Файл: Kashanin_O_probleme_rasporyazhenia_lichnymi_neimuschestvennymi_pravami_avtora-1.docx
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 08.11.2020
Просмотров: 625
Скачиваний: 1
Right of publicity рассматривается в доктрине и практике как безусловно отчуждаемое, передаваемое (в порядке как конститутивного, так и транслятивного правопреемства), наследуемое право. Именно этот признак принципиально отличает его от right of privacy и свидетельствует согласно господствующему мнению об их самостоятельности и независимости друг от друга <31>.
--------------------------------
<31> Gotting H.-P. Op. cit. S. 234 ff.
Однако на практике четко разграничить личное право на тайну частной жизни и имущественное право на публичность не удалось. Так, в случае полного отчуждения right of publicity без уточнения конкретных способов его коммерческого использования неизбежно возникновение коллизий с right of privacy, которые тем не менее предусмотреть заранее невозможно. Это в действительности ставит суды перед необходимостью в каждом конкретном случае соотносить указанные права и принимать решение, используя методологию взвешивания интересов. По сути, речь идет о том, насколько личное неимущественное right of privacy ограничивает оборотоспособность объектов, охраняемых посредством имущественного right of publicity. Это позволяет сформулировать вывод о том, что right of privacy и right of publicity, направленные на охрану соответственно личного и имущественного блага, вряд ли можно считать независимыми друг от друга институтами.
1. Анализ истории развития специфических для американского правопорядка институтов right of privacy и right of publicity дает основания для некоторых общих выводов, связанных с дискуссией об отчуждаемости прав на личные неимущественные блага, а также о соотношении личной и имущественной составляющих авторского права.
Особенностью американской правовой системы являются отсутствие жесткого догматического каркаса и достаточная степень гибкости в аргументации предлагаемых правовых решений, в том числе связанных с введением новых юридических институтов. Это определило отсутствие препятствий для вовлечения нематериальных объектов в имущественный оборот и распространения на них конструкции имущественных прав (property rights), в том числе для формирования системы копирайт как специфического имущественного права, а также right of publicity в составе института права интеллектуальной собственности (intellectual property rights). При этом сам по себе механизм имущественных прав оставался в значительной степени гибким и без особых проблем допускал включение в состав объектов имущественных прав новых нематериальных благ.
Соответственно, в американском правопорядке отсутствовала потребность в использовании конструкции личных неимущественных прав для иных целей, кроме как для формирования механизма охраны личных неимущественных благ, т.е. таких, которые рассматривались правопорядком как неотчуждаемые, не вовлеченные в имущественный оборот. Институт личных неимущественных прав был предназначен лишь для обеспечения охраны от таких действий третьих лиц, которые бы нарушали личный неимущественный интерес обладателя блага, вне связи с имущественным оборотом таких благ.
Соответственно, в основу разграничения личных и имущественных прав в американском правопорядке мог быть непосредственно положен признак неотчуждаемости и непередаваемости права, отражающий представления оборота о неразрывности связи соответствующего блага с личной сферой его обладателя. Так, институт right of privacy непосредственно обосновывался необходимостью охраны психического мира его обладателя, что само по себе исключало возможность указанных прав быть предметом распорядительных актов их обладателя.
Это также определило основные особенности механизма охраны личных благ. В его основе лежал обращенный к третьим лицам запрет поведения определенного рода при отсутствии у обладателя блага позитивных поведенческих возможностей, которые бы не могли быть редуцированы к данному запрету <32>.
--------------------------------
<32> Это, отметим, ставит под вопрос возможность говорить о возникновении в данном случае субъективного гражданского права по крайней мере с точки зрения учения о субъективном гражданском праве, не редуцирующего субъективное право к установленным позитивным правом обязанностям либо запретам (теория императивов) (см.: Третьяков С.В. Некоторые аспекты формирования основных теоретических моделей структуры субъективного гражданского права // Вестник гражданского права. 2007. N 3. С. 242 и сл.). В крайнем случае его можно условно квалифицировать в качестве права особого рода (в немецкой терминологии - так называемое Abwehrrecht, или, в буквальном переводе, "право охранительного характера").
2. Модель охраны нематериальных благ, основанная на четком разграничении механизмов охраны личного интереса и имущественного оборота, позволяла придерживаться общего принципа неотчуждаемости личных неимущественных благ.
