ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 25.10.2023
Просмотров: 322
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
СОДЕРЖАНИЕ
Б. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ ФАЛЬСИФИКАЦИОНИЗМ. «ЭМПИРИЧЕСКИЙ БАЗИС»
В. ДВЕ ИЛЛЮСТРАЦИИ: ПРОУТ И БОР
Г. НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА РЕШАЮЩИЕ ЭКСПЕРИМЕНТЫ: КОНЕЦ СКОРОСПЕЛОЙ РАЦИОНАЛЬНОСТИ
ИМРЕ ЛАКАТОС:ФАЛЬСИФИКАЦИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИХ ПРОГРАММ.ПРИМЕЧАНИЯ
ИМРЕ ЛАКАТОС:ФАЛЬСИФИКАЦИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИХ ПРОГРАММ.БИБЛИОГРАФИЯ
Прим. перев.), поскольку они по самой своей логической форме не могут иметь (пространственно-временных) сингулярных потенциальных фальсификаторов. 72
Подведём итоги.
Методологический фальсификационизм предлагает интересное решение проблемы — как соединить постоянный критицизм с фаллибилизмом. Он не только предлагает философское основание для фальсификации после того, как фаллибилизм выбил почву из-под ног догматического фальсификационизма, но и значительно расширяет горизонты критицизма. Представив фальсификацию в новом облике, он спасает притягательный кодекс чести догматического фальсификациониста, согласно которому научная добросовестность в том, чтобы задумать и осуществить такой эксперимент, что, если его результат противоречит теории, теория должна быть отброшена.
Методологический фальсификационизм представляет собой заметный шаг вперёд по сравнению с догматическим фальсификационизмом и консервативным конвенционализмом. Он рекомендует принимать рискованные решения. Но риск в какой-то момент может перейти в безрассудство, и возникает вопрос, нельзя ли как-то его уменьшить?
Рассмотрим поближе, в чём здесь заключается риск.
В этой методологии, как ни в какой другой разновидности конвенционализма, решения играют действительно критическую роль. Однако решения могут заводить в безвыходные тупики.
Методологический фальсификационист понимает это лучше других. Но он полагает, что такой ценой мы платим за возможность прогресса.
Нельзя не отдать должное отваге нашего методологического фальсификациониста. Он, видимо, чувствует себя героем, лицом к лицу столкнувшимся с двумя смертельными опасностями, хладнокровно оценившим их и избравшим меньшее зло. Одна из этих опасностей — скептический фаллибилизм с его принципом «все проходит», с отчаянным отрицанием всех интеллектуальных стандартов, а значит, и идей научного прогресса. Ничто не может быть установлено, ничто не может быть отвергнуто, между отдельными системами знания не может быть никакой связи. Рост наук — возврастание хаоса, строительство Вавилонской башни.
(И. Лакатос называет «скептическим фаллибилистом» П. Фейерабенда с его «анархическим анти-методологизмом». Надо сказать, что во взаимной полемике оба эти философа не скупились на ярлыки друг для друга. В данном случае Лакатос утрирует позицию своего оппонента: Фейерабенд не отрицает «все интеллектуальные стандарты», а протестует против того, чтобы какие-то из них считались мерой и критерием научного прогресса. Но и это неприемлемо для Лакатоса — защитника эмпирических критериев в методологии науки и рационального подхода к проблеме развития научного знания. —
Прим. перев.)
Около двух тысяч лет учёные и научно мыслящие философы предпочитали джастификационистские иллюзии, лишь бы не быть ввергнутыми в этот кошмар. Некоторые из них думали, что есть только один-единственный выбор между индуктивистским джастификационизмом и иррационализмом. Б. Рассел писал: «Я не вижу никакого выхода, кроме догматического признания индуктивного принципа или чего-то ему равного; иначе пришлось бы отбросить все или почти всё, что наука или здравый смысл признают знанием». 73 Но наш методологический фальсификационист гордо отвергает такой «эскапизм».
