Файл: Molchanov_Diplomatia_Petra_Pervogo-2.doc

ВУЗ: Не указан

Категория: Не указан

Дисциплина: Не указана

Добавлен: 18.10.2020

Просмотров: 3126

Скачиваний: 1

ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.

Возможно, что надежды Петра на использование «силы союз­ников» действительно оказались преувеличенными, и он только в 1710 году, после неудачи десанта в Сионе, окончательно понял это. И все же несомненная польза от Северного союза даже в этот, второй период его существования была. Так, удавалось изолиро­вать Швецию, сдерживать маневры антирусских сил в те годы, когда Петр еще не был уверен в мощи своего балтийского флота. Ништадтский мир с его великолепными для России условиями можно было вырвать у шведов лишь после того, как они лишились поддержки Европы, особенно Англии. И когда такое время наста­ло, действия Петра оказались необычайно динамичными, смелыми и эффективными. Мир был заключен, и он означал не только пре­кращение военных действий между Россией и Швецией, это была победа над всеми враждебными Петру силами Европы. Поэтому Ништадтский мир и не вызвал их радости. Напротив, они даже не смогли удержаться от демонстрации этой враждебности в связи с вопросом о признании нового, императорского титула Петра. 22 октября во время торжественной церемонии по поводу Ништадтского мира канцлер Г. И. Головкин от имени Сената об­ратился к Петру с просьбой в ознаменование его заслуг, оказан­ных России, принять титул «Отца Отечества, Петра Великого, Им­ператора Всероссийского». Хотя эта акция внешне выразилась в формах придворного подобострастия, она содержала в себе важ­ное новшество как внутреннего, так и международного характера. Практическое значение из этих высоких званий имел прежде всего титул императора, в связи с чем Россия становилась импери­ей. Когда-то в Древнем Риме, императорами провозглашали полко­водцев по случаю какой-либо крупной победы или завершения удачной войны. На этот прецедент и ссылались русские сенаторы. Однако Петр стал императором не только в воздаяние и награду за его действительно титанические труды и подвиги в Северной войне. Такой шаг отвечал государственным интересам России. Он не случайно совпадает с моментом решающего этапа в формирова­нии русского абсолютистского государства, будучи выражением его резко возросшего могущества и утверждения нового междуна­родного положения России.

В конце XV века Иван III применял титул «царя всея Руги». Слово «царь» было сокращением латинского «цесарь», то есть им­ператор. В то время новый титул служил утверждению суверени­тета Московского государства, его полной независимости от татаро-монгольского ига. Кроме того, играла определенную роль теория Москвы как «третьего Рима». В этом смысле московские цари и в XVII веке в дипломатических документах на латинском языке именуют себя «императорами». Притязания и на византийское наследство, на вселенский характер власти московского государя ограничиваются, правда, словами «всея Руки». И при Петре не раз обсуждается идея принятия царем титула «Восточноримского им­ператора», что означало бы попытку возрождения идеи «третьего Рима». Петр решительно отвергает эти поползновения, отказыва­ясь тем самым от экспансионистского назначения русского госу­дарства, предпочитая титул «Всероссийского императора». Даже я ответной речи на сенаторскую просьбу о принятии нового титула он снова повторяет свою обычную критику Восточной римской им­перии. Таким образом, отрицается восточная принадлежность России. Сам термин «царь», не применявшийся европейскими мо­нархами, в начале XVIII века уже приобрел восточный оттенок. Принятие титула императора, напротив, подчеркивало европей­ский характер России. Используя прилагательное «всероссий­ский», а не «римский» или «восточный», Петр стремился к возвы­шению России.


Л то время в Европе был только один император — глава Свя­щенной Римской империи германской нации. Действовал порядок старшинства христианских монархов, по которому этот император обладал приоритетом, первенством по отношению к остальным ко­ролям. Поэтому осложняется проблема дипломатического призна­ния титула нового императора всероссийского европейскими госу­дарствами. В XV — XVII веках никто в Европе не возражал про­тив использования русскими царями любого, самого громкого титула, поскольку Россия рассматривалась в качестве слабого и да­лекого восточного княжества. К ней и относились так же, как к правителям Турции, Индии, Китая, Персии, пышные и цветистые экзотические титулы которых принимались без возражений. Еще и 1710 году английская королева Анна по собственной инициативе именовала Петра императором, принося свои извинения за извест­ный инцидент с русским послом Матвеевым.

