Файл: Том первыйГлава первая.pdf

тушка, на которую бы взглянуть стоило. У ней одних канареек сотни четыре. Моськи, и приживалки, и слу- ги, каких уж теперь нет. Меньшому из слуг будет лет шестьдесят, хоть она и зовет его: «Эй, малый!» Если гость как-нибудь себя не так поведет, так она за обе- дом прикажет обнести его блюдом. И обнесут, право.
Платонов усмехнулся.
– А как ее фамилия и где она проживает? – спросил
Чичиков.
– Живет она у нас же в городе – Александра Ива- новна Ханасарова.
– Отчего ж вы не обратитесь к ней? – сказал с уча- стьем Платонов. – Мне кажется, если бы она только поближе вошла в положенье вашего семейства, она бы не в силах была отказать вам, как бы ни была туга.
– Ну нет, в силах! У тетушки натура крепковата. Это старушка – кремень, Платон Михайлыч! Да к тому ж есть и без меня угодники, которые около нее увивают- ся. Там есть один, который метит в губернаторы, при- плелся ей в родню… бог с ним! может быть, и успеет!
Бог с ними со всеми! Я подъезжать и прежде не умел,
а теперь и подавно: спина уж не гнется.
«Дурак! – подумал Чичиков. – Да я бы за этакой те- тушкой ухаживал, как нянька за ребенком!»
– Что ж, ведь этак разговаривать сухо, – сказал Хло- буев. – Эй, Кирюшка! принеси-ка еще другую бутылку

шампанского.
– Нет, нет, я больше не буду пить, – сказал Плато- нов.
– Я также, – сказал Чичиков. И оба отказались они решительно.
– Ну, так, по крайней мере, дайте мне слово побы- вать у меня в городе: восьмого июня я даю обед на- шим городским сановникам.
– Помилуйте! – воскликнул Платонов. – В таком со- стоянии, разорившись совершенно, – и еще обед?
– Что же делать? нельзя. Это долг, – сказал Хлобу- ев. – Они меня также угощали.
«Что с ним делать?» – подумал Платонов. Он еще не знал того, что на Руси, на Москве и других горо- дах, водятся такие мудрецы, которых жизнь – необъ- яснимая загадка. Все, кажется, прожил, кругом в дол- гах, ниоткуда никаких средств, и обед, который зада- ется, кажется, последний; и думают обедающие, что завтра же хозяина потащут в тюрьму. Проходит после того десять лет – мудрец все еще держится на свете,
еще больше прежнего кругом в долгах и так же зада- ет обед, и все думают, что он последний, и все увере- ны, что завтра же потащут хозяина в тюрьму. Такой же мудрец был Хлобуев. Только на одной Руси можно было существовать таким образом. Не имея ничего,
он угощал и хлебосольничал, и даже оказывал покро-

вительство, поощрял всяких артистов, приезжавших в город, давал им у себя приют и квартиру. Если <бы>
кто заглянул в дом его, находившийся в городе, он бы никак не узнал, кто в нем хозяин. Сегодня поп в ризе служил там молебен, завтра давали репетицию фран- цузские актеры. В иной день какой-нибудь, не извест- ный никому почти в дому, поселялся в самой гостиной с бумагами и заводил там кабинет, и это не смуща- ло, не беспокоило никого в доме, как бы было житей- ское дело. Иногда по целым дням не бывало крохи в доме, иногда же задавали в нем такой обед, который удовлетворил бы вкусу утонченнейшего гастронома.
Хозяин являлся праздничный, веселый, с осанкой бо- гатого барина, с походкой человека, которого жизнь протекает в избытке и довольстве. Зато временами бывали такие тяжелые минуты, что другой давно бы на его месте повесился или застрелился. Но его спа- сало религиозное настроение, которое странным об- разом совмещалось в нем с беспутною его жизнью. В
эти горькие, тяжелые минуты развертывал он книгу и читал жития страдальцев и тружеников, воспитывав- ших дух свой быть превыше страданий и несчастий.
Душа его в это время вся размягчалась, умилялся дух и слезами исполнялись глаза его. И – странное де- ло! – почти всегда приходила к нему в то время от- куда-нибудь неожиданная помощь. Или кто-нибудь из

