Файл: И.Н.Пятницкая Общая и частная наркология.doc

ВУЗ: Не указан

Категория: Не указан

Дисциплина: Не указана

Добавлен: 02.09.2021

Просмотров: 4153

Скачиваний: 55

ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.

Опийно-алкогольная полинаркомания — явление не редкое. Предполагается, что от 30 до 70 % опиоманов «имеют алко­гольные проблемы». Эти высокие цифры не неожиданны, ес­ли учесть, что опиоманы в I стадии болезни лишь в незначи­тельном числе случаев попадают к врачам, и большая часть наблюдаемых пациентов находятся в последующих стадиях, т. е. являются потенциальными, по нашему мнению, поли­наркоманами.

Систематический прием спиртного приводит к повышению дозировок, и постепенно удельный вес алкоголя в формуле интоксикации повышается. Возникает индивидуальное понятие эквивалентности: стакан вина (а впоследствии — водки) равен по силе действия 4—10 см3 морфина. По-прежнему вна­чале принимается опиат, во вторую очередь — спиртное. Больной становится систематически пьющим, он постоянно находится в состоянии интоксикации — для стороннего на­блюдателя — алкогольной.

По мере длительности опийно-алкогольной наркомании учащаются случаи глубокого, иногда доходящего до сопора, опьянения за счет передозировки алкоголя. Другими словами, количественный контроль постепенно снижается. Очень бы­стро (скорее, чем в развитии чистого алкоголизма) наступают алкогольные палимпсесты (чего нет при алкогольных полинаркоманиях с потреблением снотворных, транквилизаторов и гашиша) и амнезии алкогольного опьянения. Синдром из­мененной реактивности на алкоголь развивается также на­много быстрее, чем это можно наблюдать при «чистом» алко­голизме. Это наглядно проявляется не только в отношении палимпсестов и амнезии, появляющихся спустя 2—3 мес от начала систематической алкоголизации и главное на ничтож­ных для начинающего алкоголика дозах — 0,2—0,3 л водки. Толерантность достигает максимума в течение 6 мес от начала систематической алкоголизации. Она остается, однако, невысо­кой, пока поддерживается опиизация — часто не выше 0,5 л. При обрыве опиизации толерантность оказывается равной 1,5—2 л (правда, обычно крепленого вина), что невероятно высоко для опиомана во II стадии болезни с викарной алкого­лизацией. Кроме того, чистая алкоголизация не вызывает тех токсических явлений, которые наблюдаются при викарной ал­коголизации опиомана.

Помимо первого интересного факта — быстрого наступле­ния высокой толерантности к алкоголю в III стадии опиизма при отсутствии этого во II стадии, необходимо отметить и другой. Оба депрессанта — алкоголь и опиат — в различной степени были антагонистами во II стадии опиизма, но они оказываются синергистами в III стадии опиизма (комфорт­ность сочетания средних доз и возрастание без последующего токсикоза дозы одного наркотика для восполнения искомого эффекта при изъятии другого). Следовательно, в процессе опиомании с переходом от II к III стадии патогенетический фон меняется таким образом, что результат взаимодействия этого фона с алкоголем оказывается подобным результату взаимодействия с основным наркотиком. Исключение состав­ляет момент «прихода» — здесь, даже в III стадии опиизма, алкоголь антагонистичен опиатам и принимается наркоманом после опиатов, дабы не был снят первоначальный эффект, точнее — легкий признак былого эффекта.


Благодушный эмоциональный фон, свойственный эффекту опиатов, уступает место раздражительно-злобному аффекту.

В сочетании с двигательной расторможенностью, свойствен­ной опийно-алкогольному опьянению, легкая возбудимость и негативные эмоции объясняют частые правонарушения у та­ких больных. Они оказываются инициаторами конфликтов, участниками драк, что не свойственно чистым опиоманам.

