ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 02.09.2021
Просмотров: 4487
Скачиваний: 57
В среде современных детей и подростков следует отметить еще одно явление, патологичность которого требует дальнейших доказательств, но биологическая природа его не вызывает сомнений.
427 Это высокий порог нейрофизиологического раздражения.
К нему относятся любовь к ярким «ядовитым», «химическим» краскам, их сочетаниям в одежде, комнате, украшенной по своему вкусу. Такие дети обнаруживают высокую переносимость мелькающих на дискотеках и концертах огней на протяжении длительного периода времени, хотя указанное раздражение — классический (и изученный) фактор, вызывающий эпилептические припадки.
Чрезвычайную выносливость у этих подростков показывает и слуховой анализатор: громкая музыка, однообразная мелодически и ритмически, переносится безболезненно. Известно, что громкие слуховые раздражители крайне опасны, к снижению шума стремятся на производствах, современные бытовые приборы снабжены (по требованию покупателей) указателем предельного шума. У многих взрослых людей громкие раздражители, даже не однообразные, вызывают головную боль, бессонницу, подъем артериального давления, учащение пульса. В экспериментах на животных (крысах) показан отрицательный эффект сверхсильных акустических раздражителей: возбудимость, судорожные припадки, язвы слизистой оболочки желудочно-кишечного тракта, нарушение репродуктивной функции.
Столь же патогенна высокая скорость. До последнего столетия наибольшей скоростью, которую знал человек, была скорость бегущей лошади (всадника). Человек как вид сформировался достаточно медлительным, другие млекопитающие легко его обгоняли, и пищу он тысячелетиями добывал в засадах и ловушках, а не в погоне. Современные скорости вызывают определенные гидродинамические сдвиги, в том числе в характеристиках цереброспинальной жидкости. Профессионалы, вынужденные работать на высоких скоростях, проходят регулярный медицинский контроль. Дети же и подростки, о которых идет речь, стремятся к чрезмерно быстрому, нефизиологическому движению: езда на мотоциклах, автомобилях, скоростные спуски на велосипедах и мотоциклах с гор и т. д. При этом они испытывают особые эйфорические переживания, восторг. Утомления, как и при перегрузке зрительного и слухового анализаторов, не возникает.
О повышении порога восприятия внешних раздражителей свидетельствует и стремление к «экстремалу» — занятиям, сопряженным с опасностью, «на грани». Даже невежественные дети выучили слово «адреналин», им нужно, как они говорят, «хлебнуть адреналинчику», нужен «глоток адреналина». В популяции такие люди находились всегда, но это были единицы, сейчас же экстремизм становится явлением. Когда он появился на Западе, это можно было объяснить благополучной, «скучной» жизнью. Теперь же экстремизм распространен и в тех странах, где насыщенность событиями вполне достаточна.
428
Высокий порог возбудимости объясняет и характер ранней половой жизни. Подростки, о которых идет речь, как правило, не знают состояния влюбленности — волнений, переживаний, возникающих при мыслях, взглядах, прикосновениях, виде объекта издали, т. е. они лишены того достаточно длительного периода, который предшествует физическому сближению. Эти раздражители оказываются слишком слабыми. Впечатления не воспринимаются и вследствие низкого уровня эмоционального развития. Цинизм, безответственность, частая смена партнеров, допустимость промискуитета также основаны на слабости эмоционального включения в сексуальную жизнь и высоком пороге раздражения.
Высокий порог раздражения эмоциональных переживаний в какой-то степени может объяснить обращение к наркотикам. Объяснение их употребления желанием «повеселиться», «побалдеть» странно для людей юного возраста, которым в норме должны быть присущи высокий жизненный тонус, жизнерадостность, «смех без причины», смешливость. Поиск дополнительного источника веселья кажется излишним. Но если принять во внимание, что для хорошего уровня функций, в том числе эмоциональной, требуется сверхсильный раздражитель, то тогда стремление к опьянению получает свое объяснение.
Как понимать это видимое изменение нейрофизиологических характеристик в части молодежной популяции?
Возможны объяснения с позиций нескольких дисциплин, в том числе антропологии.
Нам представляется вероятным допущение видовой изменчивости Homo sapiens. Общепризнано, что видовая изменчивость простейших видов (микробиологических), насекомых, птиц и некоторых млекопитающих (лисы в экспериментах академика В. Казначеева) существует, но, может быть, в силу усвоенного постулата о «венце природы», достигшем верха совершенства, мы напрасно отказываем в этой возможности человеку.