Он отваживается принять удар фаллибилизма, но преодолевает скептицизм, проводя смелую и рискованную политику, а не прячась за догмы. Он вполне сознает степень риска, но настаивает, что выбор только один: между методологическим фальсификационизмом и иррационализмом. Он предпочитает игру с небольшими шансами на победу, но говорит, что это всё же лучше, чем просто сдаться без игры. 74
И правда, те критики наивного фальсифи-кационизма, которые не смогли предложить альтернативного метода критицизма, неизбежно скатывались к иррационализму. Например, Нейрат заявлял, что фальсификация и последующая элиминация гипотез могут стать «препятствием прогрессу науки», 75 но его путаная аргументация не имеет никакой цены, если единственной замеченной им альтернативой является хаос. Гемпель несомненно прав, подчёркивая, что «наука даёт множество примеров, когда конфликт между хорошо подтверждённой теорий и каким-то не поддающимся объяснению результатом эксперимента прекрасно разрешается тем, что последний признается как бы не имевшим места, а не принесением в жертву теории», 76 но всё же он признает, что не видит иного «фундаментального стандарта», чем тот, какой выдвинут наивным фальсификационизмом. 77
Нейрат и, кажется, Гемпель отвергают фальсификационизм как «псевдорационализм», 78 но что такое «настоящий рационализм?» Поппер ещё в 1934 году предупреждал, что «разрешительная» методология Нейрата (точнее было бы сказать, отсутствие методологии) превратила бы науку в не-эмпирическую и, следовательно, иррациональную: «Нам необходимо некоторое множество правил, ограничивающих произвольность «вычёркивания» (а также и «принятия») протокольных предложений. Нейрат не формулирует никаких правил такого типа и тем самым невольно выбрасывает за борт эмпиризм. Любая система может быть оправданной, если кому-либо дозволяется (а по Нейрату, это право предоставляется всем) просто «вычеркнуть» мешающее ему протокольное предложение».
79
Поппер соглашается с Нейратом в том, что все высказывания подвержены ошибкам, но он решительно настаивает на том, что прогресс невозможен без твёрдой рациональной стратегии или метода, которыми следует руководствоваться, когда одни высказывания противоречат другим. 80
Но не является ли твёрдая стратегия методологического фальсификационизма, рассмотренная выше, слишком твёрдой? Не являются ли решения тех, кто придерживается этой стратегии, слишком произвольными? Кое-кто мог бы даже сказать, что методологический фальсификационизм отличается от догматического только тем, что лицемерно уверяет в своей преданности фаллибилизму!
Критиковать теорию критики обычно трудно. Натуралистический фальсификационизм было сравнительно легко опровергнуть, так как он покоится на эмпирической психологии восприятия; можно показать, что он просто ложен. Но как фальсифицировать методологический фальсификационизм? Нет такого бедствия, какое могло бы опровергнуть неджастификационистскую теорию рациональности. Более того, если бы даже эпистемологическая катастрофа разразилась, как могли бы мы узнать об этом? Мы лишены возможности судить о том, увеличивается или уменьшается правдоподобие наших успешных теорий. 81
Пока ещё нет общей теории критицизма даже в сфере научного знания, не говоря уже о критике теорий рациональности. 82 Следовательно, если мы хотим фальсифицировать методологический фальсификационизм, то нам придётся делать это, не имея ещё теории, с помощью которой такая критика могла быть обоснована.
(В другой своей работе И. Лакатос утверждает, что «методологические концепции можно анализировать, не обращаясь непосредственно к какой-либо эпистемолоическои (или даже логической) теории и не используя при этом непосредственно никакого логико-эпистемологического способа критики. Основная идея моего подхода, — продолжает он, — состоит в том, что всякая методологическая концепция функционирует в качестве историографической (или метаисторической) теории (или исследовательской программы) и может быть подвергнута критике посредством критического рассмотрения той рациональной исторической реконструкции, которую она предлагает» (Лакатос И. История науки и её рациональные реконструкции. Цит. соч. С. 238). Его позиция так и осталась не вполне определённой: что значит это «критическое рассмотрение рациональной реконструкции истории науки?» Если это означает, что «история может рассматриваться как «пробный камень» её рациональных реконструкций» (там же. С. 239), то перед нами типичный «логический круг»; некоторые высказывания Лакатоса дают основания полагать, что он искал выход из этого круга с помощью категорий диалектики. —
Прим. перев.)
