Файл: Том первыйГлава первая.pdf

– Будто нет уже средств?
– Никаких.
– Ну, ищите должности, возьмите какое-нибудь ме- сто.
– Ведь я губернский секретарь. Какое ж мне могут дать выгодное место? Жалованье дадут ничтожное, а ведь у меня жена, пятеро детей.
– Ну, частную какую-нибудь должность. Пойдите в управляющие.
– Да кто ж мне поверит имение! я промотал свое.
– Ну, да если голод и смерть грозят, нужно же что- нибудь предпринимать. Я спрошу, не может ли брат мой через кого-либо в городе выхлопотать какую-ни- будь должность.
– Нет, Платон Михайлович, – сказал Хлобуев,
вздохнувши и сжавши крепко его руку, – не гожусь я те- перь никуды. Одряхлел прежде старости своей, и по- ясница болит от прежних грехов, и ревматизм в плече.
Куды мне! Что разорять казну! И без того теперь заве- лось много служащих ради доходных мест. Храни бог,
чтобы из-за меня, из-за доставки мне жалованья при- бавлены были подати на бедное сословие: и без того ему трудно при этом множестве сосущих. Нет, Платон
Михайлович, бог с ним.
«Вот положение! – думал Платонов. – Это хуже мо- ей спячки».

Тем временем Костанжогло и Чичиков, идя позади их на порядочном расстоянии, так между собою гово- рили:
– Вон запустил как все! – говорил Костанжогло, ука- зывая пальцем. – Довел мужика до какой бедности!
Когда случился падеж, так уж тут нечего глядеть на свое добро. Тут все свое продай, да снабди мужика скотиной, чтобы он не оставался и одного дни без средств производить работу. А ведь теперь и годами не поправишь: и мужик уже изленился, и загулял, и стал пьяница.
– Так, стало быть, теперь не совсем выгодно и по- купать эдакое имение? – спросил Чичиков.
Тут Костанжогло взглянул на него так, как бы хотел ему сказать: «Ты что за невежа! С азбуки, что ли, нуж- но с тобой начинать?»
– Невыгодно! да через три года я буду получать два- дцать тысяч годового дохода с этого именья. Вот оно как невыгодно! В пятнадцати верстах. Безделица! А
земля-то какова? разглядите землю! Всё поемные ме- ста. Да я засею льну, да тысяч на пять одного льну от- пущу; репой засею – на репе выручу тысячи четыре. А
вон смотрите – по косогору рожь поднялась; ведь это все падаль. Он хлеба не сеял – я это знаю. Да этому именью полтораста тысяч, а не сорок.
Чичиков стал опасаться, чтобы Хлобуев не услы-

шал, и потому отстал еще подальше.
– Вон сколько земли оставил впусте! – говорил, на- чиная сердиться, Костанжогло. – Хоть бы повестил вперед, так набрели бы охотники. Ну, уж если нечем пахать, так копай под огород. Огородом бы взял. Му- жика заставил пробыть четыре года без труда. Безде- лица! Да ведь этим одним ты уже его развратил и на- веки погубил. Уж он успел привыкнуть к лохмотью и бродяжничеству! Это стало уже жизнью его. – И, ска- завши это, плюнул Костанжогло, и желчное располо- жение осенило сумрачным облаком его чело…
– Я не могу здесь больше оставаться: мне смерть глядеть на этот беспорядок и запустенье! Вы теперь можете с ним покончить и без меня. Отберите у это- го дурака поскорее сокровище. Он только бесчестит
Божий дар!
И, сказавши это, Костанжогло простился с Чичико- вым и, нагнавши хозяина, стал также прощаться.
– Помилуйте, Константин Федорович, – говорил удивленный хозяин, – только что приехали – и назад!
– Не могу. Мне крайняя надобность быть дома, –
сказал Костанжогло, простился, сел и уехал на своих пролетках.
Казалось, как будто Хлобуев понял причину его отъезда.
– Не выдержал Константин Федорович, – сказал

