Файл: Markov_A_P__Birzhenyuk_G_M__Osnovue_sociokul.doc

В рамках культурно-исторической концепции развития личности, богатство индивидуальности определяется и обеспечивается влиянием исторически развивающейся культуры; успешность социализации и индивидуализации личности задается ее социально-культурным контекстом, а в качестве объекта оптимизации данных процессов рассматривается зона ближайшего развития — социально-культурная среда как ведущее пространство обитания человека, условие формирования и реализации его потенциалов².

В этой связи чрезвычайно актуальной задачей проектирования является оптимизация зоны ближайшего развития, которую следует рассматривать как жизненно важное для полноценного развития личности культурное пространство — “вместилище” специфического культурного содержания: сложившихся формы общения, духовных ценностей, семиотики и семантики архитектуры, значимых событий, символов. Культурная среда — это “дом” повседневного обитания человека. Она многомерна и динамична, пульсирует и дышит, как живой организм. В этом пространстве сильны восходящие и нисходящие токи и энергетические импульсы. Оно может выполнять как собирательную функцию, так и рассеивающую, уменьшая степень притяжения между субъектами, его составляющими. Содержание и качество культурного пространства неизбежно переходит в другое измерение — духовный мир личности, образ жизни человека. Смысловые и символические составляющие культурного пространства неизбежно играют роль ориентира в ценностных предпочтениях, формируют чувство семейной близости, родственности составляющих его людей, мотивируют поведение людей в широком спектре — “от преданной любви до безразличия, от искреннего почитания до надругательства, от благолепия до варварства”³.

Таким образом, под социально-культурной средой понимается вся совокупность социальных и духовных факторов и условий, непосредственно окружающих человека в процессе его жизнедеятельности. Акцент на оптимизацию социокультурной среды обитания обусловлен тем обстоятельством, что она является основополагающим фактором, определяющим человеческие ценности, нормы, идеалы и т.д. (наряду с семейно-бытовой и общеидеологической атмосферой общества).

Реализацию принципа оптимизации зоны ближайшего развития личности можно считать практическим воплощение средового подхода к социокультурному проектированию.

3. Принцип персонифицированности процесса и результатов социокультурного проектирования. Он означает, во-первых, альтернативность идей и проектов, создающая условия для свободного самоосуществления, самореализации человека средствами культурной деятельности⁴. Основой поведения человека в рамках проекта должна стать его внутренне детерминированная самодеятельность и творческая активность. Самореализация личности, перевод общественных ценностей в личные невозможен без самодеятельности человека, его встречной активности по усвоению общественных норм и идеалов. Мало знать, что есть добро, справедливость, милосердие – каждому человеку надо как бы заново открыть эти ценности для себя в процессе духовного самостроительства, надо осуществлять эти ценности в условиях повседневности.

Во-вторых, характеризуемый принцип предполагает восстановление связи культурных процессов с личностью творца, актуализацию скрытых в отечественной и мировой истории нравственных референтов. Данная проблема становится ныне одной из наиболее острых, поскольку в культуре образовались “пустоты”, не заполненные нравственными ценностями и усилиями духовного самостроительства. Именно в этих “пустых местах” культурного пространства рождается идеология нигилизма и разрушения. Устранить эту причину – значит воссоздать (отыскать в истории и современности) персонифицированные идеи и ценности, которые могли бы стать духовным стержнем и опорой человека (объектом поклонения, восхищения, подражания), цементирующим и смыслообразующим основанием культуры. Последняя как целостность возможна лишь при условии наличия некой системы (или совокупности) ценностей, разделяемых всеми. Персонифицированная истории местной (региональной) культуры и очеловеченные историко-культурные символы наполнят живым содержанием сегодняшнюю ткань культуры, станут источником «встречной» активности человека, нравственными «референтами» на пути личностного самостроительства.

В-третьих, принцип персонифицированности процесса и результатов социокультурного проектирования строится на восприятии культуры как особого духовного мира, наполненного значимыми для человека образами, смыслами, идеями, ценностями, на понимании проблем развития культуры как определенного противоречия между наличной и желаемой системами ценностей (которые утрачены и которые необходимо воссоздать). При этом культурную норму необходимо рассматривать в органичной связи с ее носителем — образом конкретной личности (исторического деятеля, современника), которая становится по отношению к аудитории проекта (т.е. носителю данной проблемы) референтом, задающим норму и планку личностного развития, способы разрешения проблемной ситуации. Опыт регионального проектирования показывает, что успешность реализации любого проекта определяется, как минимум, двумя факторами: наличием идеи, значимой для определенной части населения и ее персонифицированным выражением — лидером, являющимся ее носителем.

