ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 3126
Скачиваний: 1
Возможно, что надежды Петра на использование «силы союзников» действительно оказались преувеличенными, и он только в 1710 году, после неудачи десанта в Сионе, окончательно понял это. И все же несомненная польза от Северного союза даже в этот, второй период его существования была. Так, удавалось изолировать Швецию, сдерживать маневры антирусских сил в те годы, когда Петр еще не был уверен в мощи своего балтийского флота. Ништадтский мир с его великолепными для России условиями можно было вырвать у шведов лишь после того, как они лишились поддержки Европы, особенно Англии. И когда такое время настало, действия Петра оказались необычайно динамичными, смелыми и эффективными. Мир был заключен, и он означал не только прекращение военных действий между Россией и Швецией, это была победа над всеми враждебными Петру силами Европы. Поэтому Ништадтский мир и не вызвал их радости. Напротив, они даже не смогли удержаться от демонстрации этой враждебности в связи с вопросом о признании нового, императорского титула Петра. 22 октября во время торжественной церемонии по поводу Ништадтского мира канцлер Г. И. Головкин от имени Сената обратился к Петру с просьбой в ознаменование его заслуг, оказанных России, принять титул «Отца Отечества, Петра Великого, Императора Всероссийского». Хотя эта акция внешне выразилась в формах придворного подобострастия, она содержала в себе важное новшество как внутреннего, так и международного характера. Практическое значение из этих высоких званий имел прежде всего титул императора, в связи с чем Россия становилась империей. Когда-то в Древнем Риме, императорами провозглашали полководцев по случаю какой-либо крупной победы или завершения удачной войны. На этот прецедент и ссылались русские сенаторы. Однако Петр стал императором не только в воздаяние и награду за его действительно титанические труды и подвиги в Северной войне. Такой шаг отвечал государственным интересам России. Он не случайно совпадает с моментом решающего этапа в формировании русского абсолютистского государства, будучи выражением его резко возросшего могущества и утверждения нового международного положения России.
В конце XV века Иван III применял титул «царя всея Руги». Слово «царь» было сокращением латинского «цесарь», то есть император. В то время новый титул служил утверждению суверенитета Московского государства, его полной независимости от татаро-монгольского ига. Кроме того, играла определенную роль теория Москвы как «третьего Рима». В этом смысле московские цари и в XVII веке в дипломатических документах на латинском языке именуют себя «императорами». Притязания и на византийское наследство, на вселенский характер власти московского государя ограничиваются, правда, словами «всея Руки». И при Петре не раз обсуждается идея принятия царем титула «Восточноримского императора», что означало бы попытку возрождения идеи «третьего Рима». Петр решительно отвергает эти поползновения, отказываясь тем самым от экспансионистского назначения русского государства, предпочитая титул «Всероссийского императора». Даже я ответной речи на сенаторскую просьбу о принятии нового титула он снова повторяет свою обычную критику Восточной римской империи. Таким образом, отрицается восточная принадлежность России. Сам термин «царь», не применявшийся европейскими монархами, в начале XVIII века уже приобрел восточный оттенок. Принятие титула императора, напротив, подчеркивало европейский характер России. Используя прилагательное «всероссийский», а не «римский» или «восточный», Петр стремился к возвышению России.
Л то время в Европе был только один император — глава Священной Римской империи германской нации. Действовал порядок старшинства христианских монархов, по которому этот император обладал приоритетом, первенством по отношению к остальным королям. Поэтому осложняется проблема дипломатического признания титула нового императора всероссийского европейскими государствами. В XV — XVII веках никто в Европе не возражал против использования русскими царями любого, самого громкого титула, поскольку Россия рассматривалась в качестве слабого и далекого восточного княжества. К ней и относились так же, как к правителям Турции, Индии, Китая, Персии, пышные и цветистые экзотические титулы которых принимались без возражений. Еще и 1710 году английская королева Анна по собственной инициативе именовала Петра императором, принося свои извинения за известный инцидент с русским послом Матвеевым.