он. – Чувствую, что не весело такому хозяину, каков он, глядеть на эдакое беспутное управленье. Верите ли, что не могу, не могу, Павел Иванович… что почти вовсе не сеял хлеба в этом году! Как честный человек.
Семян не было, не говоря уже о том, что нечем па- хать. Ваш братец, Платон Михайлыч, говорят, необык- новенный хозяин; о Константине Федоровиче что уж говорить – это Наполеон своего рода. Часто, право,
думаю: «Ну, зачем столько ума дается в одну голову?
ну, что бы хоть каплю его в мою глупую, хоть бы на то, чтобы сумел дом свой держать! Ничего не умею,
ничего не могу». Ах, Павел Иванович, <возьмите> в свое распоряжение! Жаль больше всего мне мужич- ков бедных. Чувствую, что не умел быть…
97
что при- кажете делать, не могу быть взыскательным и стро- гим. Да и как мог приучить их к порядку, когда сам бес- порядочен! Я бы их отпустил сейчас же на волю, да как-то устроен русский человек, как-то не может без понукателя… Так и задремлет, так и заплеснет.
– Ведь это, точно, странно, – сказал Платонов, – от- чего это у нас так, что если не смотришь во все глаза за простым человеком, сделается и пьяницей и него- дяем?
– От недостатка просвещения, – заметил Чичиков.
– Ну, бог весть отчего. Вот мы и просветились, а
97
Одно слово в рукописи не прочтено.

ведь как живем? Я и в университете был, и слушал лекции по всем частям, а искусству и порядку жить не только не выучился, а еще как бы больше выучил- ся искусству побольше издерживать деньги на всякие новые утонченности да комфорты, больше познако- мился с такими предметами, на которые нужны день- ги. Оттого ли, что я бестолково учился? Только нет:
ведь так и другие товарищи. Может быть, два-три че- ловека извлекли себе настоящую пользу, да и то от- того, может, что и без того были умны, а прочие ведь только и стараются узнать то, что портит здоровье, да и выманивает деньги. Ей-богу! Ведь учиться приходи- ли только затем, чтобы аплодировать профессорам,
раздавать им награды, а не самим от них получать.
Так из просвещенья-то мы все-таки выберем то, что погаже; наружность его схватим, а его самого <не>
возьмем. Нет, Павел Иванович, не умеем мы жить от- чего-то другого, а отчего, ей-богу, я не знаю.
– Причины должны быть, – сказал Чичиков.
Вздохнул глубоко бедный Хлобуев и сказал так:
– Иной раз, право, мне кажется, что будто русский человек – какой-то пропащий человек. Нет силы во- ли, нет отваги на постоянство. Хочешь все сделать – и ничего не можешь. Все думаешь – с завтрашнего дни начнешь новую жизнь, с завтрашнего дни примешься за все как следует, с завтрашнего дни сядешь на дие-

ту, – ничуть не бывало: к вечеру того же дни так объ- ешься, что только хлопаешь глазами и язык не воро- чается, как сова, сидишь, глядя на всех, – право и эдак все.
– Нужно в запасе держать благоразумие, – сказал
Чичиков, – ежеминутно совещаться с благоразумием,
вести с ним дружескую беседу.
– Да что! – сказал Хлобуев. – Право, мне кажется,
мы совсем не для благоразумия рождены. Я не верю,
чтобы из нас был кто-нибудь благоразумным. Если я вижу, что иной даже и порядочно живет, собирает и ко- пит деньгу, – не верю я и тому! На старости и его черт попутает – спустит потом всё вдруг! И все у нас так:
и благородные, и мужики, и просвещенные, и непро- свещенные. Вон какой был умный мужик: из ничего нажил сто тысяч, а как нажил сто тысяч, пришла в го- лову дурь сделать ванну из шампанского, и выкупал- ся в шампанском. Но вот мы, кажется, и все обсмот- рели. Больше ничего нет. Хотите разве взглянуть на мельницу? Впрочем, в ней нет колеса, да и строенье никуда не годится.
– Что ж и рассматривать ее! – сказал Чичиков.
– В таком случае пойдем домой. – И они все напра- вили шаги к дому.
На возвратном пути были виды те же. Неопрят- ный беспорядок так и выказывал отовсюду безобраз-

