Файл: Между психотерапевтом и клиентом новые взаимоотношения.docx

 

Понимание и объяснение

Когут рассматривал терапию как процесс, состоящий из двух ком­понентов: понимания и объяснения⁷¹. Первейшей задачей терапевтов является понимание своих клиентов настолько глубоко и полно, на­сколько это возможно. Орудие такого понимания — эмпатия, а необхо­димое условие — предельная открытость. Когут считал, что терапевты должны быть готовы отойти от своих предубеждений и теорий по мере того, как направляют свою способность эмпатии на клиента. Задача состоит не в определении отношений клиента в рамках какой-нибудь теории, а в том, чтобы понять его переживания настолько, насколько это возможно.

Когут писал: «Если и есть один урок, который я должен выучить в течение своей жизни как аналитик, то это урок о том, что мои пациенты говорят правду; много раз, когда я считал, что прав я, а мои пациенты — нет, оказывалось, порой только после длительного иссле­дования, что моя правота была поверхностна, в то время как их право­та оказывалась глубже и мудрее»⁷². Мы уже видели, что отказ Гилла рассматривать феномен переноса в качестве искажений побуждает зна­чительное уважение к клиенту. Твердая уверенность Когута в том, что клиент является знатоком самого себя, углубляет это уважение. Здесь снова подход Когута объединяет в себе гуманистическую психологию и психоаналитическую традицию. Гуманистические терапевты и ведущие групп, последователи Карла Роджерса, давно утверждают, что клиент знает себя. Традиционно это рассматривается как прямая противопо­ложность психоаналитическому взгляду с его понятиями бессознатель­ного, сопротивления и защит, каждое из которых подразумевает, что клиенты мало знают о себе. А тут психоаналитик утверждает, что они знают о своих нуждах гораздо лучше, чем терапевты, которым неплохо было бы тщательно слушать и пытаться эмпатически понять пережива­ния клиента.

Первой задачей является понимание и передача этого понимания клиентам. Как и Роджерс прежде, Когут считал, что уже это само по себе терапевтично. Если ты не делаешь ничего, кроме как стремишься к наиболее глубокому пониманию клиента и сообщаешь ему о своем понимании, то переживание само приведет к изменениям в жизни кли­ента. Интуитивно вывод кажется правильным, не так ли? Определенно, в собственном опыте это может стать уникальным — есть в мире еще кто-то, чей главный приоритет состоит в том, чтобы максимально точно понять мои переживания и передать мне, что они действительно воспри­няты. Роджерс назвал это чувство вознаграждением. Трудно поверить, что оно не повлияет глубоко на мое мнение о себе.

---

Недавно обстоятельства вынудили меня закрыть свой офис и прини­мать клиентов во временном помещении. Одна из клиенток отказалась встречаться там, потому что припарковывать машину в том месте было слишком трудно. Она была рассержена даже моим вопросом об этом. Я составил целый список грехов Когута. Пришлось сказать ей о том, что стоянка здесь не хуже, чем где бы то ни было, и что в основе ее гнева, возможно, существует нечто другое. Клиентка становилась все раздра­женнее и раздраженнее, в конце концов разозлился и я. Это прямо-таки перерастало в бедствие.

Когут нашел бы собственный выход из подобной ситуации и сказал бы с теплотой: «Понимаю, как неприятно для вас постоянно расстраиваться во время наших встреч. Думаю, дей­ствительно трудно найти место, где вы могли бы припарковаться. Мне кажется, появились бы другие неприятности, если бы наши встречи проходили где-нибудь еще. Вероятно, некоторые из этих неприятнос­тей высказать было бы гораздо сложнее, чем о трудности с парковкой автомобиля». Если бы она и дальше продолжала борьбу, Когут мог бы сказать: «Думаю, действительно неприятно, когда тебя лишь ставят в известность о переезде, не спрашивая твоего мнения на этот счет. На­верное, происходящее похоже на пример из тех случаев, когда вами помыкали и решения принимались за вас, а вам лишь оставалось согла­шаться с ними или нет. Должно быть, это очень тяжело».

Скажи я что-нибудь подобное, и появилась бы возможность иссле­довать другие ее чувства, хотя ситуация могла обернуться и неудачей. Но в любом случае, клиентка почувствовала бы, что ее слышат и пони­мают. А так я стал всего лишь еще одним из многих людей, говоривших, что все, ею сделанное, — неправильно.