Но теперь положение стало иным. Россия настолько успешно и ощутимо вошла в систему европейских международных отношений, что к ней стали подходить с мерками и нормами, принятыми в Европе. Признание Петра императором, а России — империей означало согласие считать ее великой европейской державой, по меньшей мере равной Германской империи. О желательности официального признания нового титула уведомили всех иностранных послов и резидентов в Петербурге. Сразу выступила с признанием только Пруссия. Голландия признала Петра императором в 1722 году, Дания — в 1723. Правда, других признаний Петр при жизни не дождался. Императорский титул русских царей признавали постепенно, в связи с улучшением отношений или в моменты, когда нуждались в русской поддержке (Швеция — 1733, Германская империя — 1747, Франция — 1757, Испания — 1759, Польша — 1764 и т. д.). Такая картина служила отражением прежней тенденции противодействия возвышению России. После Ништадтского мира это свидетельствовало о нежелании или неспособности осознать новую расстановку сил в Европе, новую роль России, безоговорочно утвержденную ее победой в Северной войне.
НЕОКОНЧЕННОЕ ЗАВЕРШЕНИЕ
По случаю Ништадтского мира Петр устроил невиданно пышный и яркий праздник, сначала в Петербурге, потом в Москве. Здесь было все: торжественные богослужения, военные парады, фейерверки, маскарады и множество другого. Вообще, по части организации триумфов Петр отличался необычайной фантазией, а на этот раз он превзошел самого себя. Как писал С. М. Соловьев, «Петр веселился, как ребенок, плясал по столам и пел песни». Народ бесплатно угощали вином и пивом. Русские послы во всех европейских столицах устроили многодневные праздники, приемы и угощения, участвовать в которых приглашали всех желающих. Ликовали от души с русским размахом...
Невозможно было не радоваться успешному окончанию такого жестокого испытания, каким явилась для России Северная война. Петр писал в черновике предисловия к «Гистории Свейской войны»: «Итако, любезный читатель уже довольно выразумел, для чего сия война начата, но понеже всякая война в настоящее время не может сладости приносить, но тягость, того ради многие о сей тяжести негодуют...» 22 октября 1721 года, принимая титул императора, Петр и ответной своей речи говорил, что надо теперь продолжать начатые преобразования, «дабы народ чрез то облегчение иметь мог». Петр искренне стремился к благу своего государства, и поэтому на протяжении всей Северной войны не прекращалась его преобразовательная деятельность. Уникальное своеобразие этого периода в истории России состоит в том, что тяжелая война осуществлялась одновременно с множеством реформ, охватывающих всю жизнь русского общества. Войны нередко служили катализатором социального, экономического и политического развития. Об этом свидетельствует история многих стран. По обычно крупные преобразования проводятся либо после окончания войны, либо при подготовке к ней. В России же война и преобразования происходили одновременно, хотя законодательная деятельность Петра распределялась неравномерно и по-настоящему развернулась только после Полтавы. В первое десятилетие войны издается около 500 разных указов Петра, а во второе — 1238 и примерно столько же за четыре года, от 1720 до смерти императора. Реформы охватывали все области жизни: от организации высших органов власти до мелких правил быта и труда крестьян. Но их главная задача сводилась к одному — к мобилизации сил страны для войны, для обеспечения ее внешней политики. Практически речь шла о деньгах, которых требовалось все больше. Львиная доля шла на армию, которая к концу царствования достигала 210 тысяч человек. Кроме того, 40 тысяч числилось во флоте, в котором было уже 48 линейных кораблей и свыше пятисот средних и мелких судов. Около 100 тысяч насчитывало нерегулярное казацкое войско.
Основной источник поступления денег — налоги, ими облагался каждый крестьянский двор, каждое хозяйство, семья. Налогов этих существовало множество и непрерывно вводились все новые. Распределялись они неравномерно; в то время как основная масса крестьян платила за все, были большие группы населения, которые вообще не облагались налогами. Сбор и учет налогов проводились кое-как, создавая условия для всяческих злоупотреблений. Половина собранных денег разворовывалась. Не случайно, одновременно с учреждением Сената Петр создал институт фискалов — зародыш контрольного аппарата за соблюдением законов.
