ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 23.11.2023
Просмотров: 541
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Глава третья
А Чичиков в довольном расположении духа сидел в своей бричке, катившейся давно по столбовой до- роге. Из предыдущей главы уже видно, в чем состоял главный предмет его вкуса и склонностей, а потому не диво, что он скоро погрузился весь в него и телом и душою. Предположения, сметы и соображения, блуж- давшие по лицу его, видно, были очень приятны, ибо ежеминутно оставляли после себя следы довольной усмешки. Занятый ими, он не обращал никакого вни- мания на то, как его кучер, довольный приемом дво- ровых людей Манилова, делал весьма дельные заме- чания чубарому пристяжному коню, запряженному с правой стороны. Этот чубарый конь был сильно лукав и показывал только для вида, будто бы везет, тогда как коренной гнедой и пристяжной каурой масти, на- зывавшийся Заседателем, потому что был приобре- тен от какого-то заседателя, трудилися от всего серд- ца, так что даже в глазах их было заметно получае- мое ими от того удовольствие. «Хитри, хитри! вот я тебя перехитрю! – говорил Селифан, приподнявшись и хлыснув кнутом ленивца. – Ты знай свое дело, пан- талонник ты немецкий! Гнедой – почтенный конь, он сполняет свой долг, я ему с охотою дам лишнюю ме-
– Да кто вы такой? – сказала старуха.
– Дворянин, матушка.
Слово «дворянин» заставило старуху как будто несколько подумать.
– Погодите, я скажу барыне, – произнесла она и ми- нуты через две уже возвратилась с фонарем в руке.
Ворота отперлись. Огонек мелькнул и в другом ок- не. Бричка, въехавши на двор, остановилась перед небольшим домиком, который за темнотою трудно было рассмотреть. Только одна половина его была озарена светом, исходившим из окон; видна была еще лужа перед домом, на которую прямо ударял тот же свет. Дождь стучал звучно по деревянной крыше и журчащими ручьями стекал в подставленную бочку.
Между тем псы заливались всеми возможными голо- сами: один, забросивши вверх голову, выводил так протяжно и с таким старанием, как будто за это по- лучал бог знает какое жалованье; другой отхватывал наскоро, как пономарь; промеж них звенел, как поч- товый звонок, неугомонный дискант, вероятно моло- дого щенка, и все это, наконец, повершал бас, может быть, старик, наделенный дюжею собачьей натурой,
потому что хрипел, как хрипит певческий контрабас,
когда концерт в полном разливе: тенора поднимают- ся на цыпочки от сильного желания вывести высокую ноту, и все, что ни есть, порывается кверху, закидывая
– А верст шестьдесят будет. Как жаль мне, что нече- го вам покушать! не хотите ли, батюшка, выпить чаю?
– Благодарю, матушка. Ничего не нужно, кроме по- стели.
– Правда, с такой дороги и очень нужно отдохнуть.
Вот здесь и расположитесь, батюшка, на этом дива- не. Эй, Фетинья, принеси перину, подушки и просты- ню. Какое-то время послал Бог: гром такой – у меня всю ночь горела свеча перед образом. Эх, отец мой,
да у тебя-то, как у борова, вся спина и бок в грязи! где так изволил засалиться?
– Еще слава Богу, что только засалился, нужно бла- годарить, что не отломал совсем боков.
– Святители, какие страсти! Да не нужно ли чем по- тереть спину?
– Спасибо, спасибо. Не беспокойтесь, а прикажи- те только вашей девке повысушить и вычистить мое платье.
– Слышишь, Фетинья! – сказала хозяйка, обратясь к женщине, выходившей на крыльцо со свечою, которая успела уже притащить перину и, взбивши ее с обоих боков руками, напустила целый потоп перьев по всей комнате. – Ты возьми ихний-то кафтан вместе с ис- подним и прежде просуши их перед огнем, как делы- вали покойнику барину, а после перетри и выколоти хорошенько.
