Файл: Практикум по орфографии и пунктуации 031000. 62 филология Форма подготовки Очная.doc

(Из газет)

12.

«Владивосток далеко, но, ведь, это город-то нашенский», — гласит надпись на постаменте памятника Ленину, что стоит на привокзальной площади.

На географической широте Кавказа и французской Ривьеры, почти на самой южной оконечности гористого полуострова Муравьева-Амурского, стоит большой, подлинно русский город. Солнечный Владивосток, который от низменного, изрезанного берега амфите­атром поднимается по каменистым склонам вверх, — один из самых красивых городов мира.

От аэродрома к городу, среди скалистых сопок, идет красивый, широкий проспект. На самой высокой горе вырисовывается изящный силуэт 180-метровой телебашни. У подножия горы расположе­ны красивое здание телецентра и радиостанция.

В центре старого города, лежащем на холмистой местности, где улицы то лезут вверх, то ныряют вниз, нет вытянутых в струнку проспектов и бульваров. Зато по улице Ленина, которая на семь километров тянется по северному берегу бухты, есть такие точки, с которых можно увидеть всю бухту, корабли на рейде, скалистый остров Русский с его маяком у входа в бухту.

В отличие от старого города, новый Владивосток обращен к живописному побережью с его скалами, полуостровами, рифами и бух­тами. Основной принцип строительства заключается в том, чтобы открыть широкий вид на красоты окрестностей. Еще не слишком давно жилые массивы располагались так, что закрывали вид на открытое море. Но на место прежней планиметрической архитектуры пришло строительство в трех измерениях — террасообразное.

Там, где раньше на окраинах были расположены деревянные избы, теперь возникает панорама современной архитектуры. Архитекторы стремятся добиться эстетического разнообразия с помощью красок, мозаики, керамических элементов и оригинальной планиров­ки балконов и лоджий.

Вся жизнь города определяется его своеобразным расположением у защищенной от ветров, свободной ото льда просторной гавани, которая называется Золотой Рог. У причалов стоят гигантские лай

---

неры, грузовые суда, а за ними — танкеры, ледоколы, китобои, океанские рыболовные флотилии. Товарные поезда, прибывающие по транссибирской железнодорожной магистрали, заканчивают свой путь у бесчисленных складов, расположенных у владивостокских причалов. По грузообороту, составляющему пять с поло­виной миллионов тонн в год, владивостокский порт стоит па треть­ем месте — после Одессы и Ленинграда.

Здание владивостокского вокзала своей архитектурой напоминает Ярославский вокзал в Москве, откуда начинает свой путь транс­сибирский экспресс, идущий в течение 160 часов по самой длинной железнодорожной линии мира, которая протянулась на 9297 кило­метров.

Владивосток имеет большое значение как индустриальный и культурный центр. В глаза бросаются судостроительные верфи и огромные плавучие доки. В городе производятся машины, шахтное оборудование, металлические и железобетонные конструкции, оборудование для переработки рыбы и крабов. В Дальневосточном государственном университете учится пять тысяч человек.

(Из газет)

Раздел II

1.

Все это наводило мальчика на чувство, близкое к испугу, и не располагало в пользу нового неодушевленного, но сердитого гостя.

Теперь, вооружившись венским инструментом лучшего мастера, Анна Михайловна заранее торжествовала победу над нехитрою деревенскою дудкою. Она взглянула смеющимися глазами на робко вошедшего вместе с Максимом мальчика и на Иохима, который просил позволения послушать заморскую музыку и теперь стоял у двери, застенчиво потупив глаза и свесив чуприну. Анна Михайловна играла с сознательным расчетом на победу, однако ее ожидания были обмануты: венскому инструменту оказалось не по си­лам бороться с куском украинской вербы. У украинской дудки нашлись союзники, так как она была у себя дома, среди родственной украинской природы.

Прежде чем Иохим срезал ее своим ножом и выжег ей сердце раскаленным железом, она качалась здесь, над знакомой мальчику родной речкой, ее ласкало украинское солнце, которое согревало и его, и тот же обдувал ее украинский ветер, пока зоркий глаз украинца-дударя не подметил ее над размытою кручей. Да и пани Топольской далеко было до Иохима: у него было непосредственное музыкальное чувство, его учила несложным напевам эта природа, шум

---

ее леса, тихий шепот степной травы, задумчивая, родная, старинная песня. Иохим участливо посмотрел на мальчика, потом кинул пренебрежительный взгляд на немецкую музыку и удалился, стукая по полу гостиной своими неуклюжими чеботьями.

Много слез стоила бедной матери эта неудача, и, однако, каждый вечер, когда ее мальчик убегал в конюшню, она открывала окно, облокачивалась на него и жадно прислушивалась. Мало-помалу, -она и сама не отдавала себе отчета, как это могло случиться, — задумчиво-грустные напевы стали овладевать ее вниманием. Спохва­тившись, она задала себе вопрос, в чем же их привлекательность и их чарующая тайна, и понемногу эти синие вечера, неопределенные вечерние тени и удивительная гармония песни с природой разре­шили ей этот вопрос. Она все больше смирялась и все больше учи­лась постигать нехитрую тайну непосредственной и чистой безыскусственной поэзии. (По В.Г. Короленко).
2.

Когда вы входите в зал, где стоит картина, почти неприятное чувство овладевает вами: вы видите перед собой какую-то яркую пеструю путаницу мраморов и человеческих фигур, путаницу с резкими пятнами — огненными, черными, перламутровыми, золотыми.