старых друзей его вспоминал о нем и присылал ему деньги; или какая-нибудь проезжая незнакомка, неча- янно услышав о нем историю, с стремительным ве- ликодушьем женского сердца присылала ему богатую подачу; или выигрывалось где-нибудь в пользу его де- ло, о котором он никогда и не слышал. Благоговейно,
благодарно признавал он тогда необъятное милосер- дье провиденья, служил благодарственный молебен и – вновь начинал беспутную жизнь свою.
– Жалок он мне, право, жалок! – сказал Чичикову
Платонов, когда они, простившись с ним, выехали от него.
– Блудный сын! – сказал Чичиков. – О таких людях и жалеть нечего.
И скоро они оба перестали о нем думать: Плато- нов – потому, что лениво и полусонно смотрел на по- ложенья людей, так же как и на все в мире. Сердце его сострадало и щемило при виде страданий дру- гих, но впечатленья как-то не впечатлевались глубо- ко в его душе. Он потому не думал о Хлобуеве, что и о себе самом не думал. Чичиков потому не думал о Хлобуеве, что все мысли были заняты приобретен- ною покупкою. Он исчислял, рассчитывал и сообра- жал все выгоды купленного имения. И как ни рассмат- ривал, на какую сторону ни оборачивал дело, видел,
что во всяком случае покупка была выгодна. Можно

было поступить и так, чтобы заложить именье в лом- бард. Можно было поступить и так, чтобы заложить одних только мертвецов и беглых. Можно было посту- пить и так, чтобы прежде выпродать по частям все лучшие земли, а потом уже заложить в ломбард. Мож- но было распорядиться и так, чтобы заняться само- му хозяйством и сделаться помещиком, по образцу
Костанжогла, пользуясь его советами, как соседа и благодетеля. Можно было поступить даже и так, что- бы перепродать в частные <руки> имение (разумеет- ся, если не захочется самому хозяйничать), оставив- ши при себе беглых и мертвецов. Тогда представля- лась и другая выгода: можно было вовсе улизнуть из этих мест и не заплатить Костанжогле денег, взятых у него взаймы. Словом, всячески, как ни оборачивал он это дело, видел, что во всяком случае покупка была выгодна. Он почувствовал удовольствие, – удоволь- ствие оттого, что стал теперь помещиком, помещиком не фантастическим, но действительным, помещиком,
у которого есть уже и земли, и угодья, и люди – лю- ди не мечтательные, не в воображенье пребываемые,
но существующие. И понемногу начал он и подпрыги- вать, и потирать себе руки, и подпевать, и приговари- вать, и вытрубил на кулаке, приставивши его себе ко рту, как бы на трубе, какой-то марш, и даже выговорил вслух несколько поощрительных слов и названий се-

бе самому, вроде мордашки и каплунчика. Но потом,
вспомнивши, что он не один, притихнул вдруг, поста- рался кое-как замять неумеренный порыв восторгно- венья, и когда Платонов, принявши кое-какие из этих звуков за обращенную к нему речь, спросил у него:
«Чего?» – он отвечал: «Ничего».
Тут только, оглянувшись вокруг себя, он заметил,
что они ехали прекрасною рощей; миловидная бере- зовая ограда тянулась у них справа и слева. Меж- ду дерев мелькала белая каменная церковь. В конце улицы показался господин, шедший к ним навстречу,
в картузе, с суковатой палкой в руке. Облизанный аглицкий пес на высоких ножках бежал перед ним.
– Стой! – сказал Платонов кучеру и выскочил из ко- ляски.
Чичиков вышел вслед за ним также из коляски. Они пошли пешком навстречу господину. Ярб уже успел облобызаться с аглицким псом, с которым, как вид- но, был знаком уже давно, потому что принял равно- душно в свою толстую морду живое лобызанье Азо- ра (так назывался аглицкий пес). Проворный пес, име- нем Азор, облобызавши Ярба, подбежал к Платонову,
лизнул проворным языком ему руки, вскочил на грудь
Чичикова с намереньем лизнуть его в губы, но не до- стал и, оттолкнутый им, побежал снова к Платонову,
пробуя лизнуть его хоть в ухо.