А Чичиков в довольном расположении духа сидел в своей бричке, катившейся давно по столбовой до- роге. Из предыдущей главы уже видно, в чем состоял главный предмет его вкуса и склонностей, а потому не диво, что он скоро погрузился весь в него и телом и душою. Предположения, сметы и соображения, блуж- давшие по лицу его, видно, были очень приятны, ибо ежеминутно оставляли после себя следы довольной усмешки. Занятый ими, он не обращал никакого вни- мания на то, как его кучер, довольный приемом дво- ровых людей Манилова, делал весьма дельные заме- чания чубарому пристяжному коню, запряженному с правой стороны. Этот чубарый конь был сильно лукав и показывал только для вида, будто бы везет, тогда как коренной гнедой и пристяжной каурой масти, на- зывавшийся Заседателем, потому что был приобре- тен от какого-то заседателя, трудилися от всего серд- ца, так что даже в глазах их было заметно получае- мое ими от того удовольствие. «Хитри, хитри! вот я тебя перехитрю! – говорил Селифан, приподнявшись и хлыснув кнутом ленивца. – Ты знай свое дело, пан- талонник ты немецкий! Гнедой – почтенный конь, он сполняет свой долг, я ему с охотою дам лишнюю ме-
ру, потому что он почтенный конь, и Заседатель тож хороший конь… Ну, ну! что потряхиваешь ушами? Ты,
дурак, слушай, коли говорят! я тебя, невежа, не ста- ну дурному учить. Ишь куда ползет!» Здесь он опять хлыснул его кнутом, примолвив: «У, варвар! Бонапарт ты проклятый!» Потом прикрикнул на всех: «Эй вы,
любезные!» – и стегнул по всем по трем уже не в виде наказания, но чтобы показать, что был ими доволен.
Доставив такое удовольствие, он опять обратил речь к чубарому: «Ты думаешь, что скроешь свое поведе- ние. Нет, ты живи по правде, когда хочешь, чтобы тебе оказывали почтение. Вот у помещика, что мы были,
хорошие люди. Я с удовольствием поговорю, коли хо- роший человек; с человеком хорошим мы всегда свои други, тонкие приятели: выпить ли чаю или закусить
– с охотою, коли хороший человек. Хорошему челове- ку всякой отдаст почтение. Вот барина нашего всякой уважает, потому что он, слышь ты, сполнял службу го- сударскую, он сколеской
5
советник…»
Так рассуждая, Селифан забрался наконец в са- мые отдаленные отвлеченности. Если бы Чичиков прислушался, то узнал бы много подробностей, отно- сившихся лично к нему; но мысли его так были заняты своим предметом, что один только сильный удар гро- ма заставил его очнуться и посмотреть вокруг себя;
5
Сколеской (советник) – искаженное коллежский.
дурак, слушай, коли говорят! я тебя, невежа, не ста- ну дурному учить. Ишь куда ползет!» Здесь он опять хлыснул его кнутом, примолвив: «У, варвар! Бонапарт ты проклятый!» Потом прикрикнул на всех: «Эй вы,
любезные!» – и стегнул по всем по трем уже не в виде наказания, но чтобы показать, что был ими доволен.
Доставив такое удовольствие, он опять обратил речь к чубарому: «Ты думаешь, что скроешь свое поведе- ние. Нет, ты живи по правде, когда хочешь, чтобы тебе оказывали почтение. Вот у помещика, что мы были,
хорошие люди. Я с удовольствием поговорю, коли хо- роший человек; с человеком хорошим мы всегда свои други, тонкие приятели: выпить ли чаю или закусить
– с охотою, коли хороший человек. Хорошему челове- ку всякой отдаст почтение. Вот барина нашего всякой уважает, потому что он, слышь ты, сполнял службу го- сударскую, он сколеской
5
советник…»
Так рассуждая, Селифан забрался наконец в са- мые отдаленные отвлеченности. Если бы Чичиков прислушался, то узнал бы много подробностей, отно- сившихся лично к нему; но мысли его так были заняты своим предметом, что один только сильный удар гро- ма заставил его очнуться и посмотреть вокруг себя;
5
Сколеской (советник) – искаженное коллежский.
все небо было совершенно обложено тучами, и пыль- ная почтовая дорога опрыскалась каплями дождя. На- конец громовый удар раздался в другой раз громче и ближе, и дождь хлынул вдруг как из ведра. Сначала,
принявши косое направление, хлестал он в одну сто- рону кузова кибитки, потом в другую, потом, изменив- ши образ нападения и сделавшись совершенно пря- мым, барабанил прямо в верх его кузова; брызги на- конец стали долетать ему в лицо. Это заставило его задернуться кожаными занавесками с двумя круглы- ми окошечками, определенными на рассматривание дорожных видов, и приказать Селифану ехать скорее.
