Файл: Социальное конструирование реальности Трактат по социологии знания.pdf

33
которое приобретается в процессе социализации и опосредует объективированные структуры соци- ального мира, когда оно интернализируется (111:) в рамках индивидуального сознания. В этом смыс- ле знание — сердцевина фундаментальной диалектики общества. Оно программирует каналы, по ко- торым в процессе экстернализации создается объективный мир. Оно объективирует этот мир с помо- щью языка и основанного на нем когнитивного аппарата, то есть оно упорядочивает мир в объекты, которые должны восприниматься в качестве реальности
33
А затем оно опять интернализируется как объективно существующая истина в ходе социализации. Знание об обществе является, таким обра- зом, реализацией в двойном смысле слова — в смысле понимания объективированной социальной ре- альности и в смысле непрерывного созидания этой реальности.
Например, в процессе разделения труда развиваются те области знания, которые имеют отношение к конкретным видам деятельности В своей лингвистической основе это знание уже является необхо- димым для институционального «программирования» новых видов экономической деятельности. Это может быть, к примеру, словарь обозначений различных способов охоты, использующегося для этого оружия, животных, на которых охотятся и т.д. Кроме того, оно может включать совокупность рецеп- тов, которые нужно знать, чтобы правильно охотиться. Это знание само по себе служит в качестве канализирующей, контролирующей силы, необходимой составляющей институционализации этой области поведения. По мере того как институт охоты принимает определенные очертания и продол- жает существовать во времени, эта область знания выступает в качестве объективного (и потому эм- пирически проверяемого) (112:) описания этого института. Целая часть социального мира объективи- руется посредством этого знания. Может возникнуть объективная «наука» охоты, соответствующая объективной реальности охоты как экономической деятельности. Наверное, нет нужды объяснять, что понятия «эмпирическая верификация» и «наука» понимаются здесь не в смысле современных на- учных канонов, а скорее в том смысле, что знание может рождаться из опыта и, следовательно, может стать систематически организованным в качестве области знания.
И опять эта самая система знания передается следующему поколению. Оно воспринимает ее как объективную истину в ходе социализации, интернализируя таким образом в качестве субъективной реальности. В свою очередь эта реальность может оказывать влияние на формирование индивида.
Она создает особый тип человека, а именно охотника, идентичность и биография которого в качестве охотника имеют смысл лишь в том мире, который сформирован указанной выше системой знания в целом (скажем, в сообществе охотников) или отчасти (скажем, в нашем обществе, где охотники со- ставляют собственную субкультуру). Другими словами, ни одна часть институционализации охоты не может существовать без определенного знания, которое было создано обществом и объективиро- вано по отношению к этой деятельности. Быть охотником и охотиться — значит вести такое сущест- вование в социальном мире, которое определяется и контролируется этой системой знания. Mutatis mutandis, то же самое применимо к области институционализированного поведения. (113:) в. Седиментация и традиция
Лишь небольшая часть человеческого опыта сохраняется в сознании. И тот опыт, который сохра- няется в нем, становится осажденным (седиментированным), то есть застывшим в памяти в качестве незабываемой и признанной сущности
34
. До тех пор, пока не произошло такой седиментации, инди- вид не может придать смысл своей биографии. Интерсубъективная седиментация также происходит в том случае, когда несколько индивидов объединяет общая биография, а их опыт соединяется в общий запас знания. Интерсубъективную седиментацию поистине можно назвать социальной, лишь когда она объективирована в знаковой системе того или иного рода, то есть когда возникает возможность повторных объективаций общего опыта. Вероятно, лишь тогда этот опыт можно передавать от одного поколения другому, от одной общности — другой. Теоретически общая деятельность, не выраженная в знаковой системе, может быть основой для передачи другим поколениям. Практически это неверо- ятно. Объективно доступная знаковая система придает статус зарождающейся анонимности осажден- ному опыту благодаря отделению его от первоначального контекста индивидуальных биографий, де- лая их общедоступными для всех, кто владеет или может овладеть в будущем рассматриваемой зна- ковой системой. Таким образом, этот опыт становится готовым к передаче другим поколениям.