В-четвертых, персонифицированность — это ценностная причастность автора программы (и субъекта культурной политики) к анализируемым и проектируемым процессам — восприятие себя как органичной части целого культурного мира, идентификация с ним — с его радостями, болями, проблемами.

На уровне регионального проектирования данный принцип может быть реализован посредством разработки и реализации проектов и программ, пропагандирующих деятелей культуры, живших в прошлом в данной местности, популяризирующих ныне живущих людей, внесших вклад и определяющих самобытность территории.

4. Принцип оптимальной ориентации на сохранение и изменение (т.е. соразмерности традиционных и инновационных механизмов и процессов культурной динамики).

Оптимальное соотношение между процессами воспроизводства культурного наследия (т.е. актуализации, востребованности уже существующих в культуре или существовавших ранее явлений, ценностей, норм, традиций и т.д.) и процессами культурной инновации предполагает безусловное доминирование первой тенденции. К феномену культурное категория развитие мало применима или применима в очень узком диапазоне ситуаций. Культура как система принятых норм есть нечто противостоящее развитию, поскольку консервирует и удерживает стабильность онтологической картины мира, является производной от нее и создает нормативные институты ее закрепления¹. Признание проектной возможности изменения культурной системы допускает, в свою очередь, существование субъекта, способного “искусственно” осуществить конструирование и воплощение новой модели культуры, что весьма проблематично.

Следовательно, в рамках программ культурного развития преобладающей должна стать ориентация на сохранение (ценностей, традиций, форм жизнедеятельности и т.д.), т.е. на воспроизводство культуры как целостной и органичной системы, включающей на равных прошлое, настоящее и будущее.

Как известно, изменение — это функция цивилизации, информационно-технической культуры, но не культуры духовной, гуманитарной. Это означает, что в контексте социокультурного проектирования наиболее продуктивное мировоззрение — консервативное, традиционно ориентированное. Задача проектировщика (особенно на уровне разработки федеральных и региональных программ) — посредством проекта достичь органичности культурной среды обитания человека — путем сохранения, спасения и воссоздания элементов культуры как целостной системы (материальных, духовных, технологических и др.).

Поэтому ключевым понятием при разработке программ поддержки и развития культуры является не развитие или возрождение, а сохранение. Возрождение в точном смысле данного понятия — это восстановление форм социальной жизни, способных к полноценному творчеству и напряженной деятельности в пространстве “здесь и теперь”. Сегодня это довольно сложно, а в полном объеме невозможно — никому еще не удавалось “возродить” социальный институт (и соответствующую ему систему ценностей), разрушенный в ходе исторических метаморфоз. Восстановить можно лишь те структурные формы социальной жизни, которые в какой-то мере соответствуют сегодняшней системе ценностей и способны решать актуальнейшие социальные проблемы — в этом случае восстанавливающиеся структуры могут оказаться вполне жизнеспособными. Ориентация на сохранение снимает проблему выбора — что возрождать, консервировать, сохранять. И это вполне естественно, ибо культура — это не столько настоящее, сколько прошлое, в котором она обретает свою подлинность. Следовательно, все исторические предания, голоса и тексты культуры должны получить равный шанс зазвучать сегодня, стать явлением живой культуры, в пространстве которой они сами будут бороться за наше сознание и поддержку².

Актуальность практической реализации принципа соразмерности традиционных и инновационных механизмов и процессов культурной динамики обусловлена целям рядом обстоятельств:

Во-первых, процессы сохранения и изменения являются базовыми механизмами развития любых культурных систем. Сохранение — это процесс социализации, воспроизводства каждым новым поколением норм, ценностей, правил поведения, т.е. всей институциональной культуры. Изменение — зарождение новых норм и ценностей, меняющих мировоззрение и образ жизни, вносящих в культуру и социум элементы неопределенности. Средством изменения является, как правило, неинституциональная часть культуры (например, большинство новых идей и ценностей официальной культуры 80-х годов было рождено в сфере самодеятельного движения: приоритет интересов личности над интересами государства, многоукладность экономики, введение частной собственности, многопартийная система, деполитизация КГБ, армии и т.д.).

