Файл: Короленко Ц. П., Дмитриева Н. В., Шпикс Т. А. Психическое здоровье xxi века психические отклонения в постмодернистском обществе.pdf

убежать от страха перед глубокими отношениями. Переживания и жизнь родителей, близких, дальних родственников и многочисленных приятелей (друзей нет) его никогда не волновали. После окончания института он ушел из дома, разорвав с ними все отношения, считая нормальным время от времени обращаться к родителям за материальной помощью, в которой ему никогда не отказывали. Во время редких визитов к родителям умело играл роль несчастного, любящего сына. Уходя от них с очередной суммой денег, относился к ним, как к идиотам, смеясь над их добротой и теплым, и участливым отношением к нему.
Окончив институт и будучи далеко неглупым, обаятельным и общительным человеком, сменил несколько мест работы, пытаясь сделать карьеру, но холодное, безразличное отношение к коллегам и пренебрежение всем, что не входило в круг его интересов, помешали продвижению по служебной лестнице.
В ходе терапии пациент осознал наличие внутреннего конфликта (противоречия между страхом одиночества и страхом вступать в близкие отношения), осложняющего жизнь с самим собой и с окружающими. Конфликт переносится вовне, затрудняя установление длительных отношений. Обсуждение проблемы акцентуировало необходимость работы с чувствами и эмоциональными состояниями с основной задачей - развивать способность любить себя и окружающих.
Как известно, для формирования и сохранения когезивной
(спаянной) устойчивой идентичности человек нуждается в адекватной реализации трех видов переноса: идеального, зеркального и двойникового (Kohut). Зеркальный перенос заключается в ощущении наличия акцептации и поддержки себя другими людьми.
32

Содержанием идеального переноса является чувство связи с идеализируемым объектом, непререкаемым авторитетом, Высшей
Силой. Двойниковый перенос выражается в ощущении принципиального тождества между собой и другими людьми.
Недостаточность или отсутствие этих трех компонентов делает невозможным ощущение человеком бытия в окружающем мире в качестве реального, живого, целостного индивидуума, обладающего чувством континуальности, непрерывности жизни.
Отсутствие седьмого чувства, очевидно, связано с феноменом первичной экзистенциальной неуверенности, так как на ее фоне нарушается возможность интегральной и адекватной оценки феномена зла.
Образы людей без идентичности с нарушением зеркального, идеального и двойникового переноса представлены в произведениях признанных мастеров художественной литературы 20-го века. Так, например, в романах Франца Кафки “Процесс”, “Превращение”,
“Замок”, “Америка” описаны психологические портреты людей, чья личностная идентичность не противоречит ощущению зла. Герои
Кафки лишены основных человеческих качеств таких, как любовь, сочувствие, лояльность, гордость, честь. У лиц, совершающих преступление, и их жертв, описанных Кафкой, отсутствует “точка отсчета” в оценке зла в любой его форме. Индивидуально- психологические особенности героев Кафки контрастируют с персонажами произведений более ранних классических авторов, например,
Шекспира, отдающего предпочтение
«живым», одолеваемым сомнениями и бурными страстями людям, в противовес лишенным чувств полуроботам автоматам, обреченным жить, не испытывая радости от самого процесса проживания жизни.
33

Яркой иллюстрацией такой экзистенции является диалог двух бродяг в пьесе Сэмюэля Бекетта “Ожидая Годо”:
Эстрагон: Мы всегда находим что-то, что создает у нас впечатление как будто мы существуем, не так ли?
Владимир: Да, да, мы маги. Но дайте нам возможность повторять то, что мы уже совершили.
Этот короткий диалог двух лишенных идентичности персонажей иллюстрирует постоянный поиск реализации зеркального переноса – внешнего подкрепления самого факта своего существования, c которым непосредственно связано и требование необходимости повторения переживания уже совершенного.
Последнее отражает стремление к фиксации прошлых событий, в связи с отсутствием свойственного нормальному человеку чувства временной продолжительности происходящих в настоящем и имевших место в прошлом событий.
Лицам с синдромом экзистенциальной неуверенности на фоне недостаточности седьмого чувства свойственно легкое возникновение страхов определенного содержания. К ним относится страх поглощения и страх аннигиляции. Эти страхи фактически дополняют друг друга. Страх поглощения по своему содержанию приближается к страху прекращения существования (de facto полуживого существования) в результате полного захвата сознания другим человеком. Страх аннигиляции представляет собой экстремальную форму разрушения внутренней и внешней реальности, ужас небытия, отсутствия существования, космической пустоты, которая не может быть заполнена ничем.
Страх поглощения приводит к значительным трудностям в установлении социальных контактов. Любая форма общения несет в
34