При этом необходимо учитывать, что, несмотря на формальную независимость механизмов имущественного оборота материальных благ и охраны связанного с ними личного неимущественного интереса (соответственно, системы копирайт и существующих вне ее самостоятельных right of publicity и right of privacy), на практике полного разграничения указанных механизмов достичь не удается. В ряде случаев необходимость разрешения конфликтов между указанными правами требует от правоприменителя использования методологии взвешивания интересов и, соответственно, выбора между охраной имущественных либо неимущественных прав.
Невозможность четко разграничить сферы применения right of privacy и right of publicity свидетельствует о том, что в действительности объектом указанных прав являются одни и те же блага, а именно определенные атрибуты личности, которые могут рассматриваться правопорядком либо в качестве объекта охраны (т.е. как личное неимущественное благо, как объект личных неимущественных прав), либо в качестве объекта имущественного оборота и, соответственно, объекта имущественных прав.
Это, с одной стороны, создает основания для рассмотрения системы охраны нематериальных благ в качестве единого механизма, где личная составляющая представляет собой форму гетерономного ограничения имущественного оборота нематериальных благ, а потому не может быть отделена от имущественной составляющей. Отметим, что именно это обстоятельство послужило в германской доктрине доводом для закрепления монистической модели авторского права <33>.
--------------------------------
<33> Ulmer E. Op. cit. S. 114.
С другой стороны, наличие у правоприменителя возможностей переинтерпретации соотношения между личной и имущественной составляющими путем сужения либо расширения сферы их применения определяет достаточную гибкость данного механизма и, соответственно, дает возможность применять институт личных неимущественных прав лишь в тех случаях, когда по представлениям оборота действительно имеется личный интерес, заслуживающий защиты. Вовлечение нематериального блага в имущественный оборот не стало проблемой для англо-американского института неотчуждаемых личных неимущественных прав, поскольку правоприменитель может реагировать на потребности оборота посредством сужения сферы его применения. Это позволяет четко придерживаться принципа неотчуждаемости личных неимущественных прав. Таким образом, гибкость в определении сферы применения института охраны личных неимущественных благ является еще одним условием сохранения принципа неотчуждаемости личных неимущественных прав.
Все это позволяет ответить на вопрос о том, почему процессы отделения нематериальных благ от личности и вовлечения их в имущественный оборот не сопровождаются в американском правопорядке возникновением серьезных затруднений, связанных с несоответствием конструкции неотчуждаемых личных неимущественных прав новым реалиям гражданского оборота.
Развитие взглядов на природу личных неимущественных
прав автора в континентальных правопорядках
Логика развития взглядов на природу личных неимущественных прав автора в континентальной Европе наиболее наглядно может быть продемонстрирована на примере германского правопорядка. В отличие от авторского права Франции, которое с самого начала было основано на парадигме интеллектуальной собственности и, соответственно, рассмотрении произведения в качестве имущественного блага, для германской системы, наоборот, характерны акцентуации на личном характере авторских прав, что при сравнении с системой копирайт дает почву для выводов об основных закономерностях института личных прав автора.
Логика развития института личных неимущественных прав в германском правопорядке, и в том числе личных неимущественных прав автора, во многом основывалась на посылках, противоположных существовавшим в англосаксонской правовой системе. В Германии не удалось обеспечить два базовых условия сохранения принципа неотчуждаемости личных неимущественных прав, а именно связать их исключительно с необходимостью охраны личного неимущественного интереса, а также обеспечить достаточную гибкость данного института, которая бы позволяла реагировать на процессы вовлечения личных неимущественных благ в имущественный оборот. Это обусловило формирование иной конструкции личных неимущественных прав, основанной на признании возможности указанных прав быть предметом сделок, в том числе вопреки формальным декларациям об их неотчуждаемости.
К числу основных причин, определивших специфику немецкого института личных неимущественных прав автора, следует отнести достаточную жесткость системы догматических конструкций, сложившихся в пандектистике к середине XIX в., препятствовавшей включению нематериальных благ в число объектов субъективных гражданских прав и, соответственно, института охраны результатов интеллектуальной деятельности в систему частного права. Именно конструкция личных неимущественных прав стала основным средством решения задачи интеграции авторского и изобретательского права в систему частного права, что, однако, существенно повлияло на содержание как института личных неимущественных прав автора, так и имущественных прав на результаты интеллектуальной деятельности и определило широкое признание отчуждаемости указанных прав.