Во-вторых, актуальность практической реализации принципа соразмерности традиционных и инновационных процессов культурной динамики (который выражается, как уже было отмечено, в преобладании механизмов сохранения) обусловлена тем обстоятельством, что ориентация на сохранение вытекает из специфики российской культуры, в которой сохранение всегда преобладало над изменением¹.

В-третьих, актуальность практической реализации характеризуемого принципа определяется динамичностью сегодняшней социокультурной ситуации, а также компенсаторными возможностями сохранения в условиях активных модернизационных процессов.

Причины усиления ориентаций отечественной культуры на сохранение (в форме повышенного интереса к прошлому, истории) вполне закономерны и объясняются целым рядом обстоятельств: во-первых, ориентация на прошлое, как было отмечено, доминирует в любой культуре, ибо она отвечает фундаментальным потребностям человека в самосохранении, стабильности, уверенности; во-вторых, она связана со спецификой российской культуры, ее ориентацией на “вчера” или “завтра” и почти полным исключением из актуальности временного модуса “сегодня”; в-третьих, она вызвана компенсаторными возможностями механизма сохранения, его способностью восполнить утрату культурной преемственности (особенно в те периоды, когда общество в силу ряда причин выпадает из собственной истории и культуры), противостоять экспансии ценностей западной массовой культуры. Сегодняшнее сверхценное отношение к прошлому выражается в повышенном интересе к отечественной истории и культуре, в массовых движениях историко-культурной и патриотической направленности, которые стремятся преодолеть кризис национально-культурной идентичности путем врастания в прошлое, обретения там своих духовных корней.

Вместе с тем существуют определенные сложности реализации принципа сохранения (и в рамках проектирования, и в сфере культурной политики в целом). Парадокс заключается в том, что культура России всегда тяготела к сохранению, а государственная политика очень часто была ориентирована на изменение. Это особенно ярко проявилось в первые годы Советской власти, когда насильственное изменение было центральной идеей культурной политики. Даже в формулировках задач культурной революции преобладала разрушительная лексика (например, строительство новой культуры мыслилось как это уничтожение старой, т.е. культуры крестьянства, дворянства, духовенства. Задача повышения уровня грамотности населения формулировалась также негативно — как “ликбез”, т.е. “ликвидация” неграмотности).

Сегодня мы понимаем, что искусственное и во многом насильственное стимулирование процессов изменения в ущерб естественно-историческим темпам и объективным закономерностям саморазвития культуры в реальности оказалось ее разрушением. На первый взгляд, достижения в сфере культуры за годы советской власти выглядели весьма внушительно: преодоление неграмотности, развитие национальных культур, научных школ, сети культурно-досуговых учреждений и т.д. Однако нынешний кризис заставляет иначе посмотреть на результаты культурного строительства предыдущих десятилетий — именно в них была заложена “мина”, обусловившая сегодняшнее духовно-нравственное разложение общества и утрату значительной частью населения гуманистических ориентиров. Существенная роль здесь принадлежит идее изменения, реализованной методами насильственного отрицания вековых устоев жизни культурного организма. Уничтожению подлежали не только ценности культуры, но и их носители: интеллигенция (борьба с которой не прекращалась практически никогда, лишь модифицируясь в своих формах)², крестьянство, огосударствление и люмпенизация которого сопровождались вытеснением специфической крестьянской культуры быта, труда и т.д. Кампания “раскрестьянивания” стала одним из способов “раскультуривания” основной части населения России. Основанная на любви к труду на земле крестьянская культура в результате “социалистического преобразования деревни” и “культурного строительства на селе” была заменена “культпросветом”, “культурным обслуживанием”, “шефской помощью”, “культурой безделья” (или досугом)¹. Игнорирование сущностной природы культуры – ее ориентации на сохранение – привело к утрате основ общечеловеческой морали, забвению веками накапливаемых базовых, классических ценностей и норм. Это, в свою очередь, обусловило духовную опустошенность и нравственную деградацию общества, усиление агрессивности и социальной напряженности.