себе угрозу поглощения. Полноценное общение доступно только индивидууму с когезивной идентичностью, позволяющей иметь свою позицию, аргументацию, cоглашаться или оппонировать собеседнику, отстаивать свою точку зрения, находить возможности компромисса или критически оценивать взгляды, предложения и действия другого.
Лица с экзистенциальной неуверенностью, вступая в межличностные отношения, боятся лишиться остатков идентичности, окончательно потерять свою автономию. Отношения требуют динамики, предполагают изменения стереотипов психических содержаний и психологических состояний, в связи с элементами неожиданности, неполной прогнозируемости содержаний процесса.
Все это содержит в себе экзистенциальную угрозу для индивидуума с экзистенциальной неуверенностью.
Страх поглощения при экзистенциальной неуверенности включает в свой диапазон страх возникновения различных эмоциональных состояний. Это не только страх агрессии, отрицательного отношения, но и страх сколько-нибудь глубоких дружеских отношений, тем более чьей-то любви.
Экзистенциально неуверенные лица чувствуют себя наиболее комфортно, судорожно фиксируясь на привычных постоянных активностях, стереотипно повторяющихся моделях поведениях, что позволяет им до определенной степени сохранять хрупкую целостность в рамках дефицитарного статус кво.
Представляется возможным высказать гипотезу о том, что у таких лиц имеет место предрасположенность к возникновению реакций кататонического типа. Как известно, кататонический синдром наблюдается при одной из форм шизофрении, проявляясь состояниями кататонического ступора или кататонического
35

возбуждения. В то же время кататония развивается при некоторых интоксикациях, например, бульбокапнином, и инфекциях, например, сепсисе.
Кататонические состояния в форме восковой неподвижности, застывания могут быть вызваны гипнотическим внушением. Кататонические реакции возникают в экстремальных, угрожающих жизни ситуациях, при внезапном испуге, в случаях землетрясения, пожара, наводнения. Кататонические синдромы воспроизводились также на животных в экспериментальной психиатрии.
Все это свидетельствует об определенной универсальности кататонии как одной из основных, заложенных в филогенезе и онтогенезе психических реакций. Предрасположенность к кататонии отражает, очевидно, фиксацию на шизоидно-параноидной позиции по
Melanie Klein (1932). Возникновение нарушения психотического уровня в подобных случаях приводит к регрессу, к этой ранней позиции со свойственной ей фрагментацией, расщеплением сэлфа, что обусловливает тенденцию к неблагоприятному течению процесса.
Основной стратегией защиты от страха поглощения является стремление к социальной изоляции, что объективно приводит таких лиц к формированию стратегии избегания.
Дефицит седьмого чувства часто сочетается с недостаточно развитой эмпатией. В связи с этим следует обратить внимание на то, что в психологической, а тем более непрофессиональной литературе термин эмпатия часто идентифицируется с термином симпатия, хотя речь идет о различных психологических феноменах. Эмпатия подразумевает способность восприятия психологического состояния
(в основном, эмоционального) на невербальном уровне. Симпатия подразумевает не только такую невербальную оценку, но и
36

проявление искреннего неформального сопереживания, адекватного переживанию другого эмпатизируемого индивидуума.
В рассматриваемом варианте отсутствие седьмого чувства сочетается с отсутствием эмпатии. Подобная комбинация характерна для антисоциального и нарцисстического личностных расстройств.
Как известно, лиц с антисоциальным расстройством отличает неспособность идентифицировать себя с другим человеком, они не в состоянии “сконструировать психологическое факсимилие другого”,
“ходить в обуви другого” или “влезть в его шкуру”.
Антисоциальные индивидуумы фактически отождествляют других людей с неодушевленными объектами, которыми можно пользоваться для удовлетворения собственных потребностей, не обращая внимания на отношение к их действиям и переживаниям, которые эти действия вызывают.
Сочетание дефицита седьмого чувства и отсутствия эмпатии чрезвычайно деструктивно. Оно выражается в том, что за внешним обликом человека скрывается нечеловеческая андроидная сущность, изображаемая, например, в научно-фантастических литературных произведениях, в кинофильмах о вторжении инопланетян. Эти лица не воспринимают психологические и физические страдания даже наиболее близких людей. Так, например, в критических ситуациях
(дорожно-транспортное происшествие) их в большей степени интересует техническое состояние автомобиля, чем психологический статус близких.
Но, поскольку сочетание отсутствия этих двух психологических феноменов недостаточно для формального диагноза антисоциального личностного расстройства (более того, отсутствие переживания и эмпатии не входят в признаки антисоциального расстройства в DSM-
37

IV), эти лица оказываются вне диагностических рамок, принятых в психиатрии. Тем не менее, не вызывает сомнений, что, в связи с создаваемыми ими проблемами, они нуждаются как в квалифицированном психологическом диагнозе, так и в разработке особых подходов к коррекции этих состояний. Члены их семей должны получать объективную информацию о происходящем и быть заранее подготовлены к реальным негативным последствиям. К числу последних, например, относится предпочитаемая носителями антисоциального радикала стратегия паразитирования, постоянное стремление к эксплуатации и эгоцентрической манипуляции окружающими, что в первую очередь касается наиболее близких лиц, проживающих вместе с ними.
Избегание
Стратегия избегания или дистанцирования широко распространена в постмодернистском обществе. Она включает в себя такие формы преобладающего поведения, как открытое незамаскированное дистанцирование; дистанцирование, скрытое за маской поверхностных контактов; запоздалое, отставленное по времени, дистанцирование; дистанцирование с развитием регрессивных отношений в рамках созависимости (Melody Beattie,
1987).
Kantor (2003) выделяет несколько типов избегающего поведения:
(1)
Избегающие лица, дистанцирующие себя посредством изоляции. Они разделяются на подгруппы социальных изолянтов и лиц с социальными фобиями.
38

