. Так бывает не только в наших захолустьях, но и в таких центрах цивилизации,
как Париж, где во времена холерных эпидемий буквально повторялись те же самые события.
По  словам  Жиске, «один молодой человек, служащий в  министерстве внутренних  дел, был
убит на улице Сен-Дени по одному подозрению в том, что он хотел бросить яд в чан одного
торговца вином».

Достойно  внимания, что  подобные  же  действия  толп  повторяются  с  необычайной

стереотипностью во все времена и в разных странах. «Римские толпы, обвиняющие христиан
в  поджогах  Рима  или  в  поражении, постигшем  какой-нибудь  легион, и  бросающие  их  на
растерзание  зверей, средневековые  толпы, выставляющие  против  альбигойцев, против
евреев, против  какого-нибудь  еретика нелепейшие обвинения, распространенность которых
принимается  за  доказательство  их  справедливости; немецкие  толпы  Мюнцера  во  времена
Реформации, французские  толпы  Журдана  во  времена  Террора, — все  они  и  всегда
представляют одно и то же зрелище».

Как  быстро  передается  внушение  в  толпе, особенно  уже  ранее  наэлектризованной,

показывает пример, заимствованный из Бианки. В одной деревушке народ, уже до некоторой
степени возбужденный, заметил при выходе из церкви нескольких полицейских, явившихся
для  исполнения  своей  службы. Этого  было  достаточно, чтобы  дать  повод  к  общему
раздражению, начались свистки и крики, послышались зажигательные возгласы и песни, и не
прошло много времени, как толпа, состоявшая из совершенно мирных граждан, в том числе
стариков и детей, начала бить стекла и громить все, что она могла.

Вот  почему  благородство  и  возвышенность  религиозных, политических  и

патриотических  целей, преследуемых  людьми, собравшимися  в  толпу, по  справедливому
замечанию Тарда, нисколько не препятствует быстрому упадку их нравственности и крайней
жестокости  их  поведения, лишь  только  они  начинают  действовать  сообща.

Тард.

Преступления  толпы.  Невр.  Вестник.  Т.  1,  вып.  1.  В  этом  случае  все  зависит  от
направляющих толпу элементов.

До какой степени быстро, почти мгновенно, толпа по внушению изменяет свои чувства,

показывает рассказ Ph. De Segur об одной толпе 1791 года, которая в окрестностях Парижа
преследовала  одного  богатого  фермера, будто  бы  нажившегося  на  счет  общества. В  ту
минуту, когда этому фермеру грозила уже смерть, кто-то из толпы горячо вступился за него,
и  толпа  внезапно  перешла  от  крайней  ярости к  не  менее  крайнему  расположению  к  этому
лицу. Она заставила его петь и плясать вместе с собою вокруг дерева сво-боды, тогда как за

минуту пред тем собиралась его повесить на ветвях того же самого дерева.

Мы не касаемся здесь спорного вопроса — всегда ли обязательны для всякого действия

толпы  особые  вожаки,  как  думает  Тард,  или  же  возможны  и  самостоятельные  действия
толпы без всяких вожаков, как  утверждают его противники; во всяком случае несомненно,
что  действия  толпы  в  значительной  мере  обязаны  внушению  и  самовнушению, часто  даже
сводящемуся к простому подражанию.

Таким  образом,  в  зависимости  от  характера  внушения  толпа,  доступная  по  своему

уровню  нравственным идеалам  христианского  учения  и  в  то  же  время  сохранившая  в  себе
еще  остатки  дикой  грубости  нравов, способна  проявлять  возвышенные  и  благородные
стремления  или, наоборот, низменные  и  грубые  инстинкты. В  этом  именно  и  проявляются
характеристические особенности в действиях толпы.

Не  подлежит  вообще  никакому  сомнению, что  объединенные  известной  мыслью

народные массы ничуть не являются только суммой составляющих их элементов, как иногда
принимают, так  как  здесь  дело  не  идет  об  одном  только  случайном  объединении, но  о
психическом объединении, поддерживаемом и укрепляемом главнейшим образом благодаря
взаимовнушению. С  этим  вместе  активность  отдельных  элементов  толпы  усиливает  их  до
наивысшей степени, и при полном психическом объединении вся толпа может действовать,
как один человек, двигаясь, как одно огромное социальное тело, объединенное одним общим
настроением  и  одними  и  теми  же  чувствами  и  мыслями.  Но  как  легко  толпа  приходит  в
возбужденное состояние, делаясь в высшей степени активною, так же легко и, пожалуй, еще
легче толпа впадает при соответствующих условиях и в панику, о чем была уже речь выше.
И  здесь, в  панике, все  дело  в  силе  внушения, взаимовнушения  и  подражательности, а  не  в
логическом убеждении, — в автоматизме, а не в разуме.

То же самое, что мы имеем в отдельных сформировавшихся толпах, мы находим, хотя

и в значительно меньшей мере, и в каждой вообще социальной среде, а равно и в больших
обществах, особенно в периоды приподнятых общественных настроений.

Отдельные  члены  этой  среды  почти  ежеминутно  инфицируют  друг  друга  своими

мыслями и в зависимости от качества получаемой ими инфекции волнуются возвышенными
и  благородными  стремлениями  или, наоборот, низменными  и  животными. Сообщества
учителя  и  учеников, сообщества  друзей  или  влюбленных, разве  они  обходятся  без
взаимовнушения? Двойные  самоубийства, действия  сообща  также предполагают  известную
долю взаимовнушения. Можно сказать более. Вряд ли вообще случается какое-либо деяние,
выходящее  из  ряда  обыкновенных, вряд  ли  совершается  какое-либо  преступление  без
прямого или косвенного влияния посторонних лиц, которое хотя и не всегда, но чаще всего
действует подобно внушению.

В этом  отношении нельзя  не  согласиться  с Тардом, что «трудность  состоит  не  в  том,

чтобы  отыскать  собирательные  преступления, но  в  том, чтобы  открыть  преступления,
которые не  были  бы  таковыми, которые  нисколько  не  заключали  бы  в  себе  пособничества
или  соучастия  среды. Это  до  такой  степени  верно, что  можно  даже  спросить  себя,
существуют  ли  на  самом  деле  индивидуальные  преступления, все  равно, как  можно  задать
себе  и  другой  вопрос:  есть  ли  такие гениальные  произведения,  которые  не  были  бы  делом
коллективным?».

Многие  думают, что  человек  производит  то или  другое  преступление  исключительно

по строго взвешенным логическим соображениям; а между тем ближайший анализ действий
и  поступков  преступника  нередко  открывает  нам, что, не  смотря  на  многочисленные
колебания  с  его  стороны, достаточно  было  одного  подбадривающего  слова  кого-либо  из
окружающих  или  примера, действующего  подобно  внушению, чтобы  все  колебания  были
сразу  устранены  и  преступление  явилось  неизбежным. Равным  образом  в  организованных
обществах  преступления  иногда  совершаются  по  приказанию  их  главы, как  по  мановению
жезла.

Вообще надо иметь в виду, что идеи, стремления и поступки отдельных лиц не могут

считаться  чем-то  вполне  обособленным, принадлежащим  только  им  одним, так  как  в