Селифан, прерванный тоже на самой середине речи,
смекнул, что, точно, не нужно мешкать, вытащил тут же из-под козел какую-то дрянь из серого сукна, на- дел ее в рукава, схватил в руки вожжи и прикрикнул на свою тройку, которая чуть-чуть переступала нога- ми, ибо чувствовала приятное расслабление от по- учительных речей. Но Селифан никак не мог припом- нить, два или три поворота проехал. Сообразив и при- поминая несколько дорогу, он догадался, что много было поворотов, которые все пропустил он мимо. Так как русский человек в решительные минуты найдется,
что сделать, не вдаваясь в дальние рассуждения, то,
поворотивши направо, на первую перекрестную доро- гу, прикрикнул он: «Эй вы, други, почтенные!» – и пу-
принявши косое направление, хлестал он в одну сто- рону кузова кибитки, потом в другую, потом, изменив- ши образ нападения и сделавшись совершенно пря- мым, барабанил прямо в верх его кузова; брызги на- конец стали долетать ему в лицо. Это заставило его задернуться кожаными занавесками с двумя круглы- ми окошечками, определенными на рассматривание дорожных видов, и приказать Селифану ехать скорее.
Селифан, прерванный тоже на самой середине речи,
смекнул, что, точно, не нужно мешкать, вытащил тут же из-под козел какую-то дрянь из серого сукна, на- дел ее в рукава, схватил в руки вожжи и прикрикнул на свою тройку, которая чуть-чуть переступала нога- ми, ибо чувствовала приятное расслабление от по- учительных речей. Но Селифан никак не мог припом- нить, два или три поворота проехал. Сообразив и при- поминая несколько дорогу, он догадался, что много было поворотов, которые все пропустил он мимо. Так как русский человек в решительные минуты найдется,
что сделать, не вдаваясь в дальние рассуждения, то,
поворотивши направо, на первую перекрестную доро- гу, прикрикнул он: «Эй вы, други, почтенные!» – и пу-
стился вскачь, мало помышляя о том, куда приведет взятая дорога.
Дождь, однако же, казалось, зарядил надолго. Ле- жавшая на дороге пыль быстро замесилась в грязь,
и лошадям ежеминутно становилось тяжелее тащить бричку. Чичиков уже начинал сильно беспокоиться, не видя так долго деревни Собакевича. По расчету его,
давно бы пора было приехать. Он высматривал по сторонам, но темнота была такая, хоть глаз выколи.
– Селифан! – сказал он наконец, высунувшись из брички.
– Что, барин? – отвечал Селифан.
– Погляди-ка, не видно ли деревни?
– Нет, барин, нигде не видно! – После чего Сели- фан, помахивая кнутом, затянул песню не песню, но что-то такое длинное, чему и конца не было. Туда все вошло: все ободрительные и побудительные кри- ки, которыми потчевают лошадей по всей России от одного конца до другого; прилагательные всех родов без дальнейшего разбора, как что первое попалось на язык. Таким образом дошло до того, что он начал на- зывать их наконец секретарями.
Между тем Чичиков стал примечать, что бричка ка- чалась на все стороны и наделяла его пресильными толчками; это дало ему почувствовать, что они своро- тили с дороги и, вероятно, тащились по взбороненно-
Дождь, однако же, казалось, зарядил надолго. Ле- жавшая на дороге пыль быстро замесилась в грязь,
и лошадям ежеминутно становилось тяжелее тащить бричку. Чичиков уже начинал сильно беспокоиться, не видя так долго деревни Собакевича. По расчету его,
давно бы пора было приехать. Он высматривал по сторонам, но темнота была такая, хоть глаз выколи.
– Селифан! – сказал он наконец, высунувшись из брички.
– Что, барин? – отвечал Селифан.
– Погляди-ка, не видно ли деревни?
– Нет, барин, нигде не видно! – После чего Сели- фан, помахивая кнутом, затянул песню не песню, но что-то такое длинное, чему и конца не было. Туда все вошло: все ободрительные и побудительные кри- ки, которыми потчевают лошадей по всей России от одного конца до другого; прилагательные всех родов без дальнейшего разбора, как что первое попалось на язык. Таким образом дошло до того, что он начал на- зывать их наконец секретарями.