а. Социальные изолянты находятся в состоянии постоянного внутреннего конфликта. С одной стороны, они хотят установить близкие отношения и иметь возможность эмоционального участия, а, с другой, такие мысли вызывают у них предвосхищение разочарования и интенсивной эмоциональной боли, в связи с возможным неприятием себя партнером по общению.
Предвосхищение разочарования провоцирует разные формы деструктивного поведения. б.
Лица с социальными фобиями характеризуются возникновением тревоги в определенных ситуациях, провоцирующих использование стратегии дистанцирования. Они проявляют особую чувствительность в распознавании специфических фобических сигналов или их символических заменителей.
(2)
Амбивалентные избегающие лица, которые дистанцируются, используя стратегию установления многочисленных поверхностных контактов при отсутствии фактически каких-либо по-настоящему глубоких интимных отношений. Для них типичны легкие контакты с новыми лицами и затруднения в сохранении старых отношений, что обусловлено страхом психологической близости.
(3) Колеблющиеся и амбивалентные лица, которые в начале знакомства производят впечатление не избегающих, а искренне вовлеченных в контакт. В дальнейшем после истечения какого-то времени они неожиданно отстраняются от знакомства, полностью обесценивая прежние отношения.
(4) Зависимые избегающие лица, которые дистанцируются, глубоко вовлекаясь в регрессивные отношения.
39

Вышеперечисленные варианты дистанцирования объединяет страх новизны. Лица с поведением избегания проявляют отчетливый консерватизм в различных бытовых повседневных ситуациях. Они предпочитают ничего не менять в привычной домашней обстановке, придерживаться давно сформированных стереотипов в распорядке дня, личной гигиене, приеме пищи, уборке квартиры. Находясь вне дома, они посещают одни и те же кафе, рестораны быстрого питания, стараясь садиться за тот же, что и раньше столик, заказывать одну и ту же еду и напитки, и по возможности не вступать в контакт с другими посетителями.
Результаты психоаналитических исследований последних лет
(Kantor, 2003) показывают, что содержания страха, лежащие в основе дистанцирования, имеют более сложный, чем считалось ранее, характер. Обнаруживается, что страх здесь имеет не только внешнюю проекцию в форме страха критики, боязни унижения, отвержения, но и глубинное внутреннее содержание, проявляющееся в боязни оказаться охваченным/охваченной накопившимися в бессознательной сфере и длительное время нереализованными драйвами, сексуальностью, агрессивностью, ненавистью, злобой. Cодержание страха включает очень важный психологический компонент: эти лица боятся, в основном на бессознательном уровне, лишиться в результате прорыва, “выплеска эмоционального потенциала” последнего звена сцепления, удерживающего от полного распада фрагментированный self.
Компонент потери эмоциональной энергетики обычно выступает в связке с потенциальной возможностью формирования значимых настроенных на длительность отношений. Принятие таких отношений на фоне эмоциональной опустошенности и отсутствия
40

адекватной ситуации энергетики, какими бы привлекательными эти отношения не представлялись, оказывается невозможным. Фантазии и мысли на эту тему провоцируют психоэмоциональное напряжение, свободно плавающую тревогу, сменяющуюся страхом с конкретной фабулой избегания.
Данная динамика может быть проиллюстрирована следующим клиническим наблюдением.
Нами наблюдалась пациентка Р. 24 лет, у которой процесс опустошения был настолько выражен, что она чувствовала себя лишенной всех воспоминаний, мыслей, способности задействовать свое воображение. Она характеризовала это психическое состояние как “ощущение нереальности”. Окружающий ее мир воспринимался как угрожающий. С целью психологической защиты пациентка значительно ограничила внешние контакты и передвижения.
Перестала ездить на дачу, выходила из дома за необходимыми покупками только в ближайшие магазины. Конкретное содержание внешней угрозы определить не могла, ограничиваясь утверждением, что воспринимает всякий выход за пределы привычной зоны как нарушение какого-то внутреннего запрета, табу. Считала, что выход за рамки установленных ею границ приведет к чему-то ужасному. На рациональном уровне женщина понимала необоснованность, даже нелепость страха, но была не в состоянии преодолеть его.
В процессе анализа выявилось, что пациентка испытывала в прошлом периодически обостряющиеся состояния внутреннего эмоционального напряжения, связанные с “накоплением негативного материала” и возможностью вспомнить “что-то нехорошее, о чем не хочется вспоминать”. Фактически женщина балансировала между двумя состояниями, которые в определенной степени психологически
41