Если мы обратимся к истории науки, пытаясь понять, как происходили самые знаменательные фальсификации, нам придётся признать, что некоторые из них были явно иррациональными либо покоились на таких принципах рациональности, которые радикально отличались от тех, какие только что обсуждались нами.
Прежде всего, к вящему сожалению фальсификациониста, придётся признать, что упрямые теоретики часто и не думали подчиниться экспериментальным вердиктам и действовали так, будто последних вовсе не было. Фальсификационистский «закон и порядок» не мог бы допустить таких вольностей. Следующее затруднение связано с фальсификацией теорий, взятых вместе с ограничением ceteris paribus. 83 По фальсификационистским критериям фальсификация, как она имела место в реальной истории, может выглядеть иррациональной. По этим критериям, учёные часто необъяснимо медлительны. Например, понадобилось целых восемьдесят пять лет, чтобы от признания аномальности перигелия Меркурия перейти к признанию этого же факта как опровержения ньютоновской теории, несмотря на то, что ограничение ceteri s paribus было очень неплохо подкреплено. С другой стороны, учёные часто кажутся слишком опрометчивыми. Например, Галилей и его последователи, принявшие коперниковскую гелиоцентрическую небесную механику вопреки множеству свидетельств против вращения Земли; или Бор и его последователи, принявшие теорию светового излучения вопреки тому, что она противоречила хорошо подкреплённой теории Максвелла.
Не так уж трудно заметить две характерные черты и догматического, и методологического фальсификационизма, вступающие в диссонанс с действительной историей науки:
Однако история науки показывает нечто иное:
Но если это действительно так, то история науки не подтверждает нашу теорию научной рациональности. Значит, мы перед выбором. Можно вообще отказаться от попыток рационального объяснения успехов науки. Значение научного метода (или «логики исследования») в его функции оценки научных теорий и критерия прогресса научного знания в таком случае сводится к нулю. Можно ещё, конечно, пытаться объяснять
переходы от одних «парадигм» к другим, положив в основание социальную психологию. 85 Это путь Полани и Куна. 86 Альтернатива этому — постараться, насколько возможно, уменьшить конвенциональный элемент фальсификационизма (устранить совсем его нам не удастся) и заменить наивный вариант методологического фальсификационизма, характеризуемый приведёнными выше тезисами (1) и (2), новой, утончённой версией, которая должна дать более приемлемое основание фальсификации и, таким образом, спасти идею методологии, идею прогресса научного знания. Это путь Поппера, и я намерен следовать по этому пути.
Подведём итоги.
Методологический фальсификационизм предлагает интересное решение проблемы — как соединить постоянный критицизм с фаллибилизмом. Он не только предлагает философское основание для фальсификации после того, как фаллибилизм выбил почву из-под ног догматического фальсификационизма, но и значительно расширяет горизонты критицизма. Представив фальсификацию в новом облике, он спасает притягательный кодекс чести догматического фальсификациониста, согласно которому научная добросовестность в том, чтобы задумать и осуществить такой эксперимент, что, если его результат противоречит теории, теория должна быть отброшена.
Методологический фальсификационизм представляет собой заметный шаг вперёд по сравнению с догматическим фальсификационизмом и консервативным конвенционализмом. Он рекомендует принимать рискованные решения. Но риск в какой-то момент может перейти в безрассудство, и возникает вопрос, нельзя ли как-то его уменьшить?
Рассмотрим поближе, в чём здесь заключается риск.
В этой методологии, как ни в какой другой разновидности конвенционализма, решения играют действительно критическую роль. Однако решения могут заводить в безвыходные тупики.
Методологический фальсификационист понимает это лучше других. Но он полагает, что такой ценой мы платим за возможность прогресса.
Нельзя не отдать должное отваге нашего методологического фальсификациониста. Он, видимо, чувствует себя героем, лицом к лицу столкнувшимся с двумя смертельными опасностями, хладнокровно оценившим их и избравшим меньшее зло. Одна из этих опасностей — скептический фаллибилизм с его принципом «все проходит», с отчаянным отрицанием всех интеллектуальных стандартов, а значит, и идей научного прогресса. Ничто не может быть установлено, ничто не может быть отвергнуто, между отдельными системами знания не может быть никакой связи. Рост наук — возврастание хаоса, строительство Вавилонской башни.