ную свою наружность. Все было опущено и запущено.
Прибавилась только новая лужа посреди улицы. Сер- дитая баба, в замасленной дерюге, прибила до полу- смерти бедную девчонку и ругала на все бока всех чертей. Поодаль два мужика глядели с равнодушием стоическим на гнев пьяной бабы. Один чесал у себя пониже спины, другой зевал. Зевота видна была на строениях. Крыши тоже зевали. Платонов, глядя на них, зевнул. «Мое-то будущее достоянье – мужики, –
подумал Чичиков, – дыра на дыре и заплата на запла- те!» И точно, на одной избе, вместо крыши, лежали целиком ворота; провалившиеся окна подперты были жердями, стащенными с господского амбара. Словом,
в хозяйство введена была, кажется, система Тришки- на кафтана: отрезывались обшлага и фалды на за- плату локтей.
Они вошли в комнаты. Чичикова несколько порази- ло смешение нищеты с некоторыми блестящими без- делушками позднейшей роскоши. Посреди изорван- ной утвари и мебели – новенькие бронзы. Какой-то
Шекспир сидел на чернильнице; на столе лежала ще- гольская ручка слоновой кости для почесыванья себе самому спины. Хлобуев отрекомендовал им хозяйку жену. Она была хоть куда. В Москве не ударила бы ли- цом в <грязь>. Платье на ней было со вкусом, по мо- де. Говорить любила больше о городе да о театре, ко-

торый там завелся. По всему было видно, что дерев- ню она любила еще меньше, чем муж, и что зевала она больше Платонова, когда оставалась одна. Скоро комната наполнилась детьми, девочками и мальчика- ми. Их было пятеро. Шестое принеслось на руках. Все были прекрасны. Мальчики и девочки – загляденье.
Они были одеты мило и со вкусом, были резвы и весе- лы. И от этого было еще грустнее глядеть на них. Луч- ше бы одеты они были дурно, в простых пестрядевых юбках и рубашках, бегали себе по двору и ничем не отличались от простых крестьянских детей! К хозяйке приехала гостья. Дамы ушли на свою половину. Дети убежали вслед за ними. Мужчины остались одни.
Чичиков приступил к покупке. По обычаю всех по- купщиков, сначала он охаял покупаемое имение. И,
охаявши его со всех сторон, сказал:
– Какая же будет ваша цена?
– Видите ли что? – сказал Хлобуев. – Запрашивать с вас дорого не буду, да и не люблю: это было бы с моей стороны и бессовестно. Я от вас не скрою также и того, что в деревне моей из ста душ, числящихся по ревизии, и пятидесяти нет налицо: прочие или помер- ли от эпидемической болезни, или отлучились бес- паспортно, так что вы почитайте их как бы умершими.
Поэтому-то я и прошу с вас всего только тридцать ты- сяч.

– Ну вот – тридцать тысяч! Именье запущено, лю- ди мертвы, и тридцать тысяч! Возьмите двадцать пять тысяч.
– Павел Иванович! Я могу его заложить в ломбард в двадцать пять тысяч, понимаете ли это? Тогда я по- лучаю двадцать пять тысяч и имение при мне. Про- даю я единственно затем, что мне нужны скоро день- ги, а при закладке была бы проволочка, надобно бы платить приказным, а платить нечем.
– Ну, да все-таки возьмите двадцать пять тысяч.
Платонову сделалось совестно за Чичикова.
– Покупайте, Павел Иванович, – сказал он. – За именье можно всегда дать эту <цену>. Если вы не да- дите за него тридцать тысяч, мы с братом складыва- емся и покупаем.
Чичиков испугался…
– Хорошо! – сказал он. – Даю тридцать тысяч. Вот две тысячи задатку дам вам теперь, восемь тысяч че- рез неделю, а остальные двадцать тысяч через ме- сяц.
– Нет, Павел Иванович, только на том условии, что- бы деньги как можно скорее. Теперь вы мне дайте пят- надцать тысяч, по крайней мере, а остальные никак не дальше, как через две недели.
– Да нет пятнадцати тысяч! Десять у меня всего те- перь. Дайте соберу.