В принципе любая знаковая система годится для этого. Конечно, обычно главной знаковой систе- мой является лингвистическая. Язык (114:) объективирует опыт, разделяемый многими, и делает его доступным для всех, кто относится к данной лингвистической общности, становясь, таким образом, и основой, и инструментом коллективного запаса знания Более того, язык предусматривает средства объективации нового опыта, позволяя включать его в уже существующий запас знания, и представля- ет собой одно из наиболее важных средств, с помощью которого объективированные и овеществлен- ные седиментации передаются в традиции данной общности.

34
Например, лишь у некоторых членов сообщества охотников есть такого рода опыт, когда, потеряв свое оружие, они вынуждены идти на дикого зверя с голыми руками. Каковы бы ни были их навыки, мужество и коварство, пережитый испуг надолго останется в сознании индивидов, прошедших через это. Если такой опыт есть у нескольких индивидов, то он становится интерсубъективным, и между ними может даже возникнуть глубокая связь. Однако по мере того, как этот опыт приобретает обо- значение и передается в лингвистической форме, он становится релевантным и для тех индивидов, у которых никогда не было такого рода опыта. Благодаря лингвистическому обозначению (которое, как можно догадаться, в сообществе охотников должно быть точным и подробным, например, «охотник- одиночка, одной рукой убивающий носорогов-самцов», и «охотник-одиночка, двумя руками уби- вающий носорогов-самок» и т.п.) опыт индивида в конкретных обстоятельствах абстрагируется от последних и становится объективно возможным для каждого или по крайней мере для каждого (115:) в рамках определенного типа (скажем, для посвященных охотников); то есть он становится в принци- пе анонимным, хотя все еще может ассоциироваться с подвигами определенных индивидов. Даже для тех, кому в своей жизни не суждено иметь подобного рода опыт (например, для женщин, которым за- прещено охотиться), он может быть по-своему релевантным (например, при выборе будущего мужа); в любом случае он становится частью общего запаса знания. Тогда объективация опыта в языке (то есть его трансформация в общедоступный объект знания) позволяет включить его в более широкую систему традиции благодаря моральным наставлениям, вдохновенной поэзии, религиозной аллегории и тому подобному. И, значит, опыт, как в узком, так и в широком значении, может быть передан каж- дому последующему поколению и даже совершенно другим общностям (скажем, сельскохозяйствен- ному сообществу, в котором этому занятию может придаваться совершенно иное значение).
Язык становится сокровищницей огромной массы коллективных седиментаций, которыми можно овладеть монотетически, то есть в качестве целостной совокупности и без реконструкции первона- чального процесса их формирования
15
. Так как фактический источник седиментаций становится не столь важным, традиция может заменить его совершенно иным, не угрожая тем самым тому, что бы- ло объективировано. Иначе говоря, легитимации могут следовать одна за другой, время от времени придавая новые значения седиментированному опыту данной общности. Прошлую историю общест- ва можно (116:) реинтерпретировать, не обязательно разрушая институциональный порядок. Так, в указанном выше примере действия «охотника-одиночки» могут быть легитимированы как подвиг божества, а каждое их повторение — как имитация действий мифологического прототипа.
Этот процесс лежит в основе всех объективированных седиментаций, а не только институциона- лизированных действий. Например, он может иметь отношение к передаче типизации других людей, непосредственно не связанных с определенными институтами. Например, другие типизируются как
«высокие» или «невысокие», «толстые» или «тонкие», «блестящего ума» или «тупицы» вне связи с определенными институциональными значениями. Конечно, этот процесс происходит и при передаче седиментированных значений, соответствующих имевшей место ранее специализации институтов.
