Файл: Между психотерапевтом и клиентом новые взаимоотношения.docx

 

Потребность быть похожим на других. Третью потребность разви­вающейся самости Когут назвал «схожестью» или «двойничеством» (twinship), или потребностью в альтер-эго. Он считал, что детям необ­ходимо знать о своей «похожести» на мир, в котором они родились, о своем малом от него «отличии». Если эта потребность удовлетворяется, то у взрослой личности развивается чувство социальной принадлеж­ности, своего общественного статуса. Если такое удовлетворение осуще­ствляется неадекватно, то дети подвергаются опасности переживаний, в которых они чувствуют в ряде основных отношений свою непохожесть на других людей, — свою некую «странность» и «негодность»⁶¹.

Долгое время Когут считал, что самость состоит только из двух компонентов — грандиозно-эксгибиционистского и идеализации роди­тельского образа. Потребность быть похожим на других он добавил позднее и писал о ней меньше. Достаточно отметить, что она является частью самости. Это поможет нам в понимании некоторых переносов.

 

Самость

Если эти три потребности удовлетворены адекватным образом, ребе­нок развивает здоровую самость, влекущую за собой высокую само­оценку, отлаженное руководство системой идеалов и ценностей и уве­ренность в развитии собственных способностей. Если эти потребности удовлетворены недостаточно, то самость окажется с изъянами, которые станут препятствовать здоровому развитию и создавать жизненные про­блемы большей или меньшей сложности. Когут назвал эти проблемы расстройствами самости (self-disorders). (Интересно отметить утвер­ждение Когута, считавшего, что если родители успешно удовлетворяют потребность ребенка хотя бы в одной из трех областей — зеркализации, идеализации или альтер-эго, то у ребенка не разовьется серьезного рас­стройства самости. Ребенок выстроит то, что Когут назвал компенсатор­ными структурами в сфере потребности, которая была удовлетворена успешно)⁶².

В самом начале работы над психологией самости Когут считал, что нашел новый способ понимания одной диагностической группы, назы­ваемой нарциссическими расстройствами: он думал, что эти проблемы вытекают из недостаточно развитой самости, и только эти состояния именовал расстройствами самости. По к концу своей жизни ученый и его коллеги пришли к убеждению, что лишь немногие из нас не имеют более или менее серьезных проблем с самостью, а среди ищущих психо­логической помощи таких людей еще меньше

---

⁶³.

Свою теорию развития Когут назвал психологией самости (self psy­chology), определяя самость как часть личности, которая является свя­зующей в пространстве, протяженной во времени, центром инициативы и получателем впечатлений. Эта самость выстроена из «структур», которые проистекают из преобразующей интернализации⁶⁴.

Когут утверждал, что развитие и становление самости является про­цессом всей жизни и на всем ее протяжении личность испытывает посто­янную потребность в людях (он называет этих людей объектами само­сти — self-objects), которые предоставляют переживания зеркализа­ции, служат идеализированным образом, удовлетворяют потребности альтер-эго в сопричастности. Теория Когута — полезное напоминание тем из нас, кто уверовал (отчасти из чтения психологической литера­туры) в полную «самостоятельность» зрелых взрослых людей и пришел к выводу, что только слабым нужна помощь других людей.

 

Отношение к теории развития Фрейда

В очень упрощенной форме это и есть теория развития Когута. Прежде чем мы перейдем к его клинической теории, необходимо рас­смотреть связь психологии самости Когута с теориями психосексу­ального развития и психопатологии Фрейда. В пределах этой книги невозможно описать последние в деталях, но так как мы работаем над интеграцией Когута, Роджерса и Гилла и так как теории развития и психопатологии Гилла тесно приближаются к фрейдовским, то право­мерен вопрос, является ли концепция развития самости Когута допол­няющей теории Фрейда или противопоставленной им.

На сегодня в американской психологии широко распространена популярная традиция, придерживающаяся того, что все теории объект­ных отношений, включая и теорию Когута, находятся в непримиримом противоречии с фрейдовскими теориями мотивации, развития и психо­патологии⁶⁵. Вплоть до последних лет своей жизни Когут придержи­вался другого взгляда: он считал, что достраивает классическую психо­аналитическую теорию, а не заменяет ее. Теория развития самости не является заменой для теории психосексуального развития, она — толь­ко дополнение к ней.

Я думаю, полезно рассматривать теории Фрейда как освещение результатов внутрипсихической истории (intrapsychic history), а тео­рию Когута (так же, как и других теоретиков объектных отношений) в качестве демонстрации результатов межличностной истории (inter­personal history). Каждая точка зрения вносит уникальный вклад в наше понимание клиента и способствует представлению о том, какого мнения клиент о терапевте. Разыгрывая вновь и вновь эдипову драму, клиент видит в терапевте объект желания или страха. Или, обнаружив неудовлетворенное желание идеализированного родительского образа, он может увидеть в терапевте совершенного родителя. Бдительный тера­певт будет готов распознать и то, и другое.

---

На самом деле психоаналитики свидетельствуют, что любой клиент, который продвинулся в терапии достаточно глубоко, вероятно, разыг­рывает заново некоторые аспекты эдиповой драмы в переносе. Соглас­но психоаналитической теории развития, прохождение через эдипов комплекс является столь значимым и наполненным благими возможно­стями в случае серьезного вытесненного конфликта, что оно, возможно, играет ключевую роль в психической жизни любого клиента.

Когут счи­тал, что сами потребности в зеркализации, «схожести» или в нахожде­нии идеализированной личности настолько повсеместны, что они, види­мо, будут проявляться в переносе большинства клиентов. Таким обра­зом, мне кажется, эти теории являются совместимыми, дающими нам возможность интегрировать взгляды Гилла и Когута в клинические отношения. Я убежден, что контуры этой интеграции прояснятся по мере дальнейшего изложения.

