ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 21.09.2024
Просмотров: 446
Скачиваний: 1
392 |
Глава V. Изучение отдельных речевых жанров |
|
|
которые в других языках или отсутствуют, или проявляются в них со- вершенно по-другому, такие, как «правда ~ истина», «воля ~ свобо- да», «простор ~ пространство», «радость ~ удовольствие», «удаль ~ мужество» [Арутюнова 1998; Вежбицкая 1996; Зализняк, Левонтина, Шмелев 2005; Степанов 1997; Шатуновский 1991; Шмелев 2002]. Естественно, было бы преувеличением сводить значение таких кон- цептов к одной оппозиции типа [P] ~ [-P]. Эти концепты так слож- ны, многомерны и многообразны, что, думается, была бы ошибоч- ной любая попытка привести их к одному знаменателю (например, свести их к одному пространственному измерению, как это делает Н. Д. Арутюнова и ее последователи: «Концепт воли хорошо согласу- ется с пространственной (бытийной) ориентацией русского языка, а также с понятием стихии и стихийных действий. Простор — воля — стихия образуют единый комплекс» [Арутюнова 1998: 813], вплоть до выявления клаустрофобии в качестве черты русского националь- ного характера [Шмелев 2002: 78]). Трудно согласиться и с гедони- стическим объяснением значений ключевых слов русской культуры («Простор — это когда легко дышится, ничто не давит, не стесняет, когда можно пойти куда угодно, когда есть разгуляться где на воле» [Шмелев 2002: 75]): потребительски-гедонистическое отношение в корне противоречит очень важной для этих слов нравственной оценке. Счастье, радость, восторг, восхищение (в том числе восхище- ние широкими просторами) действительно присутствуют в их семан- тике, но эти состояния души могут быть настоящими только в резуль- тате правильного нравственного выбора, когда к ним приходят ценой жизни по правде, соответствующей изначальному высокому, правед- ному, а вовсе не потребительскому предназначению человека (такова, по крайней мере, семантика этих слов). Кроме того, ни душа, ни друг, по-видимому, вообще не образуют оппозиции типа [P] ~ [-P].
В то же время в исследованиях, посвященных данным безэкви- валентным концептам, часто отмечается, что наиболее противоречит отраженным в них ключевым ценностям русского национального ха- рактера идея неких «рациональных» ограничений, некой системы ко- ординат, а значит, и социальных институтов. Концепт, включающий идею таких ограничений, встает с концептом типа правда, воля в оп- позицию, близкую оппозиции [P] ~ [-P]. Так, по мнению А. Д. Шме- лева, «Разные значения глагола гулять объединяются идеей свободы выбора, отсутствия стеснений и необходимости выполнять скучную, рутинную работу» [Шмелев 2002: 85]. Исследователь также обраща-
Предлагаемые материалы к энциклопедии |
393 |
|
|
ет внимание на «различие между пространством как само собою разумеющейся системой координат и простором как источником ра- дости» [Там же: 75]. В этом отношении показательно исследование Н. М. Катаевой [2004], посвященное паре концептов «воля» и «сво- бода» в русском языке: по мнению исследовательницы, «Для русских воля — это абсолют свободы, основанный исключительно на жела- нии, хотении человека, свобода же подразумевает особость, отдель- ность, обособленность, независимость личности в обществе, какойлибо общности при полном признании законов жизнедеятельности этого общества (общности)» [Там же: 4]. Практически ту же идею высказывает А. Д. Шмелев, несмотря на то что объясняет значение слова воля опять-таки с пространственной точки зрения: «По сравне- нию с волей свобода в собственном смысле слова оказывается чем-то ограниченным, она не может быть в той же степени желанна для “рус- ской души”, сформировавшейся под влиянием широких пространств»
[Шмелев 2002: 73].