Но теперь положение стало иным. Россия настолько успешно и ощутимо вошла в систему европейских международных отноше­ний, что к ней стали подходить с мерками и нормами, принятыми в Европе. Признание Петра императором, а России — империей означало согласие считать ее великой европейской державой, по меньшей мере равной Германской империи. О желательности офи­циального признания нового титула уведомили всех иностранных послов и резидентов в Петербурге. Сразу выступила с признанием только Пруссия. Голландия признала Петра императором в 1722 го­ду, Дания — в 1723. Правда, других признаний Петр при жизни не дождался. Императорский титул русских царей признавали постепенно, в связи с улучшением отношений или в моменты, ког­да нуждались в русской поддержке (Швеция — 1733, Германская империя — 1747, Франция — 1757, Испания — 1759, Польша — 1764 и т. д.). Такая картина служила отражением прежней тен­денции противодействия возвышению России. После Ништадтского мира это свидетельствовало о нежелании или неспособности осознать новую расстановку сил в Европе, новую роль России, безоговорочно утвержденную ее победой в Северной войне.


НЕОКОНЧЕННОЕ ЗАВЕРШЕНИЕ


По случаю Ништадтского мира Петр устроил невиданно пышный и яркий праздник, сна­чала в Петербурге, потом в Москве. Здесь было все: торжественные богослужения, во­енные парады, фейерверки, маскарады и мно­жество другого. Вообще, по части организа­ции триумфов Петр отличался необычайной фантазией, а на этот раз он превзошел самого себя. Как писал С. М. Соловьев, «Петр весе­лился, как ребенок, плясал по столам и пел песни». Народ бесплат­но угощали вином и пивом. Русские послы во всех европейских столицах устроили многодневные праздники, приемы и угощения, участвовать в которых приглашали всех желающих. Ликовали от души с русским размахом...

Невозможно было не радоваться успешному окончанию такого жестокого испытания, каким явилась для России Северная война. Петр писал в черновике предисловия к «Гистории Свейской вой­ны»: «Итако, любезный читатель уже довольно выразумел, для че­го сия война начата, но понеже всякая война в настоящее время не может сладости приносить, но тягость, того ради многие о сей тяжести негодуют...» 22 октября 1721 года, принимая титул императора, Петр и ответной своей речи говорил, что надо теперь продолжать начатые преобразования, «дабы народ чрез то облегчение иметь мог». Петр искренне стремился к благу своего государства, и поэтому на протяжении всей Северной войны не прекращалась его преобразовательная деятельность. Уникальное своеобразие этого периода в истории России состоит в том, что тяжелая война осуществлялась одновременно с множеством реформ, охватываю­щих всю жизнь русского общества. Войны нередко служили ката­лизатором социального, экономического и политического развития. Об этом свидетельствует история многих стран. По обычно крупные преобразования проводятся либо после окончания войны, либо при подготовке к ней. В России же война и преобразования про­исходили одновременно, хотя законодательная деятельность Петра распределялась неравномерно и по-настоящему развернулась только после Полтавы. В первое десятилетие войны издается около 500 разных указов Петра, а во второе — 1238 и примерно столько же за четыре года, от 1720 до смерти императора. Реформы охватывали все области жизни: от организации высших органов власти до мелких правил быта и труда крестьян. Но их главная задача сводилась к одному — к мобилизации сил страны для войны, для обеспечения ее внешней политики. Практически речь шла о деньгах, которых требовалось все больше. Львиная доля шла на армию, которая к концу царствования достигала 210 тысяч человек. Кроме того, 40 тысяч числилось во флоте, в котором было уже 48 линейных кораблей и свыше пятисот средних и мелких судов. Около 100 тысяч насчитывало нерегулярное казацкое войско.


Основной источник поступления денег — налоги, ими облагал­ся каждый крестьянский двор, каждое хозяйство, семья. Налогов этих существовало множество и непрерывно вводились все новые. Распределялись они неравномерно; в то время как основная масса крестьян платила за все, были большие группы населения, которые вообще не облагались налогами. Сбор и учет налогов проводились кое-как, создавая условия для всяческих злоупотреблений. Поло­вина собранных денег разворовывалась. Не случайно, одновременно с учреждением Сената Петр создал институт фискалов — заро­дыш контрольного аппарата за соблюдением законов.