Некоторые факты свидетельствуют о том, что человек способен менять свои морфологические признаки. Так, славяне, поселившиеся в Восточной Сибири, на ее севере, во втором-третьем поколении приобретают некоторое (пусть слабое) внешнее сходство с местными племенами. У них меняется форма лица и места жировых отложений на теле. Мы знаем, что европейские евреи не похожи на среднеазиатских; и те и Другие обнаруживают большее сходство с местным населением. Это происходит и без межнациональных браков.
Остается допустить, что изменение нейрофизиологической реактивности человека также видовое явление, которое возникает под воздействием внешних факторов. Важные из них — это избыток, перегрузка средовыми раздражителями. Вынуж-
429 денное блокирование от чрезмерного воздействия цивилизации, приспособление к внешним условиям легче происходят в детстве; взрослый человек скорее заболеет, чем приспособится. Не все раздражители определяемы, но семьи, где к детской коляске подвешивают радиоприемник, где не выключается телевизор, наблюдаются часто. Трудно выявить, является ли снижение слуха у подростков результатом их увлечения громкой музыкой или шумом дискотек или приобретенной в младенчестве глухоты?
Биологические предпосылки в настоящем разделе условно отделены нами от предпосылок психологических. Но психика имеет свою физиологическую, соматоневрологическую основу, о чем мы будем говорить в следующем разделе о психологических предпосылках наркотизации.
Более того, сугубо биологические факторы, которые были патогенными на ранних этапах онтогенеза, постепенно становятся по мере развития психики и факторами психологической травматизации.
Общим для наследственных и других биологических теорий является прежде всего их недоказанность по методологическим соображениям. Если личностные особенности наркомана в преморбиде, хотя и косвенно, могут быть определены в общих чертах, а социальные ситуации также доступны, пусть не в полной мере, сравнительному анализу, то в отношении физиологических данных это невозможно. Какими бы разительными ни были биохимические и прочие находки в клинической картине наркотизма, при невозможности сопоставления этих изменений с преморбидными данными, сведения о которых по понятным причинам отсутствуют, нет оснований придавать им этиологическое значение. Разумнее в найденной патологии видеть выражение патогенеза болезни. И чем однотипнее эти находки, тем больше, как ни парадоксально, они свидетельствуют в пользу патогенетического их значения, а не этиологического. Однотипность присуща болезни, а не разнообразию здорового. Попытка моделирования наркотизма на животных с предварительным изучением исходного биохимического фона и последующими сравнениями этого фона с результативным имеет относительную значимость. Биохимизм видов млекопитающих различен, и смысл находок в экспериментах на животных может переноситься на человека с большими оговорками. Лишь в многолетних лонгитудиальных исследованиях, заключающихся в широком биохимическом и физиологическом исследовании подростков, с последующим выяснением, кто из них стал наркоманом (аналогичные исследования алкоголизма, но только в психологическом аспекте^ известны), позволительно будет вынести заключение: какой физиологический тип можно считать наркоманически ранимым, какой — наркоманически устойчивым.
430
Преодоление изначальной непереносимости наркотического вещества, принимаемого группой сверстников (в отсутствие свободного выбора), обнаруживает весомость для начала злоупотребления не только биологических, но и личностных факторов. Следовательно, и тогда, когда станет известным патогенез зависимости, биологические характеристики разрешат прогнозировать развитие состоявшейся болезни, но не позволят категорически предсказывать вероятность ее начала, поэтому построение профилактической работы в популяции на базе биохимических, физиологических и прочих исследований — а такие попытки делаются уже сейчас — было бы опрометчивым.
Эпидемический характер распространения наркотизации не позволяет, как раньше, утверждать жесткую биологическую предуготованность индивидуума к злоупотреблению. Как при алкоголизме, где количество заболевших превышает вероятное число случаев предопределенности, так и при наркоманиях мы не можем надеяться выделить «обреченных» на злоупотребление. Для суждения о том, почему люди, а как свидетельствует эпидемиология, в основном молодежь, обращаются к наркотизации, необходимы психологические исследования побудительных индивидуальных и групповых поводов. Оценка эпидемий злоупотребления психоделическими веществами показывает, что существуют некие более широкие, чем групповые, популяционные мотивы, наркоманическое поведение возрастных и социальных когорт. Ответ на вопрос, почему для некоторой части молодой популяции значим поиск эйфории, почему желание опьянения перевешивает стремление к реальным жизненным ценностям, не может быть найден в сугубо наркологических работах, для этого требуются психологические и социальные исследования.
12.3. Психологические объяснения наркоманий
Изучая личность наркомана, мы обращаем внимание на отдельные черты, делающие его уязвимым, неустойчивым к действию опьяняющих средств, черты, толкающие к активному поиску опьянения. Кроме того, исследуются временные состояния, когда появляется склонность к одурманиванию, ситуационные. К этим временным состояниям в узком смысле относят прежде всего аффективные расстройства, потребность выровнять фон настроения, используя эмоциотропное положительное действие наркотиков.