Между тем Чичиков стал примечать, что бричка ка- чалась на все стороны и наделяла его пресильными толчками; это дало ему почувствовать, что они своро- тили с дороги и, вероятно, тащились по взбороненно-
му полю. Селифан, казалось, сам смекнул, но не го- ворил ни слова.
– Что, мошенник, по какой дороге ты едешь? – ска- зал Чичиков.
– Да что ж, барин, делать, время-то такое; кнута не видишь, такая потьма! – Сказавши это, он так покосил бричку, что Чичиков принужден был держаться обеи- ми руками. Тут только заметил он, что Селифан под- гулял.
– Держи, держи, опрокинешь! – кричал он ему.
– Нет, барин, как можно, чтоб я опрокинул, – гово- рил Селифан. – Это нехорошо опрокинуть, я уж сам знаю; уж я никак не опрокину. – Затем начал он слег- ка поворачивать бричку, поворачивал, поворачивал и наконец выворотил ее совершенно набок. Чичиков и руками и ногами шлепнулся в грязь. Селифан лоша- дей, однако ж, остановил, впрочем, они остановились бы и сами, потому что были сильно изнурены. Та- кой непредвиденный случай совершенно изумил его.
Слезши с козел, он стал перед бричкою, подперся в бока обеими руками, в то время как барин барахтался в грязи, силясь оттуда вылезть, и сказал после неко- торого размышления: «Вишь ты, и перекинулась!»
– Ты пьян как сапожник! – сказал Чичиков.
– Нет, барин, как можно, чтоб я был пьян! Я знаю,
что это нехорошее дело быть пьяным. С приятелем
– Что, мошенник, по какой дороге ты едешь? – ска- зал Чичиков.
– Да что ж, барин, делать, время-то такое; кнута не видишь, такая потьма! – Сказавши это, он так покосил бричку, что Чичиков принужден был держаться обеи- ми руками. Тут только заметил он, что Селифан под- гулял.
– Держи, держи, опрокинешь! – кричал он ему.
– Нет, барин, как можно, чтоб я опрокинул, – гово- рил Селифан. – Это нехорошо опрокинуть, я уж сам знаю; уж я никак не опрокину. – Затем начал он слег- ка поворачивать бричку, поворачивал, поворачивал и наконец выворотил ее совершенно набок. Чичиков и руками и ногами шлепнулся в грязь. Селифан лоша- дей, однако ж, остановил, впрочем, они остановились бы и сами, потому что были сильно изнурены. Та- кой непредвиденный случай совершенно изумил его.
Слезши с козел, он стал перед бричкою, подперся в бока обеими руками, в то время как барин барахтался в грязи, силясь оттуда вылезть, и сказал после неко- торого размышления: «Вишь ты, и перекинулась!»
– Ты пьян как сапожник! – сказал Чичиков.
– Нет, барин, как можно, чтоб я был пьян! Я знаю,
что это нехорошее дело быть пьяным. С приятелем
поговорил, потому что с хорошим человеком можно поговорить, в том нет худого; и закусили вместе. За- куска не обидное дело; с хорошим человеком можно закусить.
– А что я тебе сказал последний раз, когда ты на- пился? а? забыл? – сказал Чичиков.
– Нет, ваше благородие, как можно, чтобы я поза- был. Я уже дело свое знаю. Я знаю, что нехорошо быть пьяным. С хорошим человеком поговорил, пото- му что…
– Вот я тебя как высеку, так ты у меня будешь знать,
как говорить с хорошим человеком!
– Как милости вашей будет завгодно, – отвечал на все согласный Селифан, – коли высечь, то и высечь;
я ничуть не прочь от того. Почему ж не посечь, коли за дело, на то воля господская. Оно нужно посечь, по- тому что мужик балуется, порядок нужно наблюдать.
Коли за дело, то и посеки; почему ж не посечь?
На такое рассуждение барин совершенно не на- шелся, что отвечать. Но в это время, казалось, как будто сама судьба решилась над ним сжалиться. Из- дали послышался собачий лай. Обрадованный Чичи- ков дал приказание погонять лошадей. Русский воз- ница имеет доброе чутье вместо глаз; от этого случа- ется, что он, зажмуря глаза, качает иногда во весь дух и всегда куда-нибудь да приезжает. Селифан, не ви-
– А что я тебе сказал последний раз, когда ты на- пился? а? забыл? – сказал Чичиков.
