Файл: Короленко Ц. П., Дмитриева Н. В., Шпикс Т. А. Психическое здоровье xxi века психические отклонения в постмодернистском обществе.pdf

постоянно «бросаются» в глаза, встречаясь в рекламных щитах, вывесках фирм, банков, супермаркетов. Из материала этих символов формируется психическая реальность постсовременного человека.
Рост социального релятивизма делает человека постсовременной культуры все более восприимчивым к усвоению новых ценностей в различных сферах каждодневной жизни. Это относится, в частности, к появлению новых речевых оборотов, изменению привычного традиционного диетического режима, введения новых ритуалов, традиций и праздников.
Постмодернистское общество характеризуется отчетливой дегуманизацией. Montagu и Matson (1983) называют этот феномен
“Пятым Всадником Апокалипсиса”, который хоть и непосредственно не убивает, и не причиняет видимого физического вреда, но потенциал и размеры вызываемого им разрушения человеческой психики превышают разрушения, вызванные войной или эпидемией.
Их, с точки зрения авторов, просто невозможно оценить.
Одним из феноменов постмодернистского социума является потеря злом своего прежнего обличья. Внешне оно не выглядит как зло потому, что не проявляется признаками, на основании которых люди привыкли распознавать его как таковое. Зло “теряет рога” и другие внешние “дьявольские” атрибуты. Надевая маску банальности, оно выглядит как привычная повседневность. Обыденность зла является ужасом постсовременности, так как порождает качественно новую форму преступлений, совершаемых людьми, часто неосознающими и неощущающими преступности и античеловечности совершаемых ими деяний. Важно подчеркнуть, что новые проявления зла не являются маской, поскольку, если, по мнению такого человека,
12

ему нечего скрывать, и совершенный им грех не осознается, а чувства вины и стыда отсутствуют, маска не нужна (Yablonsky, 1962).
Зло в постмодернистской культуре незаметно приобрело даже другое звучание, оно лишилось свойственных ему ранее зловещих интонаций. Носители зла стали говорить негромкими, монотонными, неэмоциональными голосами, которые можно сравнить с тональностью звукозаписывающих устройств, сообщающих сводки погоды или какую-либо коммерческую информацию.
Вышеперечисленные особенности тембра и тона голоса злящихся личностей не случайны, они отражают отсутствие у них седьмого чувства, отсутствие эссенциальной эмоциональной привязанности к людям, событиям, ситуациям, того, что в психологии принято называть аттачментом. К особенностям вербальных проявлений зла в постсовременной культуре относится также своеобразная безжизненность нарратива, наблюдаемая во время диалогов. Эта безжизненность не связана с содержанием повествования, она затрагивает не только нейтральные “скучные” темы, но и эмоционально окрашенные сюжеты, рассказываемые безучастно, вяло и педантично.

Особенности, присущие постсовременному обществу, создают объективные условия для возникновения различных психологических и психических нарушений. Речь идет, с одной стороны, об увеличении количества некоторых ранее диагностируемых расстройств, с другой,
– о появлении не входящих в классификаторы (DSM – IV, ICD -10) нарушений. К последним относятся, в частности, “приносящие вред дисфункции”, теневые синдромы, личностные нарушения у детей и подростков, нарушения дефицита внимания, феномен “нормотической личности”, синдром выгорания, синдром недостаточности аттачмента, диссоциогенная идентичность и др.
Феномен хронической нехватки времени приобретает в постсовременном социуме особое значение. Все чаще возникают и становятся естественными ситуации, когда люди, находящиеся в дружеских отношениях и симпатизирующие друг другу, обнаруживают, что у них нет времени собраться вместе по какому-то случаю, отметить какое-то событие, значимую дату, чей-то день рождения, праздник, просто провести вечер во взаимном общении.
Не хватает времени для просмотра интересных фильмов, посещения выставок, чтения художественной литературы. Его не хватает даже для самого себя, для самоанализа своих мотиваций, целей, ценностей и способов их достижения. Нет времени разобраться в обстановке, в себе, избавиться от необходимости подчиняться навязываемым социумом неприемлемым суггестиям, найти свой путь в жизни, научиться управлять своей жизнью и отношениями с окружающими.
Феномен нехватки времени особенно деструктивен в случае его распространения на исполнение родителями, и, прежде всего, матерью функции психобиологически адекватного парентинга
14