А в 1718 году, после изучения положения, анализа множества проектов налоговой реформы, знакомства с зарубежным опытом, Петр проводит всероссийскую податную реформу. Теперь вместо «двора» налогом облагалась «душа» мужского пола. Единая подушная подать в 74 копейки в год заменяла десятки разных налогов. Сразу возникло множество задач, начиная с определения самого количества этих душ, то есть с проведения переписи населения, или «ревизии». Поэтому введение подушной подати растянулось на несколько лет и потребовало невероятных усилий, прежде всего от самого Петра. В результате был достигнут поразительный эффект: государственный доход увеличился в три раза! Это явилось следствием распространения налогообложения на значительную часть населения, которая раньше вообще не платила налогов (помещичья дворня, холопы, много городских или посадских жителей, часть мелкого духовенства и т. п.). Но получили ли русские люди «облегчение», о котором мечтал Петр? Ответ на этот вопрос крайне сложен. Некоторые историки вроде П. Н. Милюкова решили его невероятно легко: раз доход возрос в три раза, то и тяготы народа также возросли в таком же размере. По этому поводу вот уже почти столетие среди историков идет дискуссия. И только в самое последнее время удалось получить более или менее точную картину благодаря новым исследованиям современных историков. Оказалось, что отдельные группы населения стали платить меньше, а другие больше. В среднем же тяжесть налогообложения возросла примерно на 15 процентов. Учитывая, что общая сумма собранных денег возросла в 3 раза, эффективность податной реформы совершенно очевидна. В тех социально-экономических условиях ничего лучшего придумать было невозможно. Не случайно, новый порядок сбора налогов продержался без принципиальных изменений полтора века.
Но успех реформы был только финансовым, чего нельзя сказать о ее социальных и политических последствиях. Правда, она оказала определенное положительное воздействие на все экономическое развитие страны. Увеличилась, например, крестьянская запашка, а значит, и количество производимых в стране продуктов сельского хозяйства. Производительные силы страны возросли. Но она имела и отрицательные последствия. Подушная подать не распространялась на дворянство и служилое духовенство, в результате произошло четкое разделение на тех, кто работает, и тех, кто пользуется этим трудом. Реформа закрепила и усилила крепостное право — главный тормоз социального развития, основную причину отставания. Новый зарождавшийся способ производства, в то время самый прогрессивный,— капитализм не получил благоприятных условий для развития. Главное, что для него требовалось,— свободные наемные рабочие. Их число не увеличилось, а уменьшилось. Реформа не ускорила социальное развитие.
Правда, промышленность росла. К концу царствования Петра работали около двухсот заводов, фабрик, мануфактур. Россия освободилась от опасной иностранной зависимости в производстве многих товаров. В некоторых областях промышленности она вышла на одно из первых мест в мире, например в производстве металла. Изменился и характер промышленности. Сначала она была целиком казенной, государственной. Теперь появляется гораздо больше частных предприятий. Однако их было еще очень мало, и производство на них подчинялось жесткой государственной регламентации. Трудовые, творческие, предпринимательские потенции страны не получили простора. Этого и не могло случиться, пока на плечах России лежало тяжкое крепостное право, которое тормозило, давило, душило все.
Особенно сложно было создать систему государственного управления. Старые учреждения и методы явно не годились, и Петр формирует новые, но рождались они не сразу, а в ходе поисков, проб, ошибок и их исправления. Если в первое десятилетие Северной войны все делалось наспех, чтобы любой ценой решить неотложную задачу спасения страны, то теперь требовалось создать что-то постоянное, надежное, эффективное.
Старые московские приказы давно обанкротились, и в конце 1717 года Петр создает коллегии, своего рода министерства. Но только в 1720 году они начинают работу. Несколько коллегий ведали финансами — Камер-коллегия (доходы), Штатс-контор-кол-легия (расходы), Ревизион-коллегия (контроль). Другие призваны были руководить экономикой: Коммерц-коллегия (внешняя торговля), Берг- и Мануфактур-коллегия (тяжелая и легкая промышленность). Дело было новое, людей не хватало, и организация коллегий, налаживание их работы растянулось на многие годы. Правда, ряд коллегий унаследовал дела старых приказов: Военная, Адмиралтейская и, конечно, Коллегия иностранных дел.