Передача смысла института основана на социальном признании этого института в качестве «перма- нентного» решения «перманентной» проблемы данной общности. Поэтому потенциальные деятели, совершающие институционализированные действия, должны систематически знакомиться с этими значениями, для чего необходима та или иная форма образовательного процесса. Институциональные значения должны быть сильно и незабываемо запечатлены в сознании индивида. Поскольку челове- ческие существа зачастую ленивы и забывчивы, должны существовать процедуры — если необходи- мо, принудительные и вообще малоприятные, — с помощью которых эти значения могут быть снова запечатлены в сознании и запомнены. (117:) Но так как человеческие существа зачастую еще и глупы, то в процессе передачи институциональные значения упрощаются настолько, чтобы набор институ- циональных формул можно было легко выучить и запомнить последующим поколениям. «Стерео- типный» характер институциональных значений гарантирует их запоминаемость. На уровне осаж- денных значений происходит тот же процесс рутинизации и тривиализации, о котором мы уже гово- рили при обсуждении институционализации. Наглядную иллюстрацию этого представляет собой сти- лизованная форма, в которой героические черты становятся частью традиции.
Объективированные значения институциональной деятельности воспринимаются как «знание» и передаются в качестве такового. Некоторая часть этого знания считается релевантной для всех, дру- гая — лишь для определенных типов людей. Для любой передачи знания требуется некий социаль- ный аппарат. То есть предполагается, что некоторые типы людей будут передающими, а другие — воспринимающими традиционное «знание». Специфический характер этого аппарата будет, конечно, меняться от общества к обществу. Кроме того, должны существовать процедуры, с помощью которых знакомые с традицией люди передают ее тем, кому она неизвестна. Например, технические, магиче- ские и моральные знания охотников могут передавать дядья по материнской линии своим племянни- кам определенного возраста посредством специальных процедур инициации. Типология знающих и

35
незнающих, подобно «знанию», которое предполагается (118:) дать им, — дело социального опреде- ления. И «знание» и «незнание» связаны с тем, каково социальное определение реальности, а не с ка- кими-то внесоциальными критериями когнитивной значимости. Грубо говоря, дядья по материнской линии не потому передают этот определенный запас знания, что знают его, но знают его (то есть оп- ределены в качестве знающих), потому что являются дядьями по материнской линии. Если по ка- ким-то причинам институционально предназначенный для этого дядя по материнской линии не мо- жет передавать данное знание, он перестает быть дядей по материнской линии в полном смысле слова и может быть лишен этого институционально признанного статуса.
В зависимости от социального пространства релевантности определенного типа «знания», его сложности и важности в той или иной общности «знание» может вновь и вновь подтверждаться с по- мощью символических объектов (таких, как фетиши и военные эмблемы) и/или символических дей- ствий (таких, как религиозный или военный ритуал). Иначе говоря, физические объекты и действия можно назвать мнемотехническими вспомогательными средствами. Очевидно, что любая передача институциональных значений включает процедуры контроля и легитимации. Они присущи самим ин- ститутам и осуществляются соответствующим персоналом. Можно еще раз подчеркнуть, что нет ни- какой априорной согласованности, не говоря уж о функциональности, якобы существующей между различными институтами и соответствующими им формами передачи знания. Проблема логической связности (119:) возникает, во-первых, на уровне легитимации (где может возникнуть конфликт или конкуренция между различными легитимациями и ответственным за них персоналом), а во-вторых, на уровне социализации (где могут возникнуть трудности с интернализацией сменяющих друг друга или конкурирующих друг с другом институциональных значений). Если вернуться к нашему приме- ру, то не существует никакой априорной причины, почему институциональные значения, возникшие в сообществе охотников, не могли бы распространиться в сельскохозяйственном сообществе. Более того, стороннему наблюдателю эти значения могут показаться имеющими сомнительную «функцио- нальность» в первом сообществе периода их распространения и не имеющими вообще никакой