 

Объяснение

Понимание является терапевтическим, по мнению Когута, но лишь частично. Согласно Когуту, полная терапия требует также объясне­ния — помощи клиентам в понимании того, что их поступки или чув­ства, или отношение к терапевту имеют законченный обусловленный историей их жизни смысл.

Если бы в предыдущем примере терапия была продвинута так, что у меня скопилось достаточно информации, и если бы я думал, что клиент готов к этому, Когут вполне мог потребовать, чтобы я сказал: «Понятна ваша сильная реакция на это изменение. Мне известны про­тиворечивость и ненадежность вашего отца. Вы никогда и ни в чем не могли положиться на него. Поэтому, очевидно то, что любое прояв­ление противоречивости и ненадежности в наших отношениях вас сильно расстраивает».

---

 

Объяснение имеет три функции:

1. 
   Оно помогает клиентам понять корни своих поступков и расширить их когнитивное понимание самих себя.
   
2. 
   Когут, как и Гилл, был терапевтом ре-переживания, и вполне вероятно, что он рассматривал значение взаимоотношений в процессе объяснения. Так оно и было. Объяснение углубляет чувство взаимопонимания. Если терапевт понимает, чем обусловлены мои поступки и признает, что мои проблемы вытекают не из-за внутренней испорченности, а из раннего опыта, тогда он по-настоящему понимает меня. Понимает и принимает.
   
3. 
   Согласно Когуту, который был также терапевтом взаимоотношений, объяснение имеет еще одно значение: терапевт и клиент являются коллегами, создающими систему объяснений; их взаимо­отношения строятся на более сложном и зрелом уровне, чем те, которые основываются только на эмпатии. Таким образом, клиент учится устанавливать отношения на более зрелом уровне.
   

 

Совместное понимание и объяснение несут в себе много терапев­тических ценностей: они создают способствующий развитию климат, расширяют понимание клиентами своей жизни, ставят поведение клиен­та более глубоко под контроль эго. В дополнение к этому у клиентов появляется возможность выстроить новые структуры самости (self-structures).

 

Преобразующая интернализация в терапии

Вспомним, что согласно теории развития Когута составляющие самость структуры выстраиваются постепенно через превращенные (трансмутирующие) интернализации⁷³. Когда родители в большей степени оказываются поддерживающими, так как отражают идеализи­рованные образы (imago) и альтер-эго, их неизбежные неудачи позво­ляют детям самостоятельно обеспечить себе эти функции. Наши кли­енты испытывают трудности, потому что их родители оказались не в состоянии снабдить своих детей некоторыми (или всеми) из этих функ­ций. Поэтому терапевтическая задача состоит в том, чтобы дать возмож­ность клиенту выстроить те структуры, которые не сложились у него в детстве. По мнению Когута, структуры самости строятся в терапии так же, как они возводились в раннем возрасте. Если терапевт является по большей части эмпатичным, то создаются условия для построения структур. Так же, как родитель не может быть абсолютно понимаю­щим, абсолютно эмпатичным все время, так и терапевт не может быть совершенным. Неудачи неизбежны. Терапевт может быть в плохом настроении или рассеян, или просто потерять нить рассказа клиента. И кроме того, возможности иметь в своем в распоряжении терапевта на все время нет. Каждый может заболеть или взять отпуск. Терапевт не в состоянии постоянно находиться у телефона, чтобы ответить на зво­нок. Если текущие ошибки не слишком часты, не травматичны и тера­певт признает их с эмпатией и без защищенности, то опять появляется возможность, предоставленная неизбежными ошибками хорошего роди­теля в образе терапевта. Клиент открывает для себя возможность обес­печивать эту обнадеживающую эмпатию без посторонней помощи. Каж­дый раз, в таком случае, происходит процесс превращенной интерна­лизации, закладывается новый кирпичик в структуру самости.

---

В успеш­ной терапии структуры строятся постепенно до тех пор, пока не будет исчерпан первоначальный дефицит или пока не будут созданы адекват­ные компенсаторные схемы. Так же, как и в модели Гилла, незащищен­ность со стороны терапевта является ключом к успеху.

Посмотрим, как это может работать:

Клиент: «Я не хотел приходить сюда в эти дни». (Так же, как и в модели Гилла, терапевт молча иссле­дует последние события на предмет возможности такой реакции в результате чего-то сказанного или сделанного им же. Интересно, что классически обученный терапевт скорее всего поинтересовался бы сначала, какой недавно всплывший материал стал причиной беспокойства кли­ента. Когут вначале подумал бы: «Не виновен ли я в недостатке эмпатии?»)