(И. Лакатос называет «скептическим фаллибилистом» П. Фейерабенда с его «анархическим анти-методологизмом». Надо сказать, что во взаимной полемике оба эти философа не скупились на ярлыки друг для друга. В данном случае Лакатос утрирует позицию своего оппонента: Фейерабенд не отрицает «все интеллектуальные стандарты», а протестует против того, чтобы какие-то из них считались мерой и критерием научного прогресса. Но и это неприемлемо для Лакатоса — защитника эмпирических критериев в методологии науки и рационального подхода к проблеме развития научного знания. —
Прим. перев.)
Около двух тысяч лет учёные и научно мыслящие философы предпочитали джастификационистские иллюзии, лишь бы не быть ввергнутыми в этот кошмар. Некоторые из них думали, что есть только один-единственный выбор между индуктивистским джастификационизмом и иррационализмом. Б. Рассел писал: «Я не вижу никакого выхода, кроме догматического признания индуктивного принципа или чего-то ему равного; иначе пришлось бы отбросить все или почти всё, что наука или здравый смысл признают знанием». 73 Но наш методологический фальсификационист гордо отвергает такой «эскапизм».
Он отваживается принять удар фаллибилизма, но преодолевает скептицизм, проводя смелую и рискованную политику, а не прячась за догмы. Он вполне сознает степень риска, но настаивает, что выбор только один: между методологическим фальсификационизмом и иррационализмом. Он предпочитает игру с небольшими шансами на победу, но говорит, что это всё же лучше, чем просто сдаться без игры. 74
И правда, те критики наивного фальсифи-кационизма, которые не смогли предложить альтернативного метода критицизма, неизбежно скатывались к иррационализму. Например, Нейрат заявлял, что фальсификация и последующая элиминация гипотез могут стать «препятствием прогрессу науки», 75 но его путаная аргументация не имеет никакой цены, если единственной замеченной им альтернативой является хаос. Гемпель несомненно прав, подчёркивая, что «наука даёт множество примеров, когда конфликт между хорошо подтверждённой теорий и каким-то не поддающимся объяснению результатом эксперимента прекрасно разрешается тем, что последний признается как бы не имевшим места, а не принесением в жертву теории», 76 но всё же он признает, что не видит иного «фундаментального стандарта», чем тот, какой выдвинут наивным фальсификационизмом. 77
Нейрат и, кажется, Гемпель отвергают фальсификационизм как «псевдорационализм», 78 но что такое «настоящий рационализм?» Поппер ещё в 1934 году предупреждал, что «разрешительная» методология Нейрата (точнее было бы сказать, отсутствие методологии) превратила бы науку в не-эмпирическую и, следовательно, иррациональную: «Нам необходимо некоторое множество правил, ограничивающих произвольность «вычёркивания» (а также и «принятия») протокольных предложений. Нейрат не формулирует никаких правил такого типа и тем самым невольно выбрасывает за борт эмпиризм. Любая система может быть оправданной, если кому-либо дозволяется (а по Нейрату, это право предоставляется всем) просто «вычеркнуть» мешающее ему протокольное предложение».
79
Поппер соглашается с Нейратом в том, что все высказывания подвержены ошибкам, но он решительно настаивает на том, что прогресс невозможен без твёрдой рациональной стратегии или метода, которыми следует руководствоваться, когда одни высказывания противоречат другим. 80
Но не является ли твёрдая стратегия методологического фальсификационизма, рассмотренная выше, слишком твёрдой? Не являются ли решения тех, кто придерживается этой стратегии, слишком произвольными? Кое-кто мог бы даже сказать, что методологический фальсификационизм отличается от догматического только тем, что лицемерно уверяет в своей преданности фаллибилизму!
Критиковать теорию критики обычно трудно. Натуралистический фальсификационизм было сравнительно легко опровергнуть, так как он покоится на эмпирической психологии восприятия; можно показать, что он просто ложен. Но как фальсифицировать методологический фальсификационизм? Нет такого бедствия, какое могло бы опровергнуть неджастификационистскую теорию рациональности. Более того, если бы даже эпистемологическая катастрофа разразилась, как могли бы мы узнать об этом? Мы лишены возможности судить о том, увеличивается или уменьшается правдоподобие наших успешных теорий. 81
Пока ещё нет общей теории критицизма даже в сфере научного знания, не говоря уже о критике теорий рациональности. 82 Следовательно, если мы хотим фальсифицировать методологический фальсификационизм, то нам придётся делать это, не имея ещё теории, с помощью которой такая критика могла быть обоснована.