«функциональности» во втором сообществе. Трудности, которые здесь могут возникнуть, связаны с теоретической деятельностью тех, кто занят легитимацией и практической деятельностью тех, кто руководит «образованием» в новом сообществе. Теоретики должны удовлетвориться тем, что богиня охоты займет свое место в сельскохозяйственном пантеоне, а педагоги должны объяснить ее мифоло- гическую деятельность детям, никогда не видевшим охоты. Теоретики, занимающиеся легитимацией, стремятся достичь логической связности, а дети стремятся к непокорности. Проблема здесь, однако, не в абстрактной логике, или технической функциональности, а, скорее, в искренности, с одной сто- роны, и в доверчивости — с другой, то есть это проблема совсем иного рода. (120:) г. Роли
Как мы уже видели, истоки любого институционального порядка находятся в типизации совер- шаемых действий, как наших собственных, так и других людей. Это означает, что одного индивида объединяют с другими определенные цели и совпадающие этапы их достижения; более того, не толь- ко определенные действия, но и формы действия типизируются. То есть отдельный деятель должен осознавать не только совершаемое им действие типа X, но и тип действия X, совершавшегося любым деятелем, кому могла бы соответствовать данная релевантная структура. Например, индивид может осознавать, что муж его сестры занят поркой его собственного нахального отпрыска, и понимать, что это определенное действие — лишь частный случай формы действия, соответствующего другим па- рам дядя-племянник, и вообще образец, существующий в матрилокальном обществе. Только в случае преобладания последней типизации этот инцидент станет само собой разумеющимся в данном обще- стве, отец будет осторожно устранен со сцены, чтобы не мешать легитимации авункуларного автори- тета.
Для типизации форм действия нужно, чтобы они имели объективный смысл, для чего в свою оче- редь необходима лингвистическая объективация. То есть нужен словарный запас, имеющий отноше- ние к этим формам действия (таким, как «порка племянника», и это действие будет отнесено к более крупным лингвистическим структурам родства с его правами и обязанностями). Тогда действие и его смысл в принципе можно было бы (121:) принять независимо от его индивидуальных исполнений и связанных с ними различных субъективных процессов. И Я, и другой могли бы быть поняты как ис- полнители объективных, общеизвестных действий, периодически повторяющихся любым деятелем соответствующего типа.
Это имеет очень важные последствия для самовосприятия. В ходе действия происходит отождест- вление Я с объективным смыслом действия; совершающееся действие определяет самопонимание деятеля в данный момент и определяет его в объективном смысле, социально предписанном дейст- вию. Хотя маргинальное осознание своего тела и других аспектов Я, непосредственно не вовлечен-

36
ных в действие, по сути дела, не прекращается в данный момент, деятель воспринимает себя, отожде- ствляя с социально объективированным действием («Сейчас я порю своего племянника» — само со- бой разумеющийся эпизод в рутине повседневной жизни). После того как действие завершено, возни- кает еще одно важное следствие — деятель размышляет о своем действии. Теперь часть Я объекти- вирована в качестве того, кто совершил это действие, а целостное Я опять становится относительно не отождествленным с совершенным действием. То есть теперь оказывается возможным понять Я как бывшее вовлеченным в действие лишь отчасти (в конце концов, мужчина из нашего примера пред- ставляет собой не только того, кто порет племянника). Нетрудно заметить, что, по мере того как на- капливаются подобные объективации («порщик племянника», «сестра милосердия», «посвященный воин» и т.д.), весь спектр самосознания (122:) структурируется в терминах этих объективаций. Дру- гими словами, часть Я объективирована в терминах социальных типизации, существующих в данном обществе. Эта часть — воистину «социальное Я» — субъективно воспринимается как отличающееся от целостного Я и даже противостоящее ему
36
. Этот важный феномен, который делает возможным внутреннюю «беседу» между различными частями Я, будет рассматриваться чуть дальше, когда мы обратимся к процессу, с помощью которого социально сконструированный мир интернализируется в индивидуальном сознании. Сейчас нас интересует взаимосвязь этого феномена с объективно сущест- вующими типизациями поведения.
В общем, деятель идентифицирует себя с социально объективированными типизациями поведения in actu, но дистанцируется от них по мере размышления о своем поведении. Эта дистанция между деятелем и его действием может сохраняться в сознании и проецироваться на повторение действия в будущем. Так что и я сам, и другие, совершая действия, воспринимаются не как уникальные индиви- ды, а как типы. По определению, эти типы взаимозаменяемы.