Платон и господин, шедший навстречу, в это время сошлись и обнялись.
– Помилуй, брат Платон! что это ты со мною дела- ешь? – живо спросил господин.
– Как что? – равнодушно отвечал Платонов.
– Да как же в самом деле: три дни от тебя ни слу- ху ни духу! Конюх от Петуха привел твоего жеребца.
«Поехал, говорит, с каким-то барином». Ну, хоть бы слово сказал: куды, зачем, на сколько времени? По- милуй, братец, как же можно этак поступать? А я бог знает чего не передумал в эти дни!
– Ну что ж делать? позабыл, – сказал Платонов. –
Мы заехали к Константину Федоровичу… Он тебе кла- няется, сестра также. Рекомендую тебе Павла Ивано- вича Чичикова. Павел Иванович, – брат Василий. Про- шу полюбить его так же, как и меня.
Брат Василий и Чичиков, снявши картузы, поцело- вались.
«Кто бы такой был этот Чичиков? – думал брат Ва- силий. – Брат Платон на знакомства неразборчив и,
верно, не узнал, что он за человек». И оглянул он Чи- чикова, насколько позволяло приличие, и увидел, что он стоял, несколько наклонивши голову и сохранив приятное выраженье в лице.
Со своей стороны Чичиков оглянул также, насколь- ко позволяло приличие, брата Василия. Он был ро-

стом пониже Платона, волосом темней его и лицом далеко не так красив; но в чертах его лица было много жизни и одушевленья. Видно было, что он не пребы- вал в дремоте и спячке.
– Знаешь ли, Василий, что я придумал? – сказал брат Платон.
– Что? – спросил Василий.
– Проездиться по святой Руси, вот именно с Павлом
Ивановичем: авось-либо это размычет и растеребит хандру мою.
– Как же так вдруг решился?.. – начал было гово- рить Василий, озадаченный не на шутку таким реше- ньем, и чуть было не прибавил: «И еще замыслил ехать с человеком, которого видишь в первый раз, ко- торый, может быть, и дрянь, и черт знает что!» И, пол- ный недоверия, стал он рассматривать искоса Чичи- кова и увидел, что он держался необыкновенно при- лично, сохраняя все то же приятное наклоненье го- ловы несколько набок и почтительно-приветное выра- жение в лице, так что никак нельзя было узнать, како- го роду был Чичиков.
В молчанье они пошли все трое по дороге, по левую руку которой находилась мелькавшая промеж дерев белая каменная церковь, по правую – начинавшие по- казываться, также промеж дерев, строенья господско- го двора. Наконец показались и ворота. Они вступили

на двор, где был старинный господский дом под вы- сокой крышей. Две огромные липы, росшие посреди двора, покрывали почти половину его своею тенью.
Сквозь опущенные вниз развесистые их ветви едва сквозили стены дома, находившегося позади их. Под липами стояло несколько длинных скамеек. Брат Ва- силий пригласил Чичикова садиться. Чичиков сел, и
Платонов сел. По всему двору разливалось благоуха- нье цветущих сиреней и черемух, которые, нависши отовсюду из саду в двор через миловидную березо- вую ограду, кругом его обходившую, казалися цвету- щею цепью или бисерным ожерельем, его короновав- шим.
Ухватливый и ловкий детина лет семнадцати, в кра- сивой рубашке розовой ксандрейки, принес и поста- вил перед ними графины с водой и разноцветными квасами всех сортов, шипевшими, как газовые лимо- нады. Поставивши пред ними графины, он подошел к дереву и, взявши прислоненный к нему заступ, отпра- вился в сад. У братьев Платоновых вся дворня рабо- тала в саду, все слуги были садовники, или лучше ска- зать, слуг не было, но садовники исправляли иногда эту должность. Брат Василий все утверждал, что без слуг можно обойтись. Подать что-нибудь может вся- кий, и для этого не стоит заводить особого сословья;
что будто русский человек по тех пор только хорош,

и расторопен, и красив, и развязен, и много работает,
покуда он ходит в рубашке и зипуне, но что, как толь- ко заберется в немецкий сертук – станет и неуклюж,
и некрасив, и нерасторопен, и лентяй. Он утверждал,
что и чистоплотность у него содержится по тех пор,
покуда он еще носит рубашку и зипун, и что, как толь- ко заберется в немецкий сертук – и рубашки не пере- меняет, и в баню не ходит, и спит в сертуке, и заведут- ся у него под сертуком и клопы, и блохи, и черт знает что. В этом, может быть, он был и прав. В деревне их народ одевался как-то особенно щеголевато и опрят- но, и таких красивых рубашек и зипунов нужно было далеко поискать.
– Не угодно ли вам прохладиться? – сказал брат
Василий Чичикову, указывая на графины. – Это квасы нашей фабрики; ими издавна славится дом наш.
Чичиков налил стакан из первого графина – точно липец, который он некогда пивал в Польше: игра как у шампанского, а газ так и шибнул приятным кручком изо рта в нос.
– Нектар! – сказал Чичиков. Выпил стакан от друго- го графина – еще лучше.
– В какую же сторону и в какие места предполагаете преимущественно ехать? – спросил брат Василий.
– Еду я, – сказал Чичиков, потирая себе рукой по ко- лену, в сопровожденье легкого покачиванья всего ту-