То есть Чичиков лгал: у него было двадцать тысяч.
– Нет, пожалуйста, Павел Иванович! я говорю, что необходимо мне нужны пятнадцать тысяч.
– Да, право, недостает пяти тысяч. Не знаю сам от- куда взять.
– Я вам займу, – подхватил Платонов.
– Разве эдак! – сказал Чичиков и подумал про себя:
«А это, однако же, кстати, что он дает взаймы: в таком случае завтра можно будет привезти». Из коляски бы- ла принесена шкатулка, и тут же было из нее выну- то десять тысяч Хлобуеву; остальные же пять тысяч обещано было привезти ему завтра: то есть обещано;
предполагалось же привезти три; другие потом, день- ка через два или три, а если можно, то и еще несколь- ко просрочить. Павел Иванович как-то особенно не любил выпускать из рук денег. Если ж настояла край- няя необходимость, то все-таки казалось ему, лучше выдать деньги завтра, а не сегодня. То есть он посту- пал как все мы! Ведь нам приятно же поводить проси- теля. Пусть его натрет себе спину в передней! Будто уж и нельзя подождать ему! Какое нам дело до того,
что, может быть, всякий час ему дорог и терпят отто- го дела его! «Приходи, братец, завтра, а сегодня мне как-то некогда».
– Где ж вы после этого будете жить? – спросил Пла- тонов Хлобуева. – Есть у вас другая деревушка?

– Деревушки нет, а я перееду в город. Все же равно это было нужно сделать не для себя, а для детей. Им нужны будут учителя закону божию, музыке, танцева- нью. Ведь в деревне нельзя достать.
«Куска хлеба нет, а детей хочет учить танцеванью!»
– подумал Чичиков.
«Странно!» – подумал Платонов.
– Что ж, нужно нам чем-нибудь вспрыснуть сдел- ку, – сказал Хлобуев. – Эй, Кирюшка, принеси, брат,
бутылку шампанского.
«Куска хлеба нет, а шампанское есть!» – подумал
Чичиков.
Платонов не знал, что и думать.
Шампанское было принесено. Они выпили по три бокала и развеселились. Хлобуев развязался, стал умен и мил. Остроты и анекдоты сыпались у него бес- прерывно. В речах его оказалось столько познанья людей и света! Так хорошо и верно видел он многие вещи, так метко и ловко очерчивал в немногих сло- вах соседей помещиков, так видел ясно недостатки и ошибки всех, так хорошо знал историю разоривших- ся бар – и почему, и как, и отчего они разорились, так оригинально и метко умел передавать малейшие их привычки, что они оба были совершенно обворожены его речами и готовы были признать его за умнейшего человека.

– Послушайте, – сказал Платонов, схвативши его за руку, – как вам, при таком уме, опытности и познани- ях житейских, не найти средств выпутаться из вашего затруднительного положения?
– Средства-то есть, – сказал Хлобуев и вслед за тем выгрузил им целую кучу прожектов. Все они бы- ли до того нелепы, так странны, так мало истекали из познанья людей и света, что оставалось только по- жимать плечами да говорить: «Господи боже! какое необъятное расстояние между знаньем света и уме- ньем пользоваться этим знаньем!» Почти все прожек- ты основывались на потребности вдруг достать отку- да-нибудь сто или двести тысяч. Тогда, казалось ему,
все бы устроилось как следует, и хозяйство бы пошло,
и прорехи все бы заплатались, и доходы можно учет- верить, и себя привести в возможность выплатить все долги. И оканчивал он речь свою: – Но что прикаже- те делать? Нет да и нет такого благодетеля, который бы решился дать двести или хоть сто тысяч взаймы!
Видно, уж Бог не хочет.
«Еще бы, – подумал Чичиков, – эдакому дураку по- слал Бог двести тысяч!»
– Есть у меня, пожалуй, трехмиллионная тетушка, –
сказал Хлобуев, – старушка богомольная: на церкви и монастыри дает, но помогать ближнему тугенька. А
старушка очень замечательная. Прежних времен те-