Файл: dementev_v_v_teoriya_rechevyh_zhanrov.pdf

ственного рассказывания реальных (а не тщательно отобранных по признаку, насколько они в интересах социалистического строя) анек- дотов, и иметь обширную анекдотную жанровую компетенцию для того, чтобы правильно понять, например, такие сложные анекдоты:

На лондонском стадионе «Уэмбли» проходит футбольный матч века сборная Англии — сборная мира. Цены на билеты совершенно фантастические, и тем не менее стадион забит до отказа. В самой до- рогой ложе сидит дама, рядом с ней свободное место, однако на все просьбы болельщиков, желающих занять его, она отвечает:

—Никогда! Это место моего покойного мужа...

—Но ведь мужа уже нет, пригласили бы хоть кого-нибудь из род- ственников...

—К сожалению, все родственники сейчас на его похоронах (1973, № 1).

Жена посылает мужу, уехавшему в отпуск на Лазурный берег, телеграмму: «Не забудь, что ты женат». Через несколько дней она получает ответ: «Телеграмма вручена с опозданием» (1976, № 33.)

На пляже:

—Дядя, папа просит вас одолжить штопор.

—Хорошо, малыш, передай, что я сейчас приду (1968, № 16.)

Наконец, те же читатели «Крокодила» по-доброму подсмеивались над бесклассовыми по-человечески симпатичными персонажами.

Таким образом, в УРШ складывается достаточно искусственный образ читателя, как искусственна сама рубрика анекдотов в офици- альном подцензурном издании — попытка соединить смех истинно народный и свободный, по своей природе противостоящий официаль- ной точке зрения, всей официальной культуре, с жестко идеологиче- ски направленной сатирой [Бахтин 1990].

В комических текстах, не ограниченных жесткими идеологиче- скими рамками, образы персонажа и читателя гораздо ближе друг к другу: как известно, больше всего человеку свойственно смеяться над теми, на чье место он может поставить себя самого, каким бы злым ни было высмеивание.

Если не говорить о политическом воспитании строителя комму- низма, каковое, естественно, декларировали в качестве приоритетной цели все советские издания, очень важно, что читателя УРШ вообще воспитывали—какправило,ненавязчивообучали,передавалимассу

этот анекдот — слово в слово — воспроизводился во второй раз (пер- вый — в 1968 г., № 2).

Итак, читателя УРШ в целом совершенно невозможно предста- вить коммунистическим «рыцарем без страха и упрека», однозначно разделяющим все идеи и решения коммунистической партии и совет- ского правительства.

Наоборот, перед нами предстает ироничный, грустный и не- сколько циничный стоик, носитель здравого смысла: достаточно пес- симистически смотрящий на окружающую действительность и не- достаточно сильный, чтобы противодействовать ей, — но при этом вполне симпатичный, помнящий о своем человеческом достоинстве и страдающий от его дефицита. Иногда чудаковатый и всегда чело- вечный. Вероятно, испытывающий смутное чувство зависти к комму- никативным умениям западного человека. Он только отчасти похож на образ «русского», рисуемый как Шмелевыми, так и Задорновым (см. выше): он интеллигентнее и тоньше и не безразличен ко все- му. Он изъясняется на литературном языке, вежлив (или, по крайней мере, пассивно знаком со всеми тонкостями сразу нескольких евро- пейских систем этикета), относительно хорошо образован: в области основных достижений мировой культуры, экономической географии; в свободное же время занимается самообразованием по учебникам и энциклопедиям.

Образ такого читателя во многом совпадает со стереотипным об- разом «кухонного» интеллигента 70-х — какого находим, например, в книгахЮ.ТрифоноваиЮ.Нагибина,бардовскихпеснях...Онслишком слаб, чтобы становиться диссидентом (открытый конфликт с властью не для него; он может даже для виду вполне просоветски высказывать- ся) — хотя может быть близок к диссидентам по своим убеждениям.

Впрочем,надиссидентаобобщенныйчитатель«Крокодила»похо- дил отчасти так же, как и на убежденного строителя коммунизма. Как уже было сказано, главной отличительной особенностью образа читателя УРШ является его противоречивость, тогда как основные моральные принципы диссидентов не были противоречивы. В то же время, как известно, к настоящим диссидентам относилась ничтожно малая доля населения СССР — как и ничтожно малая доля населения по-настоящему разделяла планы партии и верила в коммунизм.

Как ни парадоксально, обобщенный читатель «Крокодила» ближе всего столь же противоречивой фигуре «среднего» гражданина СССР, который, естественно, с презрением отвергал абсурдные идеи офици-

ального марксистско-ленинского учения и разделял в целом общече- ловеческие, а не интернационально-коммунистические ценности, но который при этом не противоречил власти открыто, мог даже состоять в КПСС, «с правильных позиций» выступать на партсобраниях и (что особенно важно) мог вполне сочувственно следить за некоторыми ре- шениями властей и солидаризироваться с некоторыми оценками за- падных людей, систем, идеологий.

Итак, проведенное исследование анекдотов, опубликованных в советском журнале 70-х годов, позволяет сделать некоторые выводы.

Безусловно, данное явление воспринималось бы как совершенно чуждая в новой действительности: если бы все эти анекдоты были на- печатаны в современных сборниках, это вызвало бы недоумение чита- телей. Совсем невозможно представить рассказывание большинства из них в современном устном общении.

В то же время весьма поучительно проследить, как юмор есте- ственным образом сметает всяческие границы, — это хорошо видно даже на примере нескольких этапов эволюционирования собА в «Кро- кодиле»:

•в 60-е г., когда стала выходить рубрика «Просто анекдот», пер- вым «глотком свободы» стал сам факт публикации анекдотов в под- цензурном партийном издании;

•в это же время или чуть раньше — во времена, когда не суще-

ствовало ни традиций записи собА, ни традиций отображения (в СМИ) особенностей разговорной речи, — начинает складываться своеобраз- ная манера записи анекдотов, т. е. их фиксации и сохранения надолго;

•позднее, когда данный жанр стал опасно приближаться к объ- ективному отображению абсурда советской действительности — и отображению, естественно, критическому (как представляется, знако- вым здесь стал № 32 за 1969 г. — подборка «колхозных» анекдотов в рубрике «Просто анекдот»), последовал запрет на все отечественные анекдоты и рубрику «Просто анекдот» в целом;

•но и в рубрике УРШ в 70-е г. анекдоты постоянно стремились освободиться от этого ограничения, охватывая многочисленные сто- роны своей, а не чужой действительности и используя «заграничные» реалии в качестве масок.

Вывод формально-структурного характера, к которому мы при- ходим, состоит в том, что изменились отношения между рассказы-

ванием анекдота (расА) и его записью (собА), а точнее — произошло, формирование манеры записи. Если раньше эта манера практически