ловища и наклоняя голову набок, – не столько по сво- ей нужде, сколько по нужде другого. Генерал Бетри- щев, близкий приятель и, можно сказать, благотвори- тель, просил навестить родственников. Родственни- ки, конечно, родственниками, но отчасти, так сказать,
и для самого себя, ибо, – не говоря уже о пользе в ге- морроидальном отношении, – видеть свет и коловра- щенье людей – есть уже само по себе, так сказать,
живая книга и вторая наука.
Брат Василий задумался. «Говорит этот человек несколько витиевато, но в словах его есть правда, –
думал <он>. – Брату моему Платону недостает позна- ния людей, света и жизни». Несколько помолчав, ска- зал так вслух:
– Я начинаю думать, Платон, что путешествие мо- жет, точно, расшевелить тебя. У тебя душевная спяч- ка. Ты просто заснул, и заснул не от пресыщения или усталости, но от недостатка живых впечатлений и ощущений. Вот я совершенно напротив. Я бы очень желал не так живо чувствовать и не так близко прини- мать к сердцу все, что ни случается.
– Вольно ж принимать все близко к сердцу! – сказал
Платон. – Ты выискиваешь себе беспокойства и сам сочиняешь себе тревоги.
– Как сочинять, когда и без того на всяком шагу неприятность? – сказал Василий. – Слышал ты, какую

без тебя сыграл с нами штуку Леницын? Захватил пу- стошь, где у нас празднуют Красную горку.
– Не знает, потому и захватил, – сказал Платон, –
человек новый, только что приехал из Петербурга.
Ему нужно объяснить, растолковать.
– Знает, очень знает. Я посылал ему сказать, но он отвечал грубостью.
– Тебе нужно было съездить самому растолковать.
Переговори с ним сам.
– Ну нет. Он чересчур уже заважничал. Я к нему не поеду. Поезжай, если хочешь, ты.
– Я бы поехал, но ведь я не мешаюсь. Он может меня и провести и обмануть.
– Да если угодно, так я поеду, – сказал Чичиков.
Василий взглянул на него и подумал: «Экой охотник ездить!»
– Вы мне подайте только понятие, какого рода он человек, – сказал Чичиков, – и в чем дело.
– Мне совестно наложить на вас такую неприятную комиссию, потому что одно изъяснение с таким чело- веком для меня уже неприятная комиссия. Надобно вам сказать, что он из простых, мелкопоместных дво- рян нашей губернии, выслужился в Петербурге, вы- шел кое-как в люди, женившись там на чьей-то побоч- ной дочери, и заважничал. Задает здесь тоны. Да у нас в губернии, слава богу, народ живет не глупый:

мода нам не указ, а Петербург – не церковь.
– Конечно, – сказал Чичиков, – а дело в чем?
– А дело, по-настоящему, вздор. У него нет доста- точно земли, – ну, он и захватил чужую пустошь, то есть он рассчитывал, что она не нужна, и о ней хо- зяева <забыли>, а у нас, как нарочно, уже испокон века собираются крестьяне праздновать там Красную горку. По этому-то поводу я готов пожертвовать луч- ше другими лучшими землями, чем отдать ее. Обы- чай для меня – святыня.
– Стало быть, вы готовы уступить ему другие зем- ли?
– То есть, если бы он не так со мной поступил; но он хочет, как я вижу, знаться судом. Пожалуй, посмот- рим, кто выиграет. Хоть на плане и не так ясно, но есть свидетели – старики еще живы и помнят.
«Гм! – подумал Чичиков. – Оба-то, как вижу, с душ- ком». И сказал вслух:
– А мне кажется, что это дело обделать можно ми- ролюбно. Все зависит от посредника. Письмен…
98
…что и для вас самих будет очень выгодно пере-
98
В рукописи отсутствуют две страницы. В первом издании второго тома «Мертвых душ» (1855) примечание: «Здесь пропуск, в котором, ве- роятно, содержался рассказ о том, как Чичиков отправился к помещику
Леницыну».