– Нет, ваше благородие, как можно, чтобы я поза- был. Я уже дело свое знаю. Я знаю, что нехорошо быть пьяным. С хорошим человеком поговорил, пото- му что…
– Вот я тебя как высеку, так ты у меня будешь знать,
как говорить с хорошим человеком!
– Как милости вашей будет завгодно, – отвечал на все согласный Селифан, – коли высечь, то и высечь;
я ничуть не прочь от того. Почему ж не посечь, коли за дело, на то воля господская. Оно нужно посечь, по- тому что мужик балуется, порядок нужно наблюдать.
Коли за дело, то и посеки; почему ж не посечь?
На такое рассуждение барин совершенно не на- шелся, что отвечать. Но в это время, казалось, как будто сама судьба решилась над ним сжалиться. Из- дали послышался собачий лай. Обрадованный Чичи- ков дал приказание погонять лошадей. Русский воз- ница имеет доброе чутье вместо глаз; от этого случа- ется, что он, зажмуря глаза, качает иногда во весь дух и всегда куда-нибудь да приезжает. Селифан, не ви-
дя ни зги, направил лошадей так прямо на деревню,
что остановился только тогда, когда бричка ударила- ся оглоблями в забор и когда решительно уже неку- да было ехать. Чичиков только заметил сквозь густое покрывало лившего дождя что-то похожее на крышу.
Он послал Селифана отыскивать ворота, что, без со- мнения, продолжалось бы долго, если бы на Руси не было вместо швейцаров лихих собак, которые доло- жили о нем так звонко, что он поднес пальцы к ушам своим. Свет мелькнул в одном окошке и досягнул ту- манною струею до забора, указавши нашим дорож- ным ворота. Селифан принялся стучать, и скоро, от- ворив калитку, высунулась какая-то фигура, покрытая армяком, и барин со слугою услышали хриплый бабий голос:
– Кто стучит? чего расходились?
– Приезжие, матушка, пусти переночевать, – произ- нес Чичиков.
– Вишь ты, какой востроногий, – сказала стару- ха, – приехал в какое время! Здесь тебе не постоялый двор: помещица живет.
– Что ж делать, матушка: вишь, с дороги сбились.
Не ночевать же в такое время в степи.
– Да, время темное, нехорошее время, – прибавил
Селифан.
– Молчи, дурак, – сказал Чичиков.
что остановился только тогда, когда бричка ударила- ся оглоблями в забор и когда решительно уже неку- да было ехать. Чичиков только заметил сквозь густое покрывало лившего дождя что-то похожее на крышу.
Он послал Селифана отыскивать ворота, что, без со- мнения, продолжалось бы долго, если бы на Руси не было вместо швейцаров лихих собак, которые доло- жили о нем так звонко, что он поднес пальцы к ушам своим. Свет мелькнул в одном окошке и досягнул ту- манною струею до забора, указавши нашим дорож- ным ворота. Селифан принялся стучать, и скоро, от- ворив калитку, высунулась какая-то фигура, покрытая армяком, и барин со слугою услышали хриплый бабий голос:
– Кто стучит? чего расходились?
– Приезжие, матушка, пусти переночевать, – произ- нес Чичиков.
– Вишь ты, какой востроногий, – сказала стару- ха, – приехал в какое время! Здесь тебе не постоялый двор: помещица живет.
– Что ж делать, матушка: вишь, с дороги сбились.
Не ночевать же в такое время в степи.
– Да, время темное, нехорошее время, – прибавил
Селифан.
– Молчи, дурак, – сказал Чичиков.
– Да кто вы такой? – сказала старуха.
– Дворянин, матушка.
Слово «дворянин» заставило старуху как будто несколько подумать.
– Погодите, я скажу барыне, – произнесла она и ми- нуты через две уже возвратилась с фонарем в руке.
Ворота отперлись. Огонек мелькнул и в другом ок- не. Бричка, въехавши на двор, остановилась перед небольшим домиком, который за темнотою трудно было рассмотреть. Только одна половина его была озарена светом, исходившим из окон; видна была еще лужа перед домом, на которую прямо ударял тот же свет. Дождь стучал звучно по деревянной крыше и журчащими ручьями стекал в подставленную бочку.