Несоответствие между внешним видом и «легкостью» ин­токсикации, которое могло помочь в диагнозе смешанного опьянения алкогольно-опийного полинаркомана, здесь может не играть роли. То, что алкогольно-опийный полинаркоман благодушен и смешлив, а опийно-алкогольный — злобен и раздражителен, в конкретном, индивидуальном случае может оказаться ненадежным признаком. В обоих рассматриваемых состояниях опьянения мы не обнаруживаем вязкости, застре-ваемости, персевераций. Характер речевой продукции опий-но-алкогольного полинаркомана может напоминать (в силу особенностей его опустошенной личности) речевую продук­цию алкоголика. В соответственном настроении опийно-алко­гольный полинаркоман может острить столь же плоско, как и алкоголик. Однако при стационарном наблюдении мы не об­наруживаем у опийно-алкогольного полинаркомана ту сте­пень деменции, которая свойственна алкогольно-опийному полинаркоману. Из этого можно сделать вывод, что в течение 1 года — 1,5 лет алкоголизация способна нарушить аффектив­ную сферу, но этот срок недостаточен для развития алкоголь­ного слабоумия.

Характерные для алкоголизма аффективные расстройства проявляются и вне интоксикации. Больные становятся посто­янно раздражительными, злобными, у них возникают кон­фликты, скандалы, драки с окружающими и в трезвом виде; у многих правонарушения появляются только с началом пьян­ства.

Постепенно возникают дефекты интеллектуальной сферы. Память ухудшается, особенно в области запоминания. Снижа­ется сообразительность: «голова стала дурная, отупел» — час­тая жалоба этих бывших опиоманов. Однако в течение первых лет такие расстройства исчезают в ремиссиях или при возвра­щении к чистой опиизации.

Резко падает работоспособность: пациенты, занятые нор­мированным трудом, обычно приводят как пример падение выработки со времени начала употребления спиртного. Мно­гие оказываются профессионально непригодными (шоферы, рабочие квалифицированных специальностей, автоматическо­го производства).

Даже в случаях отрицания изначальной и сопутствующей опиомании правильный диагноз у такого «алкоголика» позво­ляет установить неожиданное начало немотивированного сис­тематического одиночного пьянства. При этом часто прихо­дится исключать возможность эндогенного психотического процесса, которому такая неожиданная немотивированная ал­коголизация в немолодом возрастает бывает свойственна. Против эндогенного психоза в ряду других признаков свиде­тельствует правильное, не свойственное эндогении формиро­вание алкогольного синдрома зависимости и алкогольных психоневрологических расстройств. Объясняет неожиданное пьянство, даже если больной, как часто бывает, отказывается сообщить наркологический анамнез, смешанная картина аб­стиненции.


При отсутствии опиатов дозы алкоголя увеличиваются, что, однако, не снимает опийного абстинентного синдрома (мы­шечные боли, зевота, озноб, боли в межчелюстных суставах и пр.). При отсутствии алкоголя, несмотря на прием опиатов, появляются потливость, характерный крупный тремор, бес­сонница. Утяжеляют субъективное состояние больного в срав­нении с тем, что бывает при чистой опийной абстиненции, психические расстройства — проявления психического компо­нента чистого алкогольного абстинентного синдрома. Как и все признаки алкогольной патологии в течении опийно-алко-гольной полинаркомании, и этот синдром — беспокойство, тревога, страх, гипнагогические галлюцинации — появляется очень быстро. Столь тяжелая абстиненция развивается спустя 1—1,5 года после систематического употребления алкоголя опиоманом, ранее не бывшего алкоголиком, но физический компонент алкогольной абстиненции — крупный тремор, ги­пергидроз, атаксия, гиперрефлексия, обложенный язык — по­является к концу первого полугодия систематической алкого­лизации, т. е. также в срок, во много раз меньший, нежели при развитии чистого алкоголизма.