Постараемся реконструировать логику развития взглядов немецкой юриспруденции на природу авторского права и личных неимущественных прав автора с целью выявления причин, определивших невозможность четкого следования принципу неотчуждаемости личных неимущественных прав.
Развитие авторского права на начальном этапе в германских землях имело в целом те же рациональные основания, что и в иных ведущих европейских правопорядках. В основе появления привилегий на напечатание произведений лежали рост имущественного значения печатной продукции, требовавший охраны издателя, приобретшего рукопись, от "пиратского" воспроизведения его издания, а также потребность в осуществлении цензуры выходящих изданий. Произвольность выдаваемых привилегий <34> привела к распространению в профессиональной среде обычая рассматривать того издателя, который приобрел за свой счет возможность издавать определенное произведение (как правило, в форме приобретения его рукописи) и в течение ряда лет фактически ею пользовался, как обладающего монопольной возможностью напечатания данного произведения. При этом в качестве объекта права издателя рассматривалось литературное произведение, но не как нематериальный объект, а как рукопись произведения, т.е. как вещь, что позволяло подвести права издателя под понятие собственности (Verlegereigentum - нем.) <35>.
--------------------------------
<34> Gieseke L. Vom Privileg zum Urheberrecht. Gottingen, 1995. S. 39.
<35> Rigamonti C.P. Op. cit. S. 16, 20.
Однако теория собственности издателя не позволяла четко объяснить, почему приобретение рукописи приводило к возникновению монопольной возможности печатать произведение. Единственным представимым направлением разрешения данной проблемы был вариант, при котором указанная монопольная возможность считалась возникающей первоначально у автора произведения, которую он вместе с рукописью передавал издателю. Соответствующая концепция получила наименование теории собственности автора (Autoreneigentum - нем.).
Теория собственности автора также требовала своего обоснования, особенно после признания в качестве объекта права не рукописи, а самого по себе произведения как нематериального блага. Именно в данном пункте расходятся пути развития англо-американской, французской и германской моделей авторского права. Основанием для англо-американской модели стало позитивное право, прямо фундированное целью поощрения развития науки и искусств (см. выше).
В основе французской модели также лежали Законы 1791 и 1793 г., которые обосновывались в Законодательном собрании ссылками на естественно-правовое учение Дж. Локка о приобретении права собственности на результаты собственного труда. Соответственно, первоначально во Франции была закреплена имущественно ориентированная модель авторского права, и лишь впоследствии распространение в Европе личностных обоснований авторского права, а также учения о произведении как выражении личности его создателя обусловили появление во французском правопорядке института droit moral, который тем не менее рассматривался как в значительной мере независимый от механизма имущественного оборота произведений.
Одним из главных факторов, определивших пути развития германской доктрины авторского права и учения о личных неимущественных правах, была невозможность в условиях территориальной раздробленности опереться на законодательный акт, которая обусловила в немецкоговорящих землях формирование традиции доктринального обоснования авторского права и, как следствие, серьезность догматической проработки рассматриваемых вопросов <36>.
--------------------------------
<36> Так, в XIX в. немецкие законы о книжной торговле, принимаемые в отдельных землях, легко обходились методом переноса типографии на приграничные территории. В условиях развитого торгового оборота это делало неэффективным практически любой европейский закон об авторском праве, действовавший лишь на территории издавшего его суверена. Поэтому на территории германских земель в качестве основного средства обеспечить легитимацию запрета на перепечатку произведений рассматривалась именно доктрина, что в целом вписывалось в пандектистскую традицию.
С другой стороны, существовал ряд серьезных препятствий для признания в германской доктрине теории интеллектуальной собственности в том виде, в каком она получила закрепление во Франции <37>. Главным из них была унаследованная германской пандектистикой от римского права ориентация на ограничение круга объектов абсолютных прав вещами, а также тенденция к отождествлению вещного и абсолютного права (как права господства), которая не оставляла места для конструкции абсолютного права на нематериальные объекты. Для немецкой доктрины понятие собственности было жестко связано с идеей господства над материальными объектами, поэтому понятие интеллектуальной собственности имело явные вещно-правовые коннотации, предполагавшие применение к нематериальным объектам конструкций вещного права. Это стало непреодолимым догматическим препятствием для утверждения теории интеллектуальной собственности и, соответственно, парадигмы рассмотрения произведений в качестве объектов имущественных прав.