Между тем псы заливались всеми возможными голо- сами: один, забросивши вверх голову, выводил так протяжно и с таким старанием, как будто за это по- лучал бог знает какое жалованье; другой отхватывал наскоро, как пономарь; промеж них звенел, как поч- товый звонок, неугомонный дискант, вероятно моло- дого щенка, и все это, наконец, повершал бас, может быть, старик, наделенный дюжею собачьей натурой,
потому что хрипел, как хрипит певческий контрабас,
когда концерт в полном разливе: тенора поднимают- ся на цыпочки от сильного желания вывести высокую ноту, и все, что ни есть, порывается кверху, закидывая
голову, а он один, засунувши небритый подбородок в галстук, присев и опустившись почти до земли, про- пускает оттуда свою ноту, от которой трясутся и дре- безжат стекла. Уже по одному собачьему лаю, состав- ленному из таких музыкантов, можно было предполо- жить, что деревушка была порядочная; но промокший и озябший герой наш ни о чем не думал, как только о постели. Не успела бричка совершенно остановиться,
как он уже соскочил на крыльцо, пошатнулся и чуть не упал. На крыльцо вышла опять какая-то женщи- на, помоложе прежней, но очень на нее похожая. Она проводила его в комнату. Чичиков кинул вскользь два взгляда: комната была обвешана старенькими поло- сатыми обоями; картины с какими-то птицами; между окон старинные маленькие зеркала с темными рамка- ми в виде свернувшихся листьев; за всяким зеркалом заложены были или письмо, или старая колода карт,
или чулок; стенные часы с нарисованными цветами на циферблате… невмочь было ничего более заме- тить. Он чувствовал, что глаза его липнули, как буд- то их кто-нибудь вымазал медом. Минуту спустя во- шла хозяйка, женщина пожилых лет, в каком-то спаль- ном чепце, надетом наскоро, с фланелью на шее, од- на из тех матушек, небольших помещиц, которые пла- чутся на неурожаи, убытки и держат голову несколь- ко набок, а между тем набирают понемногу деньжо-
как он уже соскочил на крыльцо, пошатнулся и чуть не упал. На крыльцо вышла опять какая-то женщи- на, помоложе прежней, но очень на нее похожая. Она проводила его в комнату. Чичиков кинул вскользь два взгляда: комната была обвешана старенькими поло- сатыми обоями; картины с какими-то птицами; между окон старинные маленькие зеркала с темными рамка- ми в виде свернувшихся листьев; за всяким зеркалом заложены были или письмо, или старая колода карт,
или чулок; стенные часы с нарисованными цветами на циферблате… невмочь было ничего более заме- тить. Он чувствовал, что глаза его липнули, как буд- то их кто-нибудь вымазал медом. Минуту спустя во- шла хозяйка, женщина пожилых лет, в каком-то спаль- ном чепце, надетом наскоро, с фланелью на шее, од- на из тех матушек, небольших помещиц, которые пла- чутся на неурожаи, убытки и держат голову несколь- ко набок, а между тем набирают понемногу деньжо-
нок в пестрядевые мешочки, размещенные по ящи- кам комодов. В один мешочек отбирают всё целкови- ки, в другой полтиннички, в третий четвертачки, хотя с виду и кажется, будто бы в комоде ничего нет, кро- ме белья, да ночных кофточек, да нитяных моточков,
да распоротого салопа, имеющего потом обратиться в платье, если старое как-нибудь прогорит во время пе- чения праздничных лепешек со всякими пряженцами
6
или поизотрется само собою. Но не сгорит платье и не изотрется само собою; бережлива старушка, и салопу суждено пролежать долго в распоротом виде, а потом достаться по духовному завещанию племяннице вну- чатной сестры вместе со всяким другим хламом.
Чичиков извинился, что побеспокоил неожиданным приездом.
– Ничего, ничего, – сказала хозяйка. – В какое это время вас Бог принес! Сумятица и вьюга такая… С
дороги бы следовало поесть чего-нибудь, да пора-то ночная, приготовить нельзя.
Слова хозяйки были прерваны странным шипени- ем, так что гость было испугался; шум походил на то,
как бы вся комната наполнилась змеями; но, взглянув- ши вверх, он успокоился, ибо смекнул, что стенным часам пришла охота бить. За шипеньем тотчас же по-
6
Пряженцы – «маленькие пирожки с мясом и луком; подается к ним суп или бульон». (Из записной книжки Н.В. Гоголя.)
