ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 19.10.2020
Просмотров: 2310
Скачиваний: 4
фундаментальный выбор в пользу исторического пакта: гегемонистского или контргегемонистского.
3. Контргегемония/контробщество
Концепцию контргегемонии вводит специалист в области международных отношений Роберт Кокс (Robert W. Cox) как обобщение грамшизма и применение его к глобальной ситуации. Он говорит, что на сегодняшний день вся система международных отношений построена на обслуживании гегемонии. Все, что нам говорится об отношениях государств, о смысле истории, о войнах и вторжениях, есть чистая пропаганда гегемонии мировой олигархической элиты. В значительной степени этот конструкт держится на оси интеллигенции или интеллектуалов, выбирающих гегемонию.
Р. Кокс ставит вопрос о создании интеллектуальной конструкции глобальной альтернативной революционной реальности и для этого он вводит термин контргегемонии, давая ему фундаментальное обоснование. Он говорит о необходимости глобального исторического блока мировых интеллектуалов, выбирающих революцию, выбирающих критику статус-кво, причем, что самое важное, не обязательно на марксисткой основе, потому что марксизм предполагает некую экономическую фатальную запрограммированность исторических процессов. Р. Кокс считает, что исторический процесс открыт и в этом отношении доминация капитала есть конструкт. В этом он очень резко отличается от неомарксистов, в том числе от Валлерстайна.
Эта постпозитивистская, конструктивистская, постмодернистская идея Р. Кокса, суть которой заключается в том, что в условиях глобализации необходимо ставить вопрос о контргегемонии столь же глобально, так как буржуазно-либеральная гегемония, осуществляя трансформизмо (trasformismo), рано или поздно сломит цезаризм.
Второй принцип, который вводит Кокс, это контробщество (countersociety), так как сегодняшнее глобальное общество ос
новано на доминации буржуазно-либеральных принципов, т.е. является обществом гегемонии. Это общество гегемонии в языке, в образах, в технологиях, в политике, в нравах, в искусстве, в моде, во всем.
Соответственно нужно построить контробщество. Все, что хорошо в глобальном обществе, должно быть разрушено, и вместо него должно быть построено новое общество, если угодно, общество с обратным знаком. Вместо доминации универсальных принципов нужно возвести локальные коммуны, вместо либерального монолога мы должны выстроить полилог органических культур. Таким образом конт-общество будет представлять собой альтернативу тому обществу, которые существуют сегодня, во всех его основных принципах.
Термины Роберта Кокса это контргегемония и контробщество.
4. Помыслить контргегемонию
Джон Хобсон (John M. Hobson), специалист в области международных отношений, автор книги о евроцентризме в мировой политике (The Eurocentric Conception of World Politics), в которой он критикует западный расизм, а так же говорит о том, что блестящая идея о построении в международных отношениях новой модели конт-гегемонии на основании работ Кокса, Гилла и нео-грамшистов является благопожеланием. Критика замечательная, но вот что делать, какой должна быть контргегемония, мы в их работах не найдем, разве что две-три страницы. Поэтому необходимо помыслить контргегемонию.
Для того чтобы помыслить контргегемонию, нужно сначала помыслить гегемонию. Мы опять возвращаемся к этой теме для того, чтобы как следует понять против чего мы мыслим.
Так что же такое гегемония?
Гегемония есть универсализация либерализма, понимаемого как единственный монологальный контекст. Либерализм — это абсолютное заблуждение, говоря о контргегемонии и контробществе мы подразумеваем тотальный демонтаж либерализма.
Таким образом помыслить контргегемонию значит помыслить нон-либерализм, помыслить общество, которое было бы радикально противоположно либерализму. Здесь следует оговориться, что нон-либерализм, который мы должны помыслить при построении контргегемонии должен быть нон-либерализмом завтрашнего дня. Т.е. нон-либерализм вперед, а не нон-либерализм назад.
Что такое нон-либерализм назад? Это давно исчезнувший за горизонтом истории консерватизм, менее давно исчезнувший фашизм и национал-социализм, и совсем недавно исчезнувший коммунизм, советизм и социализм. Все это было преодолено либерализмом не случайно, гегемония не случайно растворила, разложила, взорвала и отправила на историческую свалку, во внеисторическое небытие те нон-либеральные идеологии, которые были перечислены. Обращение к ним, при всей легкости такого хода, не приблизит нас к решению задачи по созданию контргегемонии. Мы будем носителями архаического, марксистского, нацистского, фашистского или консервативно-монархического дискурса, которые сами по себе уже продемонстрировали, что историческую битву с гегемонией они выдержать не могут. Соответственно это неэффективное средство с точки зрения reality-check для противостояния либерализму.