(родительствования), что является в постмодернистской культуре главной причиной материнской депривации.
Известно, что в самом раннем периоде жизни нуждаемость младенца в симбиотических отношениях с матерью или другим человеком, осуществляющим заботу о нем, чрезвычайно велика. В нормальных условиях в последнем триместре беременности мать постепенно все в большей степени фиксируется на еще не родившемся ребенке, пренебрегая многими психосоциальными функциями, в том числе, в определенном смысле фактически отказываясь от своего прежнего я, от прежней идентичности. В этом периоде жизнь матери подчинена ребенку, удовлетворению его потребностей, что особенно выражено у эмпатической, интуитивной матери. Если мать недостаточно интуитивна, переживает состояние стресса, страдает каким-либо психическим нарушением, этого не происходит. Младенец не получает необходимого “обратного питания”, обратной связи, что нарушает его психическое развитие уже на этом раннем уровне развития.
Наличие симбиотических отношений с матерью необходимо для младенца и в течение первых месяцев после рождения. Выход из симбиоза и развитие сепаратности должны быть постепенными, плавными, не травмирующими ребенка. В противном случае психическое развитие ребенка и формирование его характера также блокируются. В целом, такое нарушение психобиологической связи можно диагностировать как “раннее отбрасывание” или “отказ”.
Возникают условия для последующего развития ряда отклонений.
Последние, очевидно, включают как формально диагностируемые психические расстройства непсихотического уровня, так и феномены,
15

относящиеся к описанным в данной книге “повреждающим дисфункциям”
Различным культурам свойственны присущие им факторы риска возникновения определенных психических расстройств. Согласно существующей концепции, каждая культура создает свойственные ей особые формы психической патологии, которые в гипертрофированном, максимально заостренном виде выражают присущие данной культуре проявления. Постмодернистский сэлф, вызывающий особый интерес специалистов, диагностируется по- разному. Наиболее часто он квалифицируется как фрагментарный или мультифренический self (Gergen, 1991), в других случаях как тревожный (Massumi, 1993), нигилистический и депрессивный (Levin,
1987), осциллирующий между ужасом и хронической скукой (Petro,
1993). В исследованиях Gottschalk (1989), Короленко, Дмитриевой
(2007) описываются варианты антисоциального self”а.
По мнению Gottschalk (2000), использование столь разнообразных терминов отражает ситуацию постепенного исчезновения характерного для модернистской культуры понимания self”а как стабильной и незыблемой консервативной структуры с заменой последнего на оценку self”а как динамического процесса, проявляющегося множественными, часто противоречащими друг другу состояниями.
В постмодернистской культуре self становится нарративным ресурсом, историей, которую мы, в зависимости от тех или иных обстоятельств, по-разному рассказываем друг другу.
Кардинальные изменения в обществе, произошедшие за последнее десятилетие, привели к переоценке значимости большинства фундаментальных ценностей.
Человек в
16

постмодернистском обществе не имеет точки отсчета в оценке критериев правильности или неправильности различных эстетических, социальных и личных ценностей.
Присущая постмодернистскому обществу тревога в быстром потоке непрерывных изменений приобретает другое, в сравнении с модернистским периодом, содержание. Феномен тревоги в постмодернистской культуре ассоциируется с неуверенностью, которая “пронизывает все аспекты каждодневной социальной жизни, оказывая особенное влияние на чувство идентичности” (Baudrillard,
1993). Тревога в постмодернистском обществе является наиболее часто диагностируемым синдромом (Maguire, 1996; Pitchot, 2008).
Pitchot подчеркивает, что в настоящее время тревога все чаще протекает без ремиссий, приобретает хронический характер и провоцирует возникновение таких осложнений, как аддикции и депрессивные состояния. По мнению Maguire, постмодернистская культура содержит в себе «резервуары травмы, гнева и страха, без которых странная «декорация» каждодневного бытия не может быть правильно понята».
Massumi (1993), анализируя особенности феномена тревоги в постсовременной культуре, приходит к выводу о том, что она:
• имеет трудно определяемый характер,
• не является такой острой, как паника,
• не имеет типичной для истерии локализации,
• не имеет определенной проекции, определенного содержания и поэтому не является фобией.
17

Автор пишет, что “…это и не сама тревога как таковая. Она более расплывчата. Это страх низкого уровня, вид основной радиации, насыщающей существование”.
Повседневная тревога и страх низкого уровня стали “климатом повседневного ландшафта” (Gottschalk, 2000), в котором протекает вся жизнь постмодернистского человека.
Человек постсовременного общества все чаще испытывает чувство стыда, одной из причин которого являются бесплодные попытки реализации эмоционально значимых целей и идеалов.
Согласно концепции психологии сэлфа (Kohut, 1977), человек постсовременного общества фактически лишен возможности адекватно осуществлять три вида важнейших для жизни переноса: идеального, зеркального и двойникового. Это связано со свойственным современности отсутствием сколько-нибудь стабильных идеалов, относительностью убеждений и верований, непостоянством или недостаточностью социальной поддержки и необходимостью удовлетворения потребности в принятии, признании и тем более в восхищении. Возникающая вследствие отсутствия этих недостаточностей слабость идентичности приводит к невозможности почувствовать свое экзистенциальное родство с другими людьми, что исключает осуществление длительного полноценного двойникового переноса.
Следующая особенность постсовременной культуры заключается в росте значимости средств массовой информации и центральном значении телевизионной коммуникации в жизни человека. По мнению Altheide (1995), сама культура воплотилась в своей форме и в своем содержании в средствах массовой информации.
Бесконечная череда бессодержательных, не вызывающих особого
18