да распоротого салопа, имеющего потом обратиться в платье, если старое как-нибудь прогорит во время пе- чения праздничных лепешек со всякими пряженцами
6
или поизотрется само собою. Но не сгорит платье и не изотрется само собою; бережлива старушка, и салопу суждено пролежать долго в распоротом виде, а потом достаться по духовному завещанию племяннице вну- чатной сестры вместе со всяким другим хламом.
Чичиков извинился, что побеспокоил неожиданным приездом.
– Ничего, ничего, – сказала хозяйка. – В какое это время вас Бог принес! Сумятица и вьюга такая… С
дороги бы следовало поесть чего-нибудь, да пора-то ночная, приготовить нельзя.
Слова хозяйки были прерваны странным шипени- ем, так что гость было испугался; шум походил на то,
как бы вся комната наполнилась змеями; но, взглянув- ши вверх, он успокоился, ибо смекнул, что стенным часам пришла охота бить. За шипеньем тотчас же по-
6
Пряженцы – «маленькие пирожки с мясом и луком; подается к ним суп или бульон». (Из записной книжки Н.В. Гоголя.)
следовало хрипенье, и, наконец, понатужась всеми силами, они пробили два часа таким звуком, как бы кто колотил палкой по разбитому горшку, после чего маятник пошел опять покойно щелкать направо и на- лево.
Чичиков поблагодарил хозяйку, сказавши, что ему не нужно ничего, чтобы она не беспокоилась ни о чем,
что, кроме постели, он ничего не требует, и полюбо- пытствовал только знать, в какие места заехал он и далеко ли отсюда пути к помещику Собакевичу, на что старуха сказала, что и не слыхивала такого имени и что такого помещика вовсе нет.
– По крайней мере, знаете Манилова? – сказал Чи- чиков.
– А кто таков Манилов?
– Помещик, матушка.
– Нет, не слыхивала, нет такого помещика.
– Какие же есть?
– Бобров, Свиньин, Канапатьев, Харпакин, Трепа- кин, Плешаков.
– Богатые люди или нет?
– Нет, отец, богатых слишком нет. У кого двадцать душ, у кого тридцать, а таких, чтоб по сотне, таких нет.
Чичиков заметил, что он заехал в порядочную глушь.
– Далеко ли, по крайней мере, до города?
Чичиков поблагодарил хозяйку, сказавши, что ему не нужно ничего, чтобы она не беспокоилась ни о чем,
что, кроме постели, он ничего не требует, и полюбо- пытствовал только знать, в какие места заехал он и далеко ли отсюда пути к помещику Собакевичу, на что старуха сказала, что и не слыхивала такого имени и что такого помещика вовсе нет.
– По крайней мере, знаете Манилова? – сказал Чи- чиков.
– А кто таков Манилов?
– Помещик, матушка.
– Нет, не слыхивала, нет такого помещика.
– Какие же есть?
– Бобров, Свиньин, Канапатьев, Харпакин, Трепа- кин, Плешаков.
– Богатые люди или нет?
– Нет, отец, богатых слишком нет. У кого двадцать душ, у кого тридцать, а таких, чтоб по сотне, таких нет.
Чичиков заметил, что он заехал в порядочную глушь.
– Далеко ли, по крайней мере, до города?
– А верст шестьдесят будет. Как жаль мне, что нече- го вам покушать! не хотите ли, батюшка, выпить чаю?
– Благодарю, матушка. Ничего не нужно, кроме по- стели.
– Правда, с такой дороги и очень нужно отдохнуть.
Вот здесь и расположитесь, батюшка, на этом дива- не. Эй, Фетинья, принеси перину, подушки и просты- ню. Какое-то время послал Бог: гром такой – у меня всю ночь горела свеча перед образом. Эх, отец мой,
да у тебя-то, как у борова, вся спина и бок в грязи! где так изволил засалиться?
– Еще слава Богу, что только засалился, нужно бла- годарить, что не отломал совсем боков.
– Святители, какие страсти! Да не нужно ли чем по- тереть спину?
– Спасибо, спасибо. Не беспокойтесь, а прикажи- те только вашей девке повысушить и вычистить мое платье.
– Слышишь, Фетинья! – сказала хозяйка, обратясь к женщине, выходившей на крыльцо со свечою, которая успела уже притащить перину и, взбивши ее с обоих боков руками, напустила целый потоп перьев по всей комнате. – Ты возьми ихний-то кафтан вместе с ис- подним и прежде просуши их перед огнем, как делы- вали покойнику барину, а после перетри и выколоти хорошенько.