Диагностировать опийно-алкогольную полинаркоманию сложно в момент интоксикации, легче с учетом анамнеза и при наблюдении абстинентного синдрома. Как и при алко­гольно-опийной полинаркомании, абстиненция при опийно-алкогольной производит впечатление суммации симптомов (на фоне алкогольной абстиненции присутствуют знаки ли­шения опиатов — зевота, чиханье, озноб, понос, мышечные боли, боли в межчелюстных суставах и пр.). Психическое со­стояние соответствует тому, что мы видим при чисто алко­гольной тяжелой абстиненции: преобладают тревожность, чувство вины, напряженность. По миновании этих острых симптомов развивается угнетенное состояние, свойственное опийной абстиненции, — депрессия с ощущением обреченно­сти, безнадежности, сопровождающаяся вялостью, малой под­вижностью, анергией, безынициативностью. Кроме того, аб­стиненция при опийно-алкогольной полинаркомании продол­жается значительно дольше, чем при алкогольно-опийной (до 2 мес), соответственно длительности абстиненции при опио­мании в III стадии.

Опийная полинаркомания с употреблением снотворных и транквилизаторов. Как и при прочих формах полинаркотизма, мы и в отношении частоты этой полинаркомании не распола­гаем более точными данными, чем общее впечатление. Оно таково, что опиоманы, пришедшие к этапу болезни, на кото­ром становится возможным и желательным совмещение нар­котиков, предпочитают в этих случаях снотворные средства и транквилизаторы алкоголю.

На фоне этих наркотиков также не ощутима 1-я фаза дей­ствия опиатов. Действие снотворных ощущается при приеме 2—3-кратной терапевтической дозы, транквилизаторов — 4— 5-кратной — толерантность к ним в III стадии опиизма оказы­вается высокой, чего нет в отношении алкоголя. Хотя при опийно-алкогольной полинаркомании переносимость спирт­ного возрастает очень быстро, что говорит о готовности к ал­когольной высокой толерантности, все-таки первые дозы при­нимаемого алкоголя находятся на уровне малых бытовых (1— 2—3 рюмки вина).


Привыкание, как во всех случаях злоупотребления этими наркотиками, наступает быстро. Через 1,5—2 мес прием до­полнительного наркотика неизбежно становится системати­ческим. Доза снотворных достигает размеров дозы, употреб­ляемой при чистых формах. Доза опиатов постепенно снижа­ется.

Как и при опийно-алкогольной полинаркомании, удель­ный вес в формуле суточной наркотизации более грубого, сильнодействующего наркотика все продолжает нарастать. Часто снотворные окончательно вытесняют опиаты, что быва­ет спустя 2—3 года с начала полинаркотизма. Однако это оз­начало, по нашим наблюдениям, уже начало конца наркоти­зации. Большинство известных нам больных умерли в течение первого года чистого потребления снотворных или транквили­заторов (самоубийства, передозировка). При приеме транкви­лизаторов этот процесс замедлен. Пока какая-то доза прини­маемых опиатов служит ограничителем нарастания дополни­тельной интоксикации, процесс может стабилизироваться на умеренном уровне, достаточном для субъективного эффекта.

Объективные изменения симптоматики опиизма в сторону утяжеления и привнесение новых грубых черт дефекта в тече­нии полинаркомании снотворными и транквилизаторами об­наруживаются к концу 1 года — 2,5 лет смешанной наркотиза­ции. Изменения состояния опиомана, начавшего системати­ческий прием снотворных, заключаются в контрастах. Маски­руются даже бывшие до того последствия многолетней опиизации — анергия, вялость, крайняя степень психического и соматического истощения. С началом систематического прие­ма снотворных больные становятся возбудимыми, злобными, аффекты их оказываются стеничными.

Можно предполагать, что при опиизме расходуется, исто­щается какая-то определенная и ограниченная функциональ­ная система, обеспечивающая энергетический потенциал. О том, что это истощение может меняться, свидетельствуют относительное восстановление в ремиссии и «омолаживание» с началом рецидива. О том же говорит эффект полинаркотиз­ма — способность к активизации иногруппным наркотиком. Особенно наглядно это проявляется привнесенным злоупот­реблением снотворными. Последнее дает основание предпо­лагать, что снотворные имеют местом приложения своего дей­ствия еще какую-то, иную функциональную систему активно­сти, вовлечение, возбуждение которой определяет новое каче­ство аффективной сферы больных. Это дает надежду: следова­тельно, при чистых формах наркоманий у больных остается резерв (он пока неизвестен нам), который можно мобилизо­вать для укрепления ремиссий. Но, как и следует ожидать, следствием является расширение и углубление дефекта у больного полинаркотизмом в сравнении с дефектом у больно­го с чистой формой наркотизма.