(В другой своей работе И. Лакатос утверждает, что «методологические концепции можно анализировать, не обращаясь непосредственно к какой-либо эпистемолоическои (или даже логической) теории и не используя при этом непосредственно никакого логико-эпистемологического способа критики. Основная идея моего подхода, — продолжает он, — состоит в том, что всякая методологическая концепция функционирует в качестве историографической (или метаисторической) теории (или исследовательской программы) и может быть подвергнута критике посредством критического рассмотрения той рациональной исторической реконструкции, которую она предлагает» (Лакатос И. История науки и её рациональные реконструкции. Цит. соч. С. 238). Его позиция так и осталась не вполне определённой: что значит это «критическое рассмотрение рациональной реконструкции истории науки?» Если это означает, что «история может рассматриваться как «пробный камень» её рациональных реконструкций» (там же. С. 239), то перед нами типичный «логический круг»; некоторые высказывания Лакатоса дают основания полагать, что он искал выход из этого круга с помощью категорий диалектики. —
Прим. перев.)
Если мы обратимся к истории науки, пытаясь понять, как происходили самые знаменательные фальсификации, нам придётся признать, что некоторые из них были явно иррациональными либо покоились на таких принципах рациональности, которые радикально отличались от тех, какие только что обсуждались нами.
Прежде всего, к вящему сожалению фальсификациониста, придётся признать, что упрямые теоретики часто и не думали подчиниться экспериментальным вердиктам и действовали так, будто последних вовсе не было. Фальсификационистский «закон и порядок» не мог бы допустить таких вольностей. Следующее затруднение связано с фальсификацией теорий, взятых вместе с ограничением ceteris paribus. 83 По фальсификационистским критериям фальсификация, как она имела место в реальной истории, может выглядеть иррациональной. По этим критериям, учёные часто необъяснимо медлительны. Например, понадобилось целых восемьдесят пять лет, чтобы от признания аномальности перигелия Меркурия перейти к признанию этого же факта как опровержения ньютоновской теории, несмотря на то, что ограничение ceteri s paribus было очень неплохо подкреплено. С другой стороны, учёные часто кажутся слишком опрометчивыми. Например, Галилей и его последователи, принявшие коперниковскую гелиоцентрическую небесную механику вопреки множеству свидетельств против вращения Земли; или Бор и его последователи, принявшие теорию светового излучения вопреки тому, что она противоречила хорошо подкреплённой теории Максвелла.
Не так уж трудно заметить две характерные черты и догматического, и методологического фальсификационизма, вступающие в диссонанс с действительной историей науки:
-
Проверка является (или должна быть) обоюдной схваткой между теорией и экспериментом; в конечном итоге, только эти противоборствующие силы остаются один на один. -
Единственным важным для учёного результатом такого противоборства является фальсификация: «настоящие открытия — это опровержения научных гипотез».
Однако история науки показывает нечто иное:
-
Проверка-это столкновение по крайней мере трёх сторон: соперничающих теорий и эксперимента. -
Некоторые из наиболее интересных экспериментов дают скорее подтверждения, чем опровержения. 84
Но если это действительно так, то история науки не подтверждает нашу теорию научной рациональности. Значит, мы перед выбором. Можно вообще отказаться от попыток рационального объяснения успехов науки. Значение научного метода (или «логики исследования») в его функции оценки научных теорий и критерия прогресса научного знания в таком случае сводится к нулю. Можно ещё, конечно, пытаться объяснять
переходы от одних «парадигм» к другим, положив в основание социальную психологию. 85 Это путь Полани и Куна. 86 Альтернатива этому — постараться, насколько возможно, уменьшить конвенциональный элемент фальсификационизма (устранить совсем его нам не удастся) и заменить наивный вариант методологического фальсификационизма, характеризуемый приведёнными выше тезисами (1) и (2), новой, утончённой версией, которая должна дать более приемлемое основание фальсификации и, таким образом, спасти идею методологии, идею прогресса научного знания. Это путь Поппера, и я намерен следовать по этому пути.