Собственно, о ролях можно начать говорить, когда такого рода типизация встречается в контексте объективированного запаса знания, общего для данной совокупности деятелей. Роли — это типы дея- телей в таком контексте
37
. Легко можно заметить, что конструирование ролевых типологий — необ- ходимый коррелят институционализации поведения. С помощью ролей институты воплощаются в индивидуальном опыте. Лингвистически (123:) объективированные роли — существенный) элемент объективно доступного мира любого общества. Играя роли, индивиды становятся участниками соци- ального мира. Интернализируя эти роли, они делают этот мир субъективно реальным для себя.
В общем запасе знания существуют стандарты ролевого исполнения, которые доступны всем чле- нам общества или по крайней мере тем, кто является потенциальным исполнителем рассматриваемых ролей. Сама эта общедоступность — часть того же запаса знания; общеизвестны не только стандарты роли X, но известно, что эти стандарты известны. Следовательно, каждый предполагаемый деятель в роли X может считаться ответственным за следование стандартам, которым он может быть обучен в контексте институциональной традиции и которые используются для подтверждения полномочий всех исполнителей и служат к тому же в качестве рычагов контроля.
Роли берут свое происхождение в том же самом фундаментальном процессе хабитуализации и объективации, что и институты. Роли появляются наряду с процессом формирования общего запаса знания, включающего взаимные типизации поведения, процессом, который, как мы видели, присущ социальному взаимодействию и предшествует собственно институционализации. Вопрос о том, в ка- кой степени роли становятся институционализированными, равнозначен вопросу, в какой степени те или иные сферы поведения находятся под влиянием институционализации, и на него можно дать один и тот же ответ. Всякое (124:) институционализированное поведение включает роли. Следова- тельно, ролям присущ контролирующий характер институционализации. Как только деятели типизи- рованы в качестве исполнителей ролей, их поведение ipso facto подвергается принуждению. Согласие и несогласие с социально определенными ролевыми стандартами перестают быть необязательными, хотя суровость санкций, конечно, различна в том или ином случае.
Роли представляют институциональный порядок на двух уровнях
38
. Во-первых, исполнение роли представляет самое себя. Например, участвовать в процессе вынесения приговора — значит пред- ставлять роль судьи. Индивид, выносящий приговор, действует не «по своей воле», но как судья. Во- вторых, роль представляет институциональную обусловленность поведения. Роль судьи связана с другими ролями, вся совокупность которых составляет институт права. Судья действует как предста- витель этого института. Лишь будучи «представленным в исполняемых ролях, институт может про- явить себя в актуальном опыте. Институт со всей совокупностью «запрограммированных» действий подобен ненаписанному либретто драмы. Постановка драмы зависит от вновь и вновь повторяющего- ся исполнения живыми деятелями предписанных им ролей. Деятели воплощают роли и актуализиру- ют драму, представляя ее на данной сцене. Ни драма, ни институт в действительности не существуют без этой повторяющейся постановки. Тогда сказать, что роли представляют институты, значит ска-

37
зать, что роли дают институтам возможность постоянно существовать, реально присутствуя в опыте живых индивидов. (125:)
Институты представлены и другим образом. Их лингвистические объективации — от самых про- стых вербальных названий до весьма сложных символических обозначений реальности — также представляют их (то есть делают их присутствующими) в опыте. Они могут быть представлены и фи- зическими объектами — как естественными, так и искусственными. Однако все эти репрезентации
«мертвы» (то есть лишены субъективной реальности) до тех пор, пока они не будут «вызваны к жиз- ни» в актуальном человеческом поведении. Репрезентация института в ролях и посредством ролей есть, таким образом, репрезентация par excellence, от которой зависят все другие репрезентации. На- пример, институт права представлен, конечно же, и правовым языком, правовыми законами, юриди- ческими теориями и, наконец, предельными легитимациями института и его норм в этической, рели- гиозной или мифологической системах мышления. Такие, созданные человеком, феномены, как вну- шающие страх рычаги правосудия, зачастую сопровождающие правовое регулирование, и такие при- родные феномены, как удары грома, которые могут быть приняты за божественный приговор в испы- тании «божьим судом» и даже могут стать символом высшей справедливости, также представляют институт. Но значимость и даже умопостигаемость всех этих репрезентаций коренится в том, что они используются в человеческом поведении, которое оказывается поведением, типизированным в инсти- туциональных правовых ролях.