А в 1718 году, после изучения положения, анализа множества проектов налоговой реформы, знакомства с зарубежным опытом, Петр проводит всероссийскую податную реформу. Теперь вместо «двора» налогом облагалась «душа» мужского пола. Единая подушная подать в 74 копейки в год заменяла десятки разных налогов. Сразу возникло множество задач, начиная с определения самого количества этих душ, то есть с проведения переписи насе­ления, или «ревизии». Поэтому введение подушной подати растянулось на несколько лет и потребовало невероятных усилий, преж­де всего от самого Петра. В результате был достигнут порази­тельный эффект: государственный доход увеличился в три раза! Это явилось следствием распространения налогообложения на зна­чительную часть населения, которая раньше вообще не платила налогов (помещичья дворня, холопы, много городских или посад­ских жителей, часть мелкого духовенства и т. п.). Но получили ли русские люди «облегчение», о котором мечтал Петр? Ответ на этот вопрос крайне сложен. Некоторые историки вроде П. Н. Милюкова решили его невероятно легко: раз доход возрос в три раза, то и тяготы народа также возросли в таком же размере. По этому по­воду вот уже почти столетие среди историков идет дискуссия. И только в самое последнее время удалось получить более или менее точную картину благодаря новым исследованиям современных историков. Оказалось, что отдельные группы населения ста­ли платить меньше, а другие больше. В среднем же тяжесть налого­обложения возросла примерно на 15 процентов. Учитывая, что общая сумма собранных денег возросла в 3 раза, эффективность податной реформы совершенно очевидна. В тех социально-эконо­мических условиях ничего лучшего придумать было невозможно. Не случайно, новый порядок сбора налогов продержался без прин­ципиальных изменений полтора века.

Но успех реформы был только финансовым, чего нельзя ска­зать о ее социальных и политических последствиях. Правда, она оказала определенное положительное воздействие на все экономи­ческое развитие страны. Увеличилась, например, крестьянская за­пашка, а значит, и количество производимых в стране продуктов сельского хозяйства. Производительные силы страны возросли. Но она имела и отрицательные последствия. Подушная подать не распространялась на дворянство и служилое духовенство, в ре­зультате произошло четкое разделение на тех, кто работает, и тех, кто пользуется этим трудом. Реформа закрепила и усилила крепо­стное право — главный тормоз социального развития, основную причину отставания. Новый зарождавшийся способ производства, в то время самый прогрессивный,— капитализм не получил бла­гоприятных условий для развития. Главное, что для него требова­лось,— свободные наемные рабочие. Их число не увеличилось, а уменьшилось. Реформа не ускорила социальное развитие.


Правда, промышленность росла. К концу царствования Петра работали около двухсот заводов, фабрик, мануфактур. Россия осво­бодилась от опасной иностранной зависимости в производстве мно­гих товаров. В некоторых областях промышленности она вышла на одно из первых мест в мире, например в производстве металла. Изменился и характер промышленности. Сначала она была цели­ком казенной, государственной. Теперь появляется гораздо больше частных предприятий. Однако их было еще очень мало, и производство на них подчинялось жесткой государственной регламентации. Трудовые, творческие, предпринимательские потенции страны не получили простора. Этого и не могло случиться, пока на плечах России лежало тяжкое крепостное право, которое тормозило, да­вило, душило все.

Особенно сложно было создать систему государственного уп­равления. Старые учреждения и методы явно не годились, и Петр формирует новые, но рождались они не сразу, а в ходе поисков, проб, ошибок и их исправления. Если в первое десятилетие Север­ной войны все делалось наспех, чтобы любой ценой решить неот­ложную задачу спасения страны, то теперь требовалось создать что-то постоянное, надежное, эффективное.