Только на близком расстоянии вам удастся разобрать, в чем дело. Слева— пестрая народная толпа, теснящаяся на мраморном крыльце дворца, выходящем в сад: более ста фигур в светлых и ярких одеждах, мраморы, сосуды, блестящие металлами, украшения, горящие драгоценностями, цветы, опахала, роскошные носил­ки цезаря, его ручной тигр; справа — цветами обвитые столбы, близ которых блестит пламя жаровни и факелов, зажигаемых на­гими рабами, на столбах увязанные веревками пуки соломы, куда по грудь запрятаны мученики.

Недостаток ли искусства художника, или, быть может, его намерение — не берусь решить — сделали рассматривание отдельных фигур картины крайне утомительным. Вы видите толпу, массу, разодетую и полуобнаженную, разукрашенную тканями и золотом.

С трудом находите главную фигуру. Вот он, цезарь Нерон, одутловатый и смуглый, пресыщенный и скучающий, для возбуждения притупленных нервов придумавший такое утонченное зрелище, си­дит в роскошном, золоченом, инкрустированном перламутром па­ланкине. В лице его жены, жирном и вялом, ничего не видно, кроме

---

чувственности; даже на такое экстратонкое зрелище она смотрит апатично и тупо.

Вверху, за цезарем, большая давка: масса зрителей спускается по лестнице, чтобы посмотреть, как будут гореть «поджигатели Рима». Здесь наименее удачная часть картины: марш лестницы, заворачивающий в глубь картины, на самый верх с бесчисленною толпою, лишен воздушной перспективы и, как говорят художники, «лезет вперед», несмотря на сравнительную туманность тонов.

Вот одинокая фигура престарелого сенатора, с седой развратной головой, увенчанной пышными и нежными белыми розами; как-то дико, нелепо видеть девственные цветы на такой голове. Как спокойно смотрит он!

А ребенок на первом плане, с любопытством ужаса смотрящий на страшную сцену, — прекрасная фигура по экспрессии.

А вот парочка, стоящая ближе всех к казнимым и меньше всех обращающая на них внимание. Они оба оперлись на черный мрамор, которым кончается балюстрада лестницы. Они шутя и друже­любно болтают между собою, даже не смотря на угощение цезаря.

(По В. М Гаршину)

3.
Подожженные немецкими авиабомбами, всю ночь горели на корню огромные массивы созревших хлебов; всю ночь в полнеба стояло багровое немеркнущее зарево, и в этом освещавшем степь жестоком сиянии войны призрачный свет ущербленного месяца казался чересчур мягким и, пожалуй, даже совсем ненужным.

По дороге к переправе тянулись груженные домашним скарбом подводы беженцев, по обочинам проселка, лязгая гусеницами, грохотали танки, и отары колхозных овец, спешно перегоняемых с Дону, завидев танки, в ужасе устремлялись в степь. И долго еще в темноте слышался дробный топот мелких овечьих копыт, и, затихая, долго еще звучали плачущие голоса женщин и подростков-гонщиков, пытавшихся остановить и успокоить ошалевших от стра­ха овец.

В одном месте, обходя остановившуюся на дороге автоколонну, Звягинцев сорвал на краю поля уцелевший от пожара колос. Это был колос пшеницы, граненый и плотный, распираемый изнутри тяжелым зерном. Черные усики его обгорели, рубашка на зерне полопалась под горячим дыханием пламени, и весь он, обезображен­ный огнем и жалкий, насквозь пропитался терпким запахом дыма. Звягинцев бережно размял колос в ладони, вышелушил зерно, про­веял его, пересыпая из руки в руку, и ссыпал в рот, стараясь не

---

уронить ни одного зернышка, а когда стал жевать, то раза три тяжело и прерывисто вздохнул.

За долгие месяцы, проведенные на фронте, он видел разрушенные и дотла сожженные деревни, взорванные заводы, бесформен­ные груды кирпича и щебня на месте, где недавно красовались го­рода; (.,) видел растоптанные танками и насмерть покалеченные артиллерийским огнем фруктовые сады, но горящий спелый хлеб на огромном степном просторе за все время войны довелось ему видеть в этот день впервые, и душа его затосковала.

Долго шел он, сухими глазами внимательно глядя по сторонам,
на угольно-черные, сожженные врагом поля, иногда срывая чудом
уцелевший где-нибудь возле обочины дороги колос пшеницы или
ячменя, думая о том, как много и понапрасну погибает сейчас народного добра и какую ко всему живому безжалостную войну ве­дет немец.

Только иногда глаза его отдыхали на не тронутых огнем зеленых
разливах проса да на зарослях кукурузы и подсолнуха, а потом
снова расстилалась по обеим сторонам дороги выжженная земля,
такая страшная в своей молчаливой печали, что по временам Звягинцев не мог на нее смотреть. (По М. Шолохову)

4.
На ослепительно синем небосклоне — полыхающее огнем июльское солнце да редкие, раскиданные ветром, неправдоподобной белизны облака. На дороге — следы танковых гусениц, четко отпеча­танные в серой пыли и перечеркнутые следами автомашин. А по сторонам — словно вымершая от зноя степь: устало полегшие травы, безжизненно блистающие солончаки и такое безмолвие вокруг, что издалека слышен посвист суслика и долго дрожит в горячем воздухе шорох крылышек перелетающего кузнечика.

На гребне высоты Николай оглянулся: сто семнадцать бойцов и командиров — остатки жестоко потрепанного в боях полка — шли колонной, устало переставляя ноги; так же, слегка прихрамывая, шагал по обочине дороги контуженный вчера командир второго батальона капитан Сумсков; все так же покачивалось на плече сержанта Любченко древко завернутого в полинялый чехол полкового знамени, только что перед отступлением привезенного в полк откуда-то из недр второго эшелона, и все так же, не отставая, шли в рядах легко раненные бойцы.

На склоне высоты ветер вылизал дорогу, начисто смел и унес пыль. Неожиданно гулко зазвучали по оголенной почве до этого

---