зрительского интереса имиджей неизбежно вызывают чувство отстраненности и удаленности от всего происходящего на экранах.
Длительное пребывание в виртуальной телевизионной реальности приводит к изменению переживания категорий времени и пространства. Стирание границ между реальностью и фантазией, между серьезностью и развлекательностью приводит к фрагментации и дезорганизации сознания и создает условия для развития психических нарушений с шизофреноподобной клинической картиной (Frosh, 1991).
Вышеизложенные факторы квалифицируются нами как условия развития свойственных постсовременной культуре отклонений, включающих в себя как формально диагностируемые психические расстройства непсихотического уровня, так и подробно описанные в данной книге феномены “повреждающих психических дисфункций”
Повреждающие психические дисфункции
Нарушение аттачмента
Аттaчмент является психологическим термином, определяющим особый тип аффективной связи. Согласно Bowlby (1979) и Ainsworth
(1989), аттачмент представляет собой аффективную связь высшего порядка, которую было бы неправильно сводить к понятию обычной привязанности. Подобная ошибка возможна в случаях буквального перевода на русский английского attachment, что приводит к значительному искажению смысла данного феномена. На протяжении жизни человек формирует многочисленные, разные по значимости, аффективные связи, которые не являются аттачментом. Что же входит в содержание понятия аттачмент? Ainsworth (1989) в этом контексте устанавливает специфические особенности аффективных
19

(эмоциональных) связей с добавлением к ним главного критерия, необходимого для наличия аттачмента:
(1) постоянство и стабильность аффективной связи;
(2) аффективная связь включает наличие определенного человека
(фигуры), которого невозможно заменить кем-либо другим.
Аттачмент отражает эмоциональную фиксацию одного индивидуума на другом индивидууме. Например, переживание грусти о потере друга не смягчается присутствием других близких друзей. По такому же механизму ребенок не испытывает чувство психологического комфорта в случае, если отсутствующую в данный момент мать заменяет добрая, заботливая, хорошо относящаяся к ребенку, но незнакомая сиделка; или же также бессмысленно недоумевать по поводу того, что девушка, влюбленная в молодого человека, не проявляет таких же эмоций по отношению к другим, более привлекательным и перспективным мужчинам;
(3) отношения в рамках аттачмента эмоционально чрезвычайно значимы;
(4) наличие выраженного желания находиться поблизости или в непосредственном контакте с другим индивидуумом, объектом аттачмента;
(5) переживание психической травмы в случае насильственного отделения от объекта аттачмента.
Добавочным критерием, необходимым для наличия аттачмента, является поиск безопасности и комфорта в отношениях. Аттачмент считается
“безопасным” при наличии безопасности во взаимодействиях, и наоборот, “небезопасным”, в случае ее отсутствия.
Стремление к безопасности является определяющей чертой, главным критерием аттачмента.
20

Нарушение аттачмента (стойкой эмоциональной фиксации на объекте, привязанности) является термином, лишь недавно использующимся в качестве обозначения синдрома психических нарушений непсихотического уровня, точнее обозначения нарушений, относящихся к повреждающей дисфункции (“harmful dysfunction“).
Нормальный аттачмент представляет собой врожденный драйв стремления к отношениям, поиску младенцем близости с матерью. На основе этой первичной близости формируются последующие межличностные отношения. Человек рождается и умирает в системе отношений. Симбиотические отношения необходимы для выживания младенца, они позволяют еще не созревшей лимбической системе младенца использовать функциональные возможности материнского мозга в процессах организации своего сэлфа. Нормальное развитие возможно при наличии интуитивной эмпатической матери, инстинктивно улавливающей невербализованные потребности младенца и адекватно реагирующей на них. Таким образом, происходит стимуляция положительных эмоций и ограничение и регуляция отрицательных эмоций, например, таких, как страх и фрустрация. В психике ребенка формируется ощущение безопасности, преобладания чувства базисного доверия к окружающему миру.
Адекватный аттачмент в младенческом периоде обеспечивает нормальное психическое развитие ребенка в последующей жизни. На основе нормального аттачмента развивается способность к саморегуляции, к более ранним воспоминаниям и к отсутствию
“белых пятен” в системе автобиографической памяти.
Нарушение аттачмента как повреждающая психическая дисфункция диагностируется в том случае, если последний по
21