Эта коллегия не имела в новой столице даже специального помещения. Сначала посольская канцелярия — учреждение переходного периода между старым Посольским приказом и новой коллегией — размещалась просто в доме канцлера Г. И. Головкина или у вице-канцлера П. П. Шафирова. Одно время находилась она на Петербургской стороне, во временном царском дворце, а потом на Васильевском острове, во дворце князя Меншикова, в самом лучшем тогда здании Петербурга. К нему были пристроены для этого посольские деревянные хоромы в два этажа. В коллегии было 120 сотрудников, не считая персонала заграничных представительств, число которых превысило два десятка.
При учреждении Коллегии иностранных дел (только в 1832 году она будет преобразована в министерство) Петр определил ее задачи и принципы организации. Император повелел: «К делам иностранным служителей коллегии иметь верных и добрых, чтобы не было дыряво, и в том крепко смотреть, и отнюдь не определять туда недостойных людей или своих родственников, особенно своих креатур. А ежели кто непотребного во оное место допустит или, ведая за кем в сем деле вину, а не объявит, то будут наказаны, яко изменники».
Нелегко было наладить работу новых учреждений. Русские дворяне не привыкли к коллегиальной, коллективной, работе. Даже заседания самого Правительствующего Сената нередко превращались в скандальные перебранки. Петр вынужден был назначить дежурство гвардейских офицеров, которые следили за сановниками, а в случае непристойного поведения отводили их в крепость. Затем для наблюдения и контроля над Сенатом Петр назначил генерал-прокурора П. Ягужинского.
Поистине отчаянные стремления и усилия преобразователя по утверждению разумного, прогрессивного начала в новых органах власти оказались напрасными. Аппарат нового государства оказался не самым удачным из всех плодов его усилий. Только коллегии военные и дипломатическая работали более или менее успешно. В целом же возникла в конце концов хотя и новая по внешним формам, но старая по социальной сущности, громоздкая, неповоротливая машина бюрократии. Эффективно она действовала только в одном направлении — в обеспечении интересов дворянства. Но оно вскоре после Петра превратилось из класса работающего, каким он хотел его видеть, в скопище праздных паразитов, сосавших кровь народа. Ну, а исключения из этой печальной закономерности только подтверждали злосчастную и пагубную для родины историческую судьбу русского дворянства.
Петр, создавая систему управления Российской империи, стремился вложить в нее то, что было смыслом самого его существования. Он направил, как справедливо пишет В. О. Ключевский, на защиту интересов государства «всю несокрушимую энергию своей могучей натуры». Но беда в том, что народ России эту благородную мысль не чувствовал и не знал. Реальную власть в правительственных органах, создававшихся Петром, получили представители господствующего класса, которым не было никакого дела до народного блага. Более того, они не понимали даже своей кровной сословной заинтересованности в успехе начинаний Петра. Дворянство, то есть тот класс, для блага которого фактически больше всего трудился Петр, помогало ему только из-под палки в переносном и прямом смысле этого слова. Мало было таких, кто видел смысл и необходимость в законодательной деятельности Петра. Даже его ближайшие соратники подавали пример в пренебрежении к закону.
Конечно, чувство долга в деле защиты интересов России против внешних врагов, на войне или на поприще дипломатической деятельности, Петру все же удалось воспитать. Но по отношению к своему государству внутри страны те же люди поступали иначе. Сам царь был воплощением невиданно самоотверженного служения интересам государства. А его соратники видели в нем лишь источник получения личных выгод. Закоренелая старомосковская традиция «кормления» за счет своей должности продолжает господствовать и вся сила деспотической власти царя, вся его энергия оказываются бессильными в борьбе против пренебрежения законностью, особенно в борьбе с казнокрадством.