Для опийной полинаркомании снотворными и транквили­заторами характерен и скорый дефект интеллектуальной сфе­ры: расстройства памяти в соответствии с законом Рибо, па­дение качества осмысления, замедление психических процес­сов. Меняется и внешний вид больных: при сохраняющейся бледности, истощенности появляется отечность лица, ног; ко­жа приобретает землистый оттенок. Утяжеляется соматиче­ское состояние.


Из признаков, зависимых непосредственно от приема нар­котиков, обращает на себя внимание опьянение. Больные бледны, лицо пастозно, покрыто сальным налетом, саливация умеренна, гипергидроз незначителен и непостоянен. Язык утолщен, обложен серовато-коричневой или серовато-желто­ватой массой. Зрачки, как бы ни была мала доза опиатов и ве­лика доза барбитуратов, всегда узкие. Сухожильные рефлексы оживлены, мышечный тонус хороший, возможен мелкий тре­мор. Координационные пробы выполняются грубо, неточно, походка колеблющаяся, но движения быстры и оживленны. Настроение приподнято, больные веселы и болтливы. Пра­вильный диагноз несложен при учете сочетания опийного ха­рактера эйфории с моторной дискоординацией на фоне дви­гательной активности.

При чисто опийной интоксикации эйфория сочетается с моторной ловкостью и подвижностью (начиная со II стадии опиизма). Об опийном характере опьянения свидетельствуют быстрота ассоциаций, легкий аффект и миоз. О присутствии интоксикаций снотворными — расстройства координации, сальный налет на лице, тремор, обложенный язык — призна­ки, которые были малозначимы в диагностике смешанного алкогольного опьянения, поскольку они могут быть при чисто алкогольном опьянении. Помогает диагнозу динамическое на­блюдение опьянения: по мере спада опийной интоксикации, спустя 1 — 1,5 ч, исчезает опийное веселье, которое не может, однако, считаться чисто опийным — именно для получения этой веселости старые опиоманы с угасшей эйфорией и начи­нают принимать снотворное. Но внешне эта эйфория напо­минает опийную и практически неотличима для стороннего наблюдателя. По мере ее исчезновения обнаруживаются не астения, депрессия, а раздражительно-гневливый фон, склон­ность к агрессии —те особенности аффективных нарушений, которые становятся с началом полинаркотизации новым свойством личности бывшего опиомана.

Смешанная интоксикация сопровождается всегда палим­псестами и часто — амнезиями. Вскоре амнезии становятся обязательными. Опиоман впервые узнает не только амнезии состояния интоксикации, но и потерю количественного и си­туационного контроля. Нередко в этой группе больных на­блюдается тяжелая передозировка снотворных препаратов, требующая врачебной помощи.

Диагноз опийной полинаркомании несложен, поскольку хроническая интоксикация снотворными и транквилизатора­ми всегда сопровождается характерными симптомами, а при­знаки опиизма мы видим и в состоянии интоксикации, и в абстинентном синдроме.

Симптоматика и течение опийной полинаркотической аб­стиненции тяжелые. Часть симптомов, свойственных абсти­нентным синдромам чистых форм опиизма и наркомании снотворными или транквилизаторами, взаимно потенцируют друг друга. Боли ощущаются во всем теле, особенно в круп­ных суставах и спине. Больные не могут найти удобного по­ложения, беспокойны, постоянно меняют позу; мышцы гипертоничны, болезненны при пальпации. Сухожильные реф­лексы очень высокие, зона их расширена, часты клонус и те-танические сведения; у части больных появляются тикообразные подергивания мышц лица, логоспазм. При недостаточной поддерживающей дозе снотворных возможны большие судо­рожные припадки, не сопровождающиеся сном, после кото­рых происходят мышечное расслабление и смягчение болевых ощущений.