Основная победа либерализма заключается в том, что в центре его дискурса находится принцип: свобода против несвободы. Эта простая диалектика оказалась очень эффективной, что наглядно продемонстрировал ХХ век. Для того, чтобы победить своих идеологических врагов, либерализм использовал идею тоталитаризма как концепт. Поэтому, как только либерализм нащупывал этот тоталитарный аспект в идеологиях, которые предлагали свою нон-либеральную альтернативу, он тут же включал самую сильную часть своей идеологии, которая называется свобода, liberty.
Для того, чтобы более детально рассмотреть эти процессы, необходимо вспомнить содержание свободы Джона Стюарта
Миля. Liberty — это «свобода от», негативная свобода, а для того, чтобы работала негативная свобода, должна быть позитивная не-свобода, т.е. тезис тоталитаризм. Когда есть общество, основанное, к примеру, на фашистской, расовой идентичности, но конкретно вы под нее не подходите, в таком случае ваша свобода будет направлена против этой идентичности. То же самое в отношении коммунизма. Если вы не разделяете эту идеологию, то вы к этому позитивному тезису тоталитарного общества применяете негативный тезис свободы и в результате вы рано или поздно побеждаете. Негативная свобода действует, потому что «свобода от» приобретает содержание путем диалектического отрицания.
Сегодня либерализм победил все, что мог победить и ставил перед собой такую задачу. «Свобода от» сейчас дана нам по определению, как факт. Сегодня мы живем в либеральном мире, где в принципе, не от чего освобождаться, т.е. «свобода от» выработала весь свой релятивно-созидательный потенциал, потому что она освободилась от всех тех форм, которые, так или иначе, держали индивидуума в некотором несвободном состоянии. В этот момент обнаружилась чистая сторона liberty, «свободы от» как свободы от чего бы то ни было, т.е. это на самом деле нигилизм. Нигилизм, который не был на поверхности именно потому, что кто-то препятствовал этой свободе. Соответственно, свобода в победившем либерализме обозначает ни что иное, как абсолютизацию нигилизма. Освобождение ничто.
То, что мы проживаем сегодня, это абсолютная победа гегемонии в сочетании с ее фундаментальной имплозией. Эта имплозия либерализма является главным фактором его гегемо-нистского триумфа. Но пока либерализму противостоит вялый цезаризм на последних стадиях, как временная недоработка, которая является объектом доводки глобального либерализма для того, чтоб конец истории наконец-то мог состоятся.
Кстати говоря, обратите внимание на то, что слово the end в концепции The End of History Фрэнсиса Фукуямы мы понимаем
как конец, но в английском языке у слова end есть еще другое значение — цель, т. е. это цель истории, ее телос, то, к чему она направлена. Это достижение историей своего пика, своего предела, т. е. того, куда она была направлена. Мы живём в либерализме как в победившем нигилизме, и имплозия этого нигилизма осуществляется на наших глазах.
От чего еще осталось освободиться либеральному человечеству? От последних форм коллективной идентичности, выраженных в гендерной принадлежности. Проблематика сексуальных меньшинств является не случайным эпифеноменом либеральной стратегии, она является ее центром. Логика в данном случае проста: если человек не освободится от пола, он останется в тоталитарном состоянии разделения с другими человеческими индивидуумами определенной коллективной идентичности, мужской или женской. Соответственно, смена пола — это не только право, но скоро станет еще и обязанностью. Если человек не меняет пол, то он, по сути, фашист, потому что, если индивидуум — это мужчина или женщина, значит, он согласен на рабское существование в рамках своего гендер-ного определения.
Не равенство пола, а именно его смена вытекает из liberty, «свободы от», свобода человека от гендера, от пола, так же как космополитическая свобода выбора гражданства, места проживания, профессии, религии. Все эти либеральные свободы требуют логического этапа, свободы от пола, причем тотальной многократной смены гендерного пола, потому что индивидуум начинает привыкать и снова впадает в гендерные тоталитарные рамки.
Но и это еще не предел, так как остается последняя не преодоленная коллективная идентичность, принадлежность индивидуума к человеку. Как пример необходимости преодолеть человеческую идентичность, которая тоже является в конечном итоге фашизмом с точки зрения либеральной логики, можно привести «Киборгманифест» Донны Харауэй (Donna J.