Это содержательное противопоставление имеет такое большое значениедлярусскойкультуры,чтоприводиткпереосмыслениюдаже явлений, организованных оппозитивно в общеевропейской (общехри- стианской) культуре. Так, авторы коллективной монографии «Клю- чевые идеи русской языковой картины мира» [Зализняк, Левонтина, Шмелев 2005] показывают, что общехристианская оппозиция «мило- сердие ~ законность» дополняется в русской культуре новым членом справедливость, причем это особая «личностная» справедливость (онесправедливостичастоговорятневсмыслебанальногонеправиль- ного распределения благ, а в смысле недополучения человеком тепла, внимания, любви): «Особенность русского взгляда на вещи, отражен- ного в русском языке, состоит в том, что наряду с законом и милосер- дием в нем представлена справедливость, которая гораздо важнее за- кона, но мелочь по сравнению с подлинными духовными ценностями. Однако, соединяясь с чувством и душевной болью, справедливость повышается в статусе и попадает в один ряд с милосердием / правдой:
А душа, уж это точно, ежели обожжена, / Справедливей, милосер- днее и праведней она (Булат Окуджава)» [Там же: 373].
Неуниверсальность оппозиции [P] ~ [-P] проявляется также в неуниверсальности противопоставления «народ ~ власть» в русской истории и культуре12: начиная с Петра I, власть в России стремилась
12 Эта очень важная проблема должна стать отдельным предметом из- учения лингвистов; отметим, что немало таких исследований появилось в
394 |
Глава V. Изучение отдельных речевых жанров |
|
|
четко противопоставить себя простолюдинам всеми способами, в том числе языковыми; немаловажно, что сам литературный кодифициро- ванный язык (язык публичного и персонального нелично стного общения) тогда был французский. В этой связи следует сказать, что, по-видимому, тоже начиная с Петра (если не с Рюрика), в России не- праведная власть ассоциируется с чем-то инородным, враждебным, «немецким» (педантичным, бездушным)... (См. в этой связи исследо- вание: [Невинская 2006a].)
Данный аспект является в меньшей степени неуниверсальным; подобные типы противопоставления «народ ~ власть», имеющие лингвистическую манифестацию, существовали в других культурах, например чешской; ср.: « ... литературный язык ... стремится к тому, чтобы отличаться от народного языка, от повседневной речи ... в ре- зультате стремления к классовой исключительности, поскольку в ли- тературном языке проявляются классовые признаки (ср., например, онемечивание господствующих слоев в старое время у нас, употре- бление до настоящего времени венгерского языка в словацких городах и,всвоюочередьсловацкогоязыкаввосточнойСловакииуукраинцев и т. д.)» [Гавранек 1967: 341]. Замечательный пример чешского языко- вого сопротивления времен Первой мировой войны находим в романе
J. Hašek «Osudy dobrého vojáka Švejka»: сам чешский язык выступа-
ет там своеобразным знаменем освободительной борьбы, символом свободомыслия и прав чешской личности. Некая оценочная оппози- ция, напоминающая [P] ~ [-P], реализуется как «чешское ~ немецкое». Особенно заметно это в поведении самого Швейка, разговаривающе- го с высшими чинами австрийской армии. Примечательно, что Швейк сносно, хотя и с ошибками говорит по-немецки, а следовательно, это для него оппозиция действующая. Роман стал одним из наиболее читаемых произведений о Первой мировой войне, а знаменитое швей- ковское Ich melde gehorsam стало прецедентным текстом во многих европейских ненемецкоязычных культурах. См. также исследование [Вежбицкая 1993], посвященное языковому сопротивлению в Польше тоталитарного периода, и рассуждения У. Вайнрайха о разных типах языкового заимствования: так, чешский язык обычно прибегал к под- становке, русский — охотно пользовался перенесением (divadlo —
театр, odstavec — абзац, básnik — поэт, sloh — стиль): «В большин-
стве случаев решительное сопротивление перенесению лексических
самое последнее время [Язык и власть 2003; Проблемы речевой коммуника-
ции 2004].
Предлагаемые материалы к энциклопедии |
395 |
|
|
единиц, конечно, обусловлено соображениями социокультурного, а не грамматического порядка. Не случайно предпочтение подстановки оказалось столь сильным в чешском и венгерском языках, где перене- сение было бы истолковано в народе как онемечивание, что в тот пе- риод было несовместимо с национальными чаяниями этих народов»
[Вайнрайх 1972: 45].
Неуниверсальность оппозиции [P] ~ [-P], впрочем, обусловлена спецификой русской (в том числе новейшей) истории. Разные эпохи на- полняют оппозицию [P] ~ [-P] разным идеологическим содержанием.