Предуготованность к психической нестабильности возникает в раннем детстве. Сторонники крайних взглядов полагают даже, что это происходит в момент рождения: смена ком-Форта, укачивающего ритма сердечных сокращений матери на холодный чуждый мир. Другими словами, все человечество из
431 поколения в поколение психотравмировано. Бесспорно, однако, что резкий отрыв от материнского тепла травматичен для младенца. И многие гигиенические рекомендации — укладывание новорожденного на клеенку в постель, прикладывание к груди спустя некоторое время, кормление по часам, ранний прикорм и т. д. — отвлеченно-разумные, но по существу холодно-формальные. В некоторых случаях они продиктованы не заботой о ребенке, а об ускоренном возвращении матери к работе, т. е. эти рекомендации не медицинские, а социальные.
Социальными же условиями диктуется и раннее расставание с матерью — ясли, детские сады. Не прошедший эту травматическую выучку ребенок и в 1—2-м классе школы с трудом адаптируется к окружающим его сверстникам. Однако у такого так называемого домашнего ребенка не нарушено раннее эмоциональное развитие.
Наиболее естественным путем является развитие в полной семье, с братьями и сестрами, дедушками и бабушками, где ребенок овладевает чувствами к широкому кругу объектов любви, нюансировкой любви, самоутверждением, состраданием, заботой о ближних, когда эмоциональность и нравственные представления неразделимы на первых этапах жизни. Как установлено этнографами, на протяжении тысячелетий у наших предков (а у первобытных племен и сейчас) дети обоего пола до 6—8 лет находились с матерью, потом с матерью оставались девочки, а мальчики переходили для воспитания к отцам и мужскому сообществу племени.
Вид эмоционально-патогенной семьи — семья, где присутствует неприязнь и даже ненависть между старшими — жена — муж, свекровь — невестка, теща — зять, родители — их братья и сестры. Даже скрываемые, эти чувства без слов и взглядов создают тяжелую атмосферу. Дети понимают меньше, чем взрослые, но более точно улавливают тон; их способность к индукции очень высока. У маленьких детей следствием оказываются плаксивость, капризность, плохой сон, энурез; в дальнейшем возможны психосоматические заболевания (часто — астма), негативизм, злобность, амбивалентная полярность чувствований (любовь — ненависть), дублирование эмоциональных отношений, обычно материнских. Нормальное эмоциональное развитие нарушается, и результаты прогнозировать трудно. Спасением психического здоровья всех членов такой внутренне разрушающей семьи иногда является даже развод.
Сходные характеристики взаимоотношений мы видим в семьях алкоголиков: обстановка напряженности, тревоги, насилия и скандалов, горя, отсутствия необходимых ребенку любви, заботы и разумного воспитания. Приступы любви, как и приступы раскаяния в трезвые промежутки, чаще не успокаивают, а пугают ребенка своей несообразностью, неожидан -
432
ностью и грубостью, характерными для эмоциональности больных алкоголизмом. Нужно сказать, что здесь не исключен и собственно токсический фактор. В семьях деградированных пьяниц принято угощать спиртным маленьких детей, а иногда и принуждать их к этому.
Другая патологическая эмоциональность семьи проявляется в особом виде защиты ребенка от внешнего мира, по существу в виде изоляции — гиперопеки. Этот характер внутрисемейных отношений достаточно полно описан в литературе. Гиперопека проистекает также из крайностей эмоций старших — чрезмерности, утраты связи между чувством и разумом. Причиной гиперопеки может служить также и высокий уровень тревожности родителей. И это последнее, и гиперопеку следует оценивать как наследственность, отягощенную эмоциональным неблагополучием, и как показатель эмоциональной неустойчивости самого пациента, его невыносливости к житейским эмоциональным нагрузкам. Вместе с тем мы не стали бы переоценивать названные выше психотравмирующие факторы, придавать им роковое значение, как это модно в среде некоторых психоаналитиков («Он убил потому, что его детство было несчастным»).
Способность детей и подростков радоваться даже при неблагоприятных условиях жизни общеизвестна. Как оценить частоту и силу положительных эмоций подростков, например, на концерте поп-исполнителей? При жевании жвачки, чупа-чупса? Большинство взрослых (даже не интеллектуалов) эту радость не разделяют. Дети способны переживать удовольствия, соответствующие детским вкусам и уровню духовного развития. То, что несчастные, на наш взгляд, дети не всегда несчастны субъективно, что вернуть таких детей в здоровую жизнь иногда невозможно даже насильно, отмечает и Б. И. Ширгалин (1999). Однако все это, разумеется, не снимает проблемы эмоциональной искаженности этих детей в результате постоянного отрицательного действия семейной обстановки.