Ранее отмечалось, что Когута интересовали два вопроса: что имен­но клиент не получил от родителей и что терапевт может с этим сде­лать? Мельком мы коснулись его ответа на первый вопрос. Теперь зай­мемся вторым.

 

---

Технический вопрос

 

Если Гилл представляет менее твердую, менее формальную атмо­сферу внутри психоаналитической традиции, то Когут в рамках этой же традиции пошел еще дальше. Совершенно неверно — и я постараюсь это далее показать — обвинять его в том, что кроме «поддерживающей руки» он не дает ничего, хотя дружеская поддержка, даже доброта, являются, конечно, важной частью его терапии. Замечу еще раз, что Когут представляет новое совместное течение гуманистической и психо­аналитической традиций, а единственной причиной замечания подоб­ного рода является его настойчивое упорство в том, что терапевт должен быть гуманным.

 

Коррективное эмоциональное переживание?

В середине 40-х годов психоаналитик по имени Франц Александер описал успешную терапию как коррективное эмоциональное пережива­ние⁶⁶. Александер считал, что клиенты оказались перед проблемой и обратились за помощью к психотерапии, потому что вырастившие их люди не относились к ним как следует. Клиенты нуждались в том, что­бы кто-то значимый для них отнесся к ним лучше, и Александер оказал­ся этим «кто-то». По причинам, которые не вполне ясны, по крайней мере, для меня, концепция коррективного эмоционального переживания на протяжении многих лет получала очень неблагоприятные отзывы в прессе. Возможно, терапевты рассматривали данную концепцию как некое увещевание или успокоение, достигаемое ценой научения. Может быть, она вызывала образы доброжелательных волонтеров, раздающих неимущим молоко и печенье.

Можно понять, насколько терапевты были унижены таким сравнением и как они боялись пренебрежения к позна­вательным аспектам их работы. В конце концов, терапевты занимались расшифровкой сложного кода — бессознательного психического — и помощью пациентам в понимании его через анализ. Более того, мно­гие из них, как мы уже видели, всегда гордились своей интеллектуаль­ной и эмоциональной стойкостью. И уж, конечно, им было не до распре­деления молока и кренделей.

Сходное возражение возникает из утверждения, что коррективное эмоциональное переживание на поверку оказывается потворством. Мы уже видели, что многие терапевты выступают против потакания потреб­ностям клиента, основываясь на том, что это лишь затягивает (а порой и усугубляет) саму проблему, мешает клиенту познавать и воспри­нимать трудности этого мира. Таким образом, они могли бы возражать намеренно теплому и поддерживающему переживанию. Упорное уклонение от предоставления переживаний подобного рода приводит кли­ента к разрушающей ситуации. Многие терапевтические школы охотно признают это и считают частью собственно самого проекта: никто не сдаст хорошо знакомой старой позиции, мотивируя это определенными потерями. Когут придерживался другого взгляда и считал, что фрустра­ция, исходящая от неэмпатичного терапевта, является бензином, выли­тым в огонь. Клиент испытывает трудности, потому что вырос в слож­ной обстановке, и подобное лечение — своего рода психогомеопатия — здесь вряд ли поможет. Однако, как мы увидим, Когут признавал необ­ходимость определенного вида фрустрации.

---

Даже со всеми преимуществами взгляда в прошлое возражения по поводу терапии в качестве коррективного эмоционального пережива­ния выглядят довольно глупыми. С тех пор как Фрейд открыл, что только высказывания пациентам причины их проблем еще недостаточ­но для исцеления, терапевт обеспечивает тот или другой вид коррекции эмоционального переживания. Тем не менее, возражения возникают до сих пор.

 

Эмпатия

Констатируя неодобрение своих коллег, Когут, тем не менее, гово­рил, что обеспечение коррективного эмоционального переживания несо­мненно входит в задачу терапевта и что главным компонентом такого переживания является эмпатия⁶⁷.

По мнению Когута, терапевтичес­кая эмпатия представляет собою нечто отличное от молока и кренделей: «Лучшим определением эмпатии... является взгляд на нее как на спо­собность понимать и чувствовать себя в контексте внутренней жизни другой личности. Она представляет нашу пожизненную возможность испытать то, что переживает другая личность, однако, как правило... в ослабленной степени»⁶⁸. По Когуту, первым делом каждый терапевт должен открыть себя для эмпатического переживания, позволяющего видеть мир с точки зрения клиента. Следующая задача — позволить узнать, что терапевт действительно его понимает. Возможно, нет тера­певта, который стал бы отрицать значимость необходимости быть эмпа­тичным с клиентом. Первым пунктом отличия Когута от других терапев­тов является та концентрация внимания, с которой позволяется клиен­там узнать, что вы делаете все от вас зависящее, чтобы понять его, клиента, взгляды.

 

Профессиональный риск: критичность

Одно важное предварительное замечание: быть эмпатичным — зна­чит не говорить клиентам о том, что их точка зрения неверна. Это реша­ющий фактор для понимания Когута. Он заметил, что многие терапев­ты стремятся быть критичными со своими клиентами. Можно понять, почему. В первую очередь, терапевты также имеют целый ряд челове­ческих недостатков, включая нетерпимость, бессознательную агрессив­ность, стремление защищать себя, садистские влечения и властные побуждения. Другими словами, терапевты подвержены всем преврат­ностям контрпереноса. Кроме этих неизбежных опасностей существуют теоретические убеждения, поддерживаемые многими терапевтами, кото­рые могут с легкостью оправдать любую критичность.

 

Концепция сопротивления и защиты. 

---