В периоды всевластия бюрократии (Петровская и особенно нико- лаевская эпоха с возвышением Петербурга; советская эпоха с ее атеиз- мом и интернационализмом) данная оппозиция проявлялась особенно явно. Эти эпохи, как известно, принесли небывалый официоз и казен- щину и вызвали к себе в широких народных массах, с одной стороны, ненависть, с другой стороны, множество карнавальных текстов, па- ремий, номинаций. Ср. отражение данной оценки в русской классике XIX в.: «Медный всадник» Пушкина, «Дума» Лермонтова, «Ревизор» Гоголя, «Былое и думы» Герцена... Ср. также фольклорные тексты Пе- тровской эпохи о строящемся Петербурге, представляющие собой как бы народный отклик на официальную пропаганду: С одной стороны море, с другой — горе, с третьей — мох, а с четвертой — ох; Попал бы ты в Питер, он бы тебе бока вытер; Питер — кому город, а кому ворог [Синдаловский 2003].
Исторические изменения оппозиции [P] ~ [-P] могут иметь значи- тельно более глубокий характер. Может существенно меняться сам характер отношений между членами оппозиции. В некоторые перио- ды наблюдается неестественное расширение сферы употребления одного из членов за счет другого.
Так, гипертрофированная роль правого члена в русской культуре породила канцелярит — явление, впервые описанное К. И. Чуков- ским [1990]. Как известно, Чуковский понимал канцелярит как неоправданное использование канцелярского языка за пределами сферы официально-деловых отношений в русском языке середины ХХ в., повлекшее за собой невиданное ранее оскудение образности и выра- зительности языка. В последние годы, однако, доказывается, что мас- штаб данного явления значительно шире: то, что Чуковский называл канцеляритом, есть неизбежное следствие государственной идеоло- гии в Советском Союзе и — шире — в любом тоталитарном обще- стве. Думается, прав А. П. Романенко [1997], ставящий знак равенства
396 |
Глава V. Изучение отдельных речевых жанров |
|
|
между канцеляритом и тоталитарным новоязом, описанным Дж. Ору- эллом: в обоих случаях происходит предельное сужение, выхолащи- вание языка, из которого изгоняются любые человече ские чув- ства, мысли, оценка. Новояз есть максимально редуцированный язык, с удобной для власти точностью совпадающий с рамками официаль- ной идеологии: социальных ролей, регламентированных отношений, предписанных оценок.
По-видимому, можно также усмотреть связь между гипертрофи- рованным развитием левого члена оппозиции [P] ~ [-P] и изменени- ями языка СМИ, характерными для России перестроечного и пост- перестроечного периода. Сознательная установка на разговорность, доходящая до жаргонизации и вульгаризации (звучали обвинения в падении уровня культуры журналиста, отсутствии как языковых, так
инравственных ограничителей, распущенности, вседозволенности), есть не что иное, как реакция на ненавистный новояз советского пе- риода. В целом все это привело к столь значительным изменениям в русской речи и даже языке, что некоторые ученые считают целесоо- бразным выделять особый литературно-жаргонизирующий тип рече- вой культуры, который « ... сформировался в конце ХХ в. усилиями журналистов как реакция на официоз и казенность речи СМИ совет- ской эпохи. Стремление к раскованности речи, сближению с народом привело к журналистской разнузданности» [Сиротинина 2003: 345].
Здесь можно высказать предположение, что в английской и фран- цузской культурах оппозиция [P] ~ [-P], по-видимому, отсутствует (в немецкой, итальянской и других, кроме русской, славянских культурах, вероятно, существует нечто, напоминающее данную оппозицию, но од- нозначноутверждатьчто-либовэтойобластидоосуществленияполно- ценного специального исследования мы, естественно, не беремся).
Вкаком-то смысле русская культурная оценочная оппозиция
[P]~ [-P] занимает место английского концепта privacy, как известно отсутствующего в русской культуре [Прохвачева 2000]: английская privacy, с одной стороны, достаточно жестко ограничивает тематику
итональность межличностной коммуникации, но, с другой стороны, по сле того как данное требование выполнено, говорящим предо- ставляется довольно большая свобода, в том числе в оценочных суж- дениях.
Врусской коммуникации обсуждение по-настоящему важных и интимных тем (включая экстремальные оценочные суждения) разре- шено, но именно в этой области существуют очень жесткие требо-