Старые московские приказы давно обанкротились, и в конце 1717 года Петр создает коллегии, своего рода министерства. Но только в 1720 году они начинают работу. Несколько коллегий ве­дали финансами — Камер-коллегия (доходы), Штатс-контор-кол-легия (расходы), Ревизион-коллегия (контроль). Другие призва­ны были руководить экономикой: Коммерц-коллегия (внешняя торговля), Берг- и Мануфактур-коллегия (тяжелая и легкая про­мышленность). Дело было новое, людей не хватало, и организация коллегий, налаживание их работы растянулось на многие годы. Правда, ряд коллегий унаследовал дела старых приказов: Военная, Адмиралтейская и, конечно, Коллегия иностранных дел.

Эта коллегия не имела в новой столице даже специального по­мещения. Сначала посольская канцелярия — учреждение пере­ходного периода между старым Посольским приказом и новой кол­легией — размещалась просто в доме канцлера Г. И. Головкина или у вице-канцлера П. П. Шафирова. Одно время находилась она на Петербургской стороне, во временном царском дворце, а потом на Васильевском острове, во дворце князя Меншикова, в самом лучшем тогда здании Петербурга. К нему были пристроены для этого посольские деревянные хоромы в два этажа. В коллегии было 120 сотрудников, не считая персонала заграничных представи­тельств, число которых превысило два десятка.

При учреждении Коллегии иностранных дел (только в 1832 го­ду она будет преобразована в министерство) Петр определил ее за­дачи и принципы организации. Император повелел: «К делам ино­странным служителей коллегии иметь верных и добрых, чтобы не было дыряво, и в том крепко смотреть, и отнюдь не определять туда недостойных людей или своих родственников, особенно своих креатур. А ежели кто непотребного во оное место допустит или, ведая за кем в сем деле вину, а не объявит, то будут наказаны, яко изменники».


Нелегко было наладить работу новых учреждений. Русские дво­ряне не привыкли к коллегиальной, коллективной, работе. Даже заседания самого Правительствующего Сената нередко превращались в скандальные перебранки. Петр вынужден был назначить дежурство гвардейских офицеров, которые следили за сановника­ми, а в случае непристойного поведения отводили их в крепость. Затем для наблюдения и контроля над Сенатом Петр назначил генерал-прокурора П. Ягужинского.

Поистине отчаянные стремления и усилия преобразователя по утверждению разумного, прогрессивного начала в новых органах власти оказались напрасными. Аппарат нового государства оказал­ся не самым удачным из всех плодов его усилий. Только коллегии военные и дипломатическая работали более или менее успешно. В целом же возникла в конце концов хотя и новая по внешним фор­мам, но старая по социальной сущности, громоздкая, неповорот­ливая машина бюрократии. Эффективно она действовала только в одном направлении — в обеспечении интересов дворянства. Но оно вскоре после Петра превратилось из класса работающего, каким он хотел его видеть, в скопище праздных паразитов, сосавших кровь народа. Ну, а исключения из этой печальной закономерности только подтверждали злосчастную и пагубную для родины истори­ческую судьбу русского дворянства.

Петр, создавая систему управления Российской империи, стре­мился вложить в нее то, что было смыслом самого его существова­ния. Он направил, как справедливо пишет В. О. Ключевский, на защиту интересов государства «всю несокрушимую энергию своей могучей натуры». Но беда в том, что народ России эту благород­ную мысль не чувствовал и не знал. Реальную власть в правитель­ственных органах, создававшихся Петром, получили представи­тели господствующего класса, которым не было никакого дела до народного блага. Более того, они не понимали даже своей кровной сословной заинтересованности в успехе начинаний Петра. Дворян­ство, то есть тот класс, для блага которого фактически больше все­го трудился Петр, помогало ему только из-под палки в переносном и прямом смысле этого слова. Мало было таких, кто видел смысл и необходимость в законодательной деятельности Петра. Даже его ближайшие соратники подавали пример в пренебрежении к за­кону.

Конечно, чувство долга в деле защиты интересов России против внешних врагов, на войне или на поприще дипломатической дея­тельности, Петру все же удалось воспитать. Но по отношению к своему государству внутри страны те же люди поступали иначе. Сам царь был воплощением невиданно самоотверженного служе­ния интересам государства. А его соратники видели в нем лишь источник получения личных выгод. Закоренелая старомосковская традиция «кормления» за счет своей должности продолжает гос­подствовать и вся сила деспотической власти царя, вся его энер­гия оказываются бессильными в борьбе против пренебрежения за­конностью, особенно в борьбе с казнокрадством.