Терапевт: «Не могли бы вы рассказать об этом поподробнее?»

Клиент: «Вероятно, нет. Я привык ждать прихода сюда с нетерпе­нием, но в последнее время мне не хочется приходить».

Терапевт: «Мне вспомнилось, что пару недель назад я назвал вам время моего летнего отпуска. Может быть, я был недоста­точно чувствителен к тому, каким образом эта новость на вас подействует».

Клиент: «Да, это так. Я подумал, что нет никакого смысла продви­гаться далее, пока вы не вернетесь».

Терапевт: «Для меня в этом много смысла. Помню, что когда вы жили со своей бабушкой, она часто уходила, не сообщая, когда вернется. Это так огорчало вас. Поэтому вполне понятно, почему вы расстроились, узнав о моем отпуске, особенно когда я так бесцеремонно сообщил об этом».

 

Искушение обвинить клиента в наших собственных неудачах суще­ствует всегда. В случае, упомянутом несколькими страницами раньше, моей первой реакцией было чувство уверенности в своей правоте и мол­чаливое обвинение клиента в упрямстве, с которым она настаивала на казавшейся мне ужасно глупой проблеме парковки. Такая защита всегда искушает, — и это очень дорого обходится. В модели Когута главная ценность незащищенности состоит в содействии способности клиента понять, что ошибка совершена не им, а это, в свою очередь, дает ему возможность обеспечить утраченную для себя эмпатию и, таким обра­зом, начать процесс восстановления самости.

Если вспомнить выделенные Гиллом различия между школами тера­пии, практикующими вспоминание и ре-переживание, то станет ясно, что Когут, как и Гилл, был решительно на стороне последнего.

 

Формы переноса

Вспомним наблюдение Фрейда о том, что отношение клиента к те­рапевту вписывается в формы, обусловленные ранними отношениями клиента (стереотипы клиента), а в дальнейшем на него оказывает вли­яние человеческое стремление повторять определенные старые паттер­ны (вынужденное повторение). Когут добавил к этому еще одно заме­чание: в то

---

время как клиенты обнаруживают, что нашли человека, готового их эмпатически слушать, в них пробуждаются старые неудов­летворенные потребности. Клиенты видят в терапевте человека, способ­ного, наконец, утолить их давнюю жажду зеркализации, человека, которого, в конце концов, можно идеализировать, из чьей силы можно черпать собственную силу, или человека, в чем-то важном похожего на клиента и дающего ему право чувствовать свою принадлежность к чело­веческой расе. В разное время клиенты способны придерживаться всех этих точек зрения, но так или иначе впоследствии они приступают к выделению одной из них.

Когда Когут впервые выдвинул мысль о том, что определенные про­блемы вытекают из неполноценно сформированной самости, он рас­сматривал эти проблемы как четкие диагностические категории и ставил диагноз с помощью исследования природы переноса. По его мнению, вы не можете сказать, что имеете дело с расстройством самости до тех пор, пока не приступите к лечению и не сможете понять, какого рода перенос развивается. Из этой первоначальной формулировки видно, что он считал рекомендуемую им терапию пригодной только для расстройств самости и что классический психоанализ — более предпочтительный метод лечения психоневрозов.

Например, разгневанная женщина, о которой говорилось в начале этой главы, «самоуверенно требовала исключительного внимания и успокоительной похвалы, потому что ее соответствующие потребности в зеркализации не были удовлетворены ее эгоцентричной матерью»⁷⁴. Когут рассматривал это как «зеркальный перенос» и впоследствии, диагностировал ее как «личность, жаждущую зеркализации» (mirror-hungry personality), форму нарциссического расстройства личности.

Клиента, который смотрит на терапевта как на человека, способ­ного «восхищаться его авторитетом, силой, красотой, умом или нрав­ственным развитием»⁷⁵, он видел формирующим «идеализирую­щий перенос». Такого рода перенос предполагает диагноз: «личность, жаждущая идеала», — другая форма нарциссического расстройства личности.

Подобные нарциссические личностные нарушения являются приме­рами расстройств самости, для которых, как первоначально думал Когут, его терапевтический метод является средством выбора.

По мере продвижения его работы пришло понимание того, что боль­шинство из нас в какой-то степени страдает расстройством самости. Когут стал все меньше говорить о необходимости решать вопрос: стра­дает ли клиент из-за расстройства самости или же по иной причине; он все более убеждался в том, что его терапевтические принципы приме­нимы к более широкой области человеческих расстройств, чем он пер­воначально думал.

---