Когда люди начинают размышлять обо всех этих вопросах, они сталкиваются с проблемой (126:) взаимосвязи различных репрезентаций в связное целое, которое имело бы смысл
39
. Любое конкретное исполнение роли связано с объективным смыслом института, а значит, и с другими дополнительными исполнениями роли и со смыслом института как целого. Хотя проблема интеграции различных ре- презентаций решается прежде всего на уровне легитимации, она может рассматриваться и в терминах определенных ролей. Все роли представляют институциональный порядок в указанном выше значе- нии. Однако некоторые роли лучше, чем другие, символически представляют этот порядок во всей его целостности. Такие роли имеют огромное стратегическое значение в обществе, так как представ- ляют не только тот или иной институт, но интеграцию всех институтов в осмысленный мир. Ipso facto эти роли помогают, конечно, поддержанию такой интеграции в сознании и поведении членов обще- ства, то есть они особым образом связаны с аппаратом легитимации данного общества. У некоторых ролей нет никаких иных функций, кроме этой символической репрезентации институционального по- рядка в качестве интегрированного целого, другие выполняют эту функцию время от времени, наряду с обычными для них менее возвышенными функциями. Например, судья в каком-то, особо важном случае может представлять все общество в целом. Монарх поступает так всегда, и в условиях консти- туционной монархии он, в сущности, может не иметь никаких иных функций, кроме того, чтобы быть
«живым символом» институционального порядка для всех уровней общества, вплоть до самого рядо- вого человека. Исторически (127:) так сложилось, что роли, символически представляющие институ- циональный порядок во всей его целостности, обычно оказывались в ведении политического и рели- гиозного институтов
40
Для наших непосредственных целей важнее характер ролей, опосредующих особые сектора обще- го запаса знания. Благодаря ролям, которые он играет, индивид оказывается посвященным в особые сферы социально объективированного знания не только в узком когнитивном значении, но и в смыс- ле «знания» норм, ценностей и даже эмоций. Чтобы быть судьей, надо обладать знанием права, а также знанием в самых различных областях человеческой жизни, связанных с правом Оно включает также «знание» ценностей и установок, которые считаются присущими судье, а также, согласно по- словице, и жене судьи. Судья должен также обладать соответствующим «знанием» в эмоциональной сфере: например, он должен будет знать, когда сдержать свои чувства сострадания, помня о немало- важных психологических предпосылках этой роли. Таким образом, каждая роль открывает доступ к определенному сектору всего запаса знания, имеющегося в обществе Чтобы усвоить роль, недоста- точно овладеть рутинными действиями, обязательными для ее «внешнего» исполнения. Нужно быть посвященным в различные когнитивные и даже аффективные уровни системы знания, прямо или кос- венно соответствующей данной роли.
Это предполагает социальное распределение знания
41
. Запас знания общества организован таким образом, что часть его является релевантной (128:) для всех, а часть — лишь для определенных ро- лей. Это верно в отношении даже очень простых социальных ситуаций, подобных нашему примеру с мужчиной, бисексуальной женщиной и лесбиянкой. В таком случае существует некое знание, реле- вантное для всех троих (например, знание процедур, необходимых для поддержания экономического положения этой компании), тогда как знание другого рода релевантно лишь для двоих (в одном слу- чае оно связано с лесбийской, а в другом — с гетеросексуальной связью). Иначе говоря, социальное распределение знания означает